Сам абориген был пьян в дымину и держался на ногах исключительно благодаря поводьям, за которые цеплялся, скорее всего, чисто инстинктивно. Именно Простатит спрашивал у него дорогу к старому графскому имению и говорил при этом таким тоном и так вертел жирными пальцами, что даже у пьяненького российского мужичонки, по всей видимости, не выдержала душа. Дорогу-то он показал, но вот куда она, эта дорога, вела, было решительно непонятно. Скорее всего, и вовсе никуда. Бывают в русских лесах такие вот дороги: едешь по ней, едешь, а она возьми да и кончись. Растворилась в траве, растаяла, пропала… Ездил по ней кто-то когда-то все за теми же дровами, доезжал вот до этого самого места, грузился, а потом разворачивался и уезжал. А что там дальше, за ельничком, – одному богу известно. Может, топь непролазная или еще чего похуже…

Лукьянов почувствовал глухую тоску и новый прилив раздражения: в самом деле, какого дьявола было упоминать при Майкове о Макарыче? Расхвастался, распустил хвост – вот, мол, какой я грамотный да осведомленный. Вот и чеши теперь свою сельскохозяйственную голову, репу свою дурацкую, думай, как выпутываться. Ведь Рыба, черт бы его побрал, и вправду может потребовать деньги за сожженный попусту бензин, и сумма наверняка получится немалая. Майкову Рыба деньги, конечно, не отдаст, пропьет вместе с Хоботом и Простатитом, но ему-то, Валере Лукьянову, это все едино – что в лоб, что по лбу… Да, ничего не скажешь, хорошенькое начало работы!

– Кончайте кипеж, орлы, – лениво сказал Хобот. Он достал откуда-то жестянку с пивом и ловко вскрыл ее, подавшись вперед, чтобы не закапать брюки. – Станет этот пейзанин вас дожидаться. Его уж, наверное, и след простыл. И потом, Простатит, ты же не в деревню дорогу спрашивал, а к графскому дому. Может, это она и есть. Поглядеть надо.

– Поглядеть, – проворчал Рыба, с завистью наблюдая в зеркало за тем, как Хобот жадно пьет пиво. – Ты приколись, какая в этой луже дровина. Поцарапаем папе машину – мало не покажется.

– Не поцарапаем, – наставительно сказал Хобот, утирая губы, – а поцарапаешь. Ты. Персонально. Кто за аппарат отвечает, в натуре? Ты. Значит, и проблема твоя. Можешь пешком слетать.

– Вот пидор, – пробормотал Рыба и запустил двигатель.

– Поедем в таксо, Эрнестуля? – хладнокровно поинтересовался Хобот, знавший «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» едва ли не наизусть и никогда не упускавший случая ввернуть подходящую цитату из этих бессмертных произведений.

– Пидор, – повторил Рыба, дал газ и бросил сцепление.

Машина рывком прыгнула вперед. Хобот как раз в этот момент поднес ко рту банку, и пиво, выплеснувшись от толчка, обильно оросило его физиономию.

– Извозчик! – возмутился Хобот. – Не дрова, блин, везешь!

– С дровами, в натуре, спокойнее, – не оборачиваясь, отозвался Рыба.

Перед лужей он притормозил, и джип осторожно вполз в глубокую мутную воду. Под колесами затрещала гнилая древесина, послышался глухой удар в днище – машина наехала на лежавшую в луже корягу.

– Форсирование водной преграды, – прокомментировал это событие Хобот, выбрасывая в окно пустую пивную жестянку и вынимая из кармана сигареты. – Слышали, чего Борюсик учудил?

– Это который? – со скрипом поворачиваясь на сиденье, заинтересованно спросил Простатит. – Клюваетый, что ли?

– Ага. Ему какой-то фраер из Подольска двенадцать косых висел. Долго висел. Они, типа, корешами были, что ля.

В общем, Клюваетый на него не наезжал. А тут такая ботва: слушок пошел, что фраер этот в Австралию собрался – типа, насовсем. Ну, Борюсик, ясное дело, хватает трубу и вызванивает этого умника. Тот, натурально, бакланит: типа, нет проблем, приезжай, братан, разойдемся краями. Живых бабок, типа, нет, хоть режь ты меня, хоть стреляй, так забери, бакланит, мой «черкан». Клюваетый поехал, посмотрел тачку.

«Черкан» еще не старый, салон кожаный, все навороты – ну, как положено. В общем, стоит такое корыто как-нибудь побольше двенадцати косых. Ну, ксиву оформили – типа, доверенность, – спрыснули это-дело, насажали полную машину баб и поехали за город обновку пробовать. А Борюсик, ты же в курсе, когда выпьет, с головой не дружит. Ночь, в поле снег лежит, а он с дороги съехал и давай по кочкам скакать! Типа, техасский рейнджер.

– Ну? – заинтересованно спросил Простатит.

– Ну и нырнули в какой-то пруд. То есть это они думали, что пруд, а оказалось – очистные сооружения. Свиноферма там, понимаешь. Вылезли оттуда все как есть в этом самом… «Черкан» потонул, на хрен, попутки не берут – ночь, блин, а тут целая банда, и все в говне, как шоколадные зайцы. Пока они телок своих в город отправляли, пока посреди ночи трактор искали, забыли, на хрен, где джип утопили. До утра по кочкам ползали.

– И что? – подал голос Рыба. – С концами?

– Да лучше бы с концами, – сказал Хобот. – Нет, нашли, конечно. Выудили, отмыли, проводку поменяли, обивку, то да се… Клюваетый эту тачку уже третью неделю втирает и никак втереть не может.

– – Ну?! – опять сказал Простатит. Сказал с каким-то странным выражением. – Вот урод! Вернемся – рыло на бок сворочу. Он же мне этот «черкан» три дня назад предлагал. Десять косых просил, падло. Я ему говорю: «Слышь, Клюваетый, а чего это в салоне вроде говнецом попахивает?»

А он мне: «Это я вчера гороха нажрался. Страсть как горох люблю…»

Рыба заржал во все горло и от полноты чувств ударил кулаком по баранке. Хобот поперхнулся сигаретным дымом, закашлялся, а потом тоже захохотал. Даже забившийся в угол сиденья выпускник сельскохозяйственной академии позволил себе бледно улыбнуться, на всякий случай прикрыв улыбку сложенной вчетверо картой.

Машина тем временем миновала лужу, вскарабкалась на очередной бугор и пошла перемалывать высокими колесами перегородивший дорогу сугроб. То, что с противоположного берега лужи выглядело просто языком нерастаявшего снега, оказалось кончиком сплошного снежного покрывала, под которым окончательно терялась дорога. Различить ее теперь можно было лишь по отсутствию на ней деревьев. Рыба снова включил пониженную, и джип, утробно завывая, попер вперед, разбрасывая колесами снег. Позади него оставалась глубокая колея, сизый дымок выхлопа стелился по снегу и путался в подлеске. Потом дорогу перебежал отощавший за зиму заяц. Это событие вызвало в машине небольшой переполох.