— Нравится?

— Страшновато! — удивляясь себе, ответил академик.

— Да, но зато красиво! — сказала она. — Все красивое немного страшно. И посмотрите, какая трава, господин профессор. Знаете, это не просто трава, а клевер, настоящий дикий клевер, на котором паслись еще кони Аттилы.

Но академик никак не желал опускать нос к бедной земле.

— Да, здесь не должны жить люди!.. Здесьдолжны носиться только могучие кони.

И правда, они стояли в море клевера, над которым струился такой сладкий медовый дух, что даже ветер немог его развеять. Клевер только что расцвел, и все вокруг, словно капельками зари, было усыпано розовым.

— Хотите, господин профессор, я найду вам четырехлистный клевер?

— На что он мне?

— На счастье, — ответила она. — Не может быть, чтобы в этом океане не нашлось хотя бы одного четырехлистника. А вы погуляйте пока, господин профессор, это вам полезно.

Академик медленно пошел по пуште, испытывая все то же чувство страха перед бездной. Он шел осторожно, чуть ли не на каждом шагу пробуя землю носком ботинка, словно двигался по тонкому льду. Ощущение нереальности становилось все сильнее, он словно бы вернулся натысячи лет назад — в то далекое время, когда мир был свеж, как роса, которая сейчас увлажняла его жалкую обувь. Так же свистел тогда ветер, так же медленно плыли облака. Он шел очень долго, пока наконец не испугался и не обернулся, как пловец, который хочет увидеть, далеко ли остался берег. Ничего не изменилось, все выглядело таким же гигантским и пустынным. Только платье Ирены цвело вдали одним-единственным маком. Еще дальше виднелась блестящая спина машины — словно консервная банка в раю, — оскорбленно подумал он. И вообще довольно, пора возвращаться. Легкие полны воздуха, суставы ноют приятной усталостью. Хватит.

Он прошел уже половину пути, когда мак внезапно ожил. Ирена выпрямилась и замахала руками, оживленно крича:

— Господин профессор… господин профессор!

В голосе ее не было никакого страха. Наверное, увидела улитку или еще что-нибудь в этом роде — животному покрупнее здесь не скрыться. Но подойдя поближе, он явственно услышал:

— Нашла!.. Нашла клевер!

Сначала он решил, что Ирена шутит, но затем действительно увидел у нее в руках стебелек четырехлистного клевера. Нежные листочки трепетали на ветру, который дергал их один за другим, словно хотел удостовериться, нет ли здесь какого обмана. Впервые в жизни академик увидел четырехлистный клевер, он не верил собственным глазам.

— Это счастье, господин профессор! — повторяла молодая женщина. — Вас ждет большое счастье!

— Глупости! Счастье ваше, ведь это вы нашли клевер, — почти обиженно ответил Урумов.

— Неверно! — воскликнула она. — Я искала его для вас, значит, и удача ваша.

Он невольно улыбнулся.

— Очень уж вы легко отказываетесь от счастья, милая Ирена. Вы молоды, оно вам…

— Нет, нет, господин профессор, у меня есть все, что мне нужно.

— Мне еще лучше, чем вам, — сказал он. — Мне уже ничего не нужно.

— Не надо так говорить, господин профессор. Даже если это правда! — огорченно ответила Ирена. — Очень вас прошу, возьмите этот клевер. У меня предчувствие: случится что-нибудь плохое, если вы его не возьмете.

В конце концов академику пришлось взять стебелек. Он аккуратно положил его между страницами записной книжки и спрятал книжку в карман. Только тут Ирена успокоилась.

— Вот так, — довольно сказала она. — Даже если все это одни мои фантазии, что вам мешает взять с собой этот листок?.. Будет по крайней мере память о Венгрии.

— Память о вас, — ответил он. — И к тому же просто невероятная. Я впервые вижу, чтобы женщина добровольно отказалась от своего счастья, да еще ради какого-то старого усталого человека.

— Как вы не понимаете! — воскликнула она умоляюще. — Это счастье действительно ваше. Можно обмануть себя, обмануть других. Но нельзя обмануть судьбу. На то она и судьба.

