Мотренка ойкнула, подпрыгнула козой, схватила брата за ручонку и отшлепала по мягкому месту.

— Не звени-ит! — басом заревел Игнашка.

Решили, что утром Маркел уйдет снова в тайгу, поживет еще маленько у деда Василька, а там — время покажет...

На рассвете к Рухтиным заявился урядник Платон Ильин. Без стука открыл дверь, перевалил за порог тучное, оплывшее жиром тело. Плюхнулся на взвизгнувший стул, выпучив глаза, долго хватал ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Он страдал одышкой, и в горле у него что-то хрипело и булькало, пищало по-мышиному.

Наконец, отдышавшись, обвел круглыми свинцовыми глазами замерших в неподвижных позах хозяев.

Остановился на Маркеле, рявкнул зычным голосом:

— Как стоишь, сук-кин сын! Руки по швам, ноги стрункой!

— Чего базлаешь, кабан недорезанный! — налетела на урядника Мотренка.

— Молча-ать! — Ильин проворно вскочил со стула, затопал толстыми, как ступы, ногами. Двинулся на Маркела. — Собирайсь! За мной ша-агом — ар-рш!

Так Маркел Рухтин стал солдатом армии верховного правителя «Великой Единой России» адмирала Колчака.

От Шипицина до уездного города Каинска новобранцев везли на лошадях, по первопутку. Санный путь был далекий и веселый. С десяток розвальней, набитых молодыми парнями, гуськом тянулись по свежему, визгучему от мороза снегу. В хвосте на легкой кошевке ехали молодой колчаковский офицер и шипицинский урядник Платон Ильин. Остальные офицеры и солдаты остались в Шипицине — вылавливать непокорных, кто прятался от мобилизации.

Во время проводов парни изрядно хватили на дорожку, многие ухитрились припрятать в сидорах и под сеном, наваленным в розвальни, бутылки с мутным вонючим самогоном.

Так что, только выехали за деревню — началось веселье, будто катили не в армию, а на большой престольный праздник. Соскакивали с саней, орали, дурачились, наступали сзади друг другу на длинные полы тулупов, греясь, бились на кулачках. То там, то здесь вырастала куча-мала, слышались рев и матерки, трещали овчины полушубков.

Поначалу урядник пытался унять разбушевавшуюся стихию, зычно орал и грозил кнутом, наконец, офицер сказал ему:

— Бесполезно... Пусть их бесятся. Под присягу приведут — там дурь из них вытрясут. Гляди только, чтоб не разбежались...

Среди новобранцев из шипицинских был один только Мишка Гуляев, высокий красивый парень, на которого, по слухам, заглядывалась сестра Мотренка. Остальных Маркел не знал. Всех парней из его деревни успели подчистить раньше, а этих вот набрали из дальних сел Шипицинской волости, добрались даже до кержацких поселков, которые находились у черта на куличках — в непролазных болотах Васюганья.

Пятеро кержацких парней и ехали теперь вместе со всеми служить адмиралу Колчаку. Держались они особняком, с саней не соскакивали, в игру не ввязывались. Этим и привлекли к себе общее внимание. У русских мужиков так: собралась порядочная толпа, — на сходке, на мельнице или даже в кабаке, — обязательно начнут искать «козла отпущения», над кем можно было бы потешиться, вволю поглумиться.

Вот и сейчас кержацкие розвальни окружили всем гамузом. Сразу же и балагур объявился, — маленький, тщедушный парнишка с конопатой, как куропашечье яйцо, и ехидной мордочкой.

— Кержак, куришь табак? — налетел он.

Те хмуро отворачивались.

— Не клюют, — подначил кто-то.

— Клюнут... — конопатый прыгнул к ним в сани. — Дайте огонька прикурить, робяты, а то у меня не только газетки, а и табачку нетути!

Староверы стали плеваться.

— Ага! — воодушевился конопатый. — А как же на службе-то будете? Там — усе в одной казарме, надымят — хоть топор вешай.

— Их в отдельную хорому поселят, — подсказали со стороны.

— Отдельные миски выдадут — у их же не положено из обчего котла, осквернятся ишшо...

— А стрелять-то как будете, людей убивать? Ваша лиригия не велит кровь проливать.