Вскоре они уехали. Ветер все так же пригибал траву, и там, где в ее бесконечном море возникали невидимые волны, зеленый цвет внезапно становился особенно ярким. Вокруг было так же пустынно, клубящиеся впереди рваные облака, словно испарения, поднимались ввысь, к небу. И вдруг в одно мгновение все рухнуло — мимо них, поблескивая стеклами кабины, промчался безобразный дребезжащий грузовик.

В Эгер они приехали к обеду. Тонкая прозрачная пелена окончательно растворилась в небе, древний город сверкал на солнце. Они устроились в гостинице и тут же спустились в ресторан. Академик удивлялся легкости, с какой его несли ноги. Легкость словно бы шла изнутри, из переполненной воздухом груди. Ирена уже дожидалась его. Эта странная женщина, казалось, была совсем не похожа на других. Он просто не понимал, когда она успевала позаботиться обо всем, в том числе и о своем туалете. Сейчас ее глаза поблескивали ласково и весело.

— Вы, кажется, не верите в чудеса, господин профессор, — сказала она, — оттого и в клевер не хотите поверить.

— По-вашему, чудо — это обязательно что-то невероятное и сверхъестественное?

— Почему бы и нет? Разве сама природа не сверхъестественна?

— Само ее название показывает, что она и есть воплощенная естественность.

— Пусть так! И все же без чудес жить нельзя. Так же, как без надежды.

— Я могу жить и без надежды и без чудес.

— Нет, не верю! — ответила она. — Скажите, неужели вы твердо и беспрекословно верите, что когда-нибудь умрете?

— А как же иначе? — удивился он.

— Сомневаюсь! Вы, естественно, знаете, что умрете… И все же не верите в это, я хочу сказать, не верите в самой глубине души. Никто не верит. И я не верю. Как это так мир вдруг останется без меня? Это абсолютно невозможно! — закончила она совершенно серьезно.

Академик еле заметно улыбнулся.

— Что касается вас, то вы, безусловно, правы. Мне тоже трудно представить себе этот мир без вас.

— Я не шучу.

— Знаю, — ответил он.

Тут подошел официант и подал им меню. Ирена сразу уткнулась носом в его глянцевые страницы — может быть, она была немного близорука.

— Неужели у вас все это есть? — почти с волнением спросила она. — Суп из раковых шеек?

— Да, сударыня, — с достоинством ответил официант.

— По-голландски?

— Да, сударыня.

— И вы будете утверждать, что чудес не бывает! — обратилась она к академику. — Вот они, чудеса!

Потом они осматривали городские древности, но оживление, с каким Ирена рассказывала ему прекрасные старинные легенды, связанные с борьбой против турецких завоевателей, не встретило у него особого отклика. Академик слушал невнимательно, взгляд его реял где-то вдали, где не было ничего, кроме нескольких коров. Белые, в крупных черных пятнах животные паслись спокойно и деловито, и это казалось ему гораздо интересней крепостных стен, на которых много веков назад звенело оружие. Он давно потерял всякий интерес к окружающим его вещам, даже самым красивым и изящным. Все они принадлежали миру, из которого он уже медленно уходил, инстинктивно чувствуя, что нужно порвать с ними все связи, если он хочет уйти без боли.

— Вам, кажется, неинтересно, — наконец с огорчением заметила Ирена.

— Неинтересно, — признался он.

— Тогда пойдем ужинать.

Ужинали они в одном из старинных местных погребков. Внутри было очень холодно, сильно пахло бочками, уксусом и стеариновыми свечами, бледные огоньки которых мигали в полумраке. Первым, кого они увидели, был какой-то исполин в белом крахмальном пластроне под шелковыми отворотами пиджака и с еще более белыми волосами. Как и требовалось ожидать, в руке у него был большой бокал темного вина, которое он как раз разглядывал на слабом свету. За столом, старинным и таким же, как этот тип, могучим, сидели еще двое, но рядом с ним их просто не было заметно.

— Это лорд Уэлч, — тихо сказала Ирена.

— Какой Уэлч, философ?

— Он самый. Говорят, он выпивает по полбочки в день.

Только они хотели обойти их столик, как из-за него поднялся невзрачный молодой человек с редкими зубами.