Кержацкие парни угрюмо молчали, затравленно озирались по сторонам. «Завести» их не удавалось. От них отступились: пропал интерес.

В попутной деревушке остановились покормить лошадей. И тут в каких-то санях обнаружили диковинной величины парня. Он проспал всю дорогу, потому его раньше и не заметили. А на стоянке поднялся размять косточки: раскинул ручищи и зевнул с таким рыком, что лошади у коновязи прянули в сторону.

Богатыря окружили. Он смотрел на всех сверху вниз и сонно, добродушно улыбался. Снова вперед выскочил конопатый.

— За кого воевать-то едешь? — спросил он для затравки.

— Как за кого? — удивился великан. — Чать, за царя-батюшку...

Кругом грохнули.

— Из какой же берлоги тебя выкопали, еслиф ты не знаешь, што царя-то уже нет больше года?

— Как нету? А куды он подевался? — искренне изумился парняга. И недоверчиво рассмеялся: — Брешете, небось. Без царя не бывает. Как же православному русскому народу без царя-то? Брешете...

— От темнота! — восхищался конопатый. — Да родом-то ты откель?

Парень снова со смаком зевнул, отвернулся:

— Далече мы живем. В урманах...

Разговор он, видимо, считал никчемным, но ребята только входили в раж.

Шибко уж захотелось узнать, какой силою обладает этот великан.

— Слышь, давай с тобой поборемся? — предложил конопатый и запрыгал, как дворняга вокруг матерого медведя.

Парняга покосился на него, хмыкнул:

— Не займай.

— Пошто так?

— Ушибить могу.

— А давай спробуем?

— Не займай.

Надо было его разозлить, а сделать это — парни поняли — не так-то легко. Конопатый подмигнул одному из них, тот незаметно лег сзади, детине под ноги. Конопатый с разбегу кинулся на парнягу, он хотел отступить, запнулся и грохнулся оземь. Человек десять бросились на поверженного богатыря.

— Не займай! — рявкнул он, облепленный парнями с ног до головы.

— Струсил, ведмедь, в штаны, поди, напустил?! — взвизгнул конопатый и стал крутить ему уши.

— А-а-а! Бо-ольно! — взвыл бедолага и только теперь ворохнулся.

Парни кубарем полетели во все стороны. Он успел поймать конопатого за шкирку. Приподнялся сам и его поднял, приблизил лицом к своему лицу.

— Ты за што меня так, а? — спросил с недоуменным удивлением. — Я ить тебя не трогал... За што?

Парнишонка посинел, сучил в воздухе ногами.

— Не надо больше так... больно мне, — пожаловался ему детина и осторожно поставил на землю. Конопатый сорвался с места и стриганул за ближний сарай...

Запрягли лошадей, снова тронулись в путь. Маркела заинтересовал этот добродушный дремучий богатырь, он перебежал к нему в сани. Парняга хмуро отвернулся от незваного гостя, подстегнул лошадь.

— Тебя как звать-то? — спросил Маркел.

— Зови хоть горшком, только в печь не суй.

— Да я это... по-хорошему, — смутился Маркел. — Познакомиться хочу...

Детина пристально поглядел ему в лицо, понял, наверное, что здесь без подвоха.

— Макаром меня зовут.

— Ага. А меня — Маркелом. Ты что, и впрямь не знаешь, что царя-то скинули?

— Кто его скинул?

— Ну... народ.

— Не можно так, — уперся Макар, — врете вы все. Как без царя-то, вы чо?

— А зачем он тебе? Или он кормит-поит тебя? Ты сам вон какой сильный. А царь... он как тот конопатый: только вред приносил, больно делал.

— Не можно так. Грех. Царь землю дал...

— Да какую землю-то! — вскипел Маркел. — Почему она царева, земля-то, родил он ее, что ли?! Ты ее пашешь — значит, твоя она должна быть. А царь... он такой же человек. Ты, к примеру, одним щелчком его смог бы убить.

— Не такой. Царь — от бога. Грех...

— Народец! — изумился Маркел. — Это сколько же надо, чтобы от царей он отвык?! И отвыкнет ли?..

На другой день подъезжали к Каинску. У Маркела было хорошее настроение. Подмывало его иногда — выкинуть какую-нибудь шутку.