- Да место то значится, в черноту аж на четыре дня пути вдается, и по форме прям как язык коровий. Раньше оно тоже было землей гнева отсечено от остального чистых мест, но потом открылось. Самое то место, если хочешь выйти из черной земли или наоборот углубится в нее. Мы там, значится, раньше часто ходили, там скотинка из той что нечестью не становится, появлялась порой. Но вот с месяц назад завелась там какая-то тварюга, которая ее всю харчит. Ну мы и решили, что не стоит туда лезть, а то еще и нас пожрет.

- Так, наверное, ее Каин и приголубил. Значит, говоришь, прям двумя ударами черта забил? - Дэн посмотрел на Ника, он кивнул. - Вот жеж сильный урод, и чего Господь таким силы дает, а нормальных мужиков обделяет.

- Пути Господни, как грится, не твоего куцего ума дело. Вон привел же нам Каин Ника, а значит уже не просто так небо коптит, правда парень? - Ник предпочел просто кивнуть и промолчать.

Игра продолжилась, и через какое-то время Нику повезло, он уже немного захмелел, и спросил первое что пришло в голову:

- Странно это, взрослые вроде все мужики, да и девок совсем среди баб не видел, чего вас по разным домам то распихали?

- А потому что, детей тут иметь нельзя. Точнее можно, но не нужно. Каким-то там очередным эдиктом Папа наш постановил, что Бог не желает, чтобы дети тут были. Потому то их души и отлетают к нему, как только повзрослеют малех. А родителям с того лишние траты да заботы, и потому всех младенцев крестят, и топят. Вот так вот. И потому же не допускают в таких вот общинах нас жить вместе с женами. Но трахаться можно, главное вынуть успеть. Все мы тут как Онан, но церковь не осуждает.

Новость о том, что тут топят детей, потрясла Ника, и оставшийся вечер он просидел молча.

Утро было хмурым, что полностью отражало состояние Ника. Пивное похмелье и тяжелые мысли удивительно хорошо дополняли друг друга, создавая неповторимое ощущение разбитости. Люди собрались вокруг запертых дверей часовни и ждали утренней службы. Все выглядели угрюмо, будто разделяя состояние Ника, несколько женщин имели заплаканные лица с припухшими красными глазами. Даже свиньи были вялыми и притихшими. Дверь открылась, и Отец Иоанн впустил всех. Службу вел Брат Иероним, а Ника Отец-Настоятель отвел в комнатку за алтарем, которую с вечера переоборудовали в исповедальню, поставив решетчатую перегородку и два стула. Николас сел рядом со священником, и он произнес:

- Господь да прибудет в сердце твоем, чтобы искренне исповедовать грехи свои от последней исповеди.

- Моя последняя исповедь была пять месяцев назад, когда мы выступали в поход. С тех пор мои грехи таковы - Ник вспомнил все то, о чем размышлял вчера перед сном, перечисляя свои прегрешения за последние месяцы - Я убивал многократно, пять раз защищая свою жизнь и трижды в спину. Я клеветал на ближнего, ради своей славы. Я предавался чревоугодию и праздности, много раз. Я предавался гордыне и зависти. Я... - Ник на мгновение замолчал, и покраснев сказал - Я прелюбодействовал один раз с женщиной и многократно наедине с собой. Я испытывал гнев к другим людям, в том числе вчера к Полю, и к Вам, когда вы высказывались против Каина. Я сомневался в Господе, и верил гадалке, которая шла с нашей армией, до того, как ее убили. Я забывал молится и поминал имя Господа в суе. Я не молился за других и не помогал больным и нищим. Я винил Господа и других людей в своих проблемах. Я не соблюдал пост...

Ник перечислял все свои грехи еще около трех минут, под доносящиеся из главного помещения звуки службы. Когда он закончил в исповедальне повисло тяжелое молчание. Голос Отца-Настоятеля разбил его как удар молотка кувшин с водой:

- Отныне и впредь старайся, что бы жизнь твоя свидетельствовала о Боге для других. Еженощно испытывай свою совесть и ежеутренне говори мне о результате. Епитимьей же тебе будет выплата тридцати семян скверны церкви. Семя скверны - это то, что передал тебе Каин, их можно достать из мертвой нечисти.

- Господи Иисусе, помилуй меня, грешного.

- Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением сына своего примеривший мир с собою, ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. Я отпускаю тебе грехи твои именем Отца и Сына и Святого Духа. - он перекрестил Ника, и Ник перекрестился вслед за ним.

- Господь простил тебя, иди с миром.

Они встали и вышли из комнатки. Служба еще продолжалась и Николас отстоял ее вместе со всеми, после чего в центр зала вынесли небольшую купель с водой.

- Хочешь ли ты, Николас, принять крещение?

- Да.

Священник вновь осенил Николаса крестным знамением и начал читать молитвы экзорцизма. Потом он освятил воду и трижды окунул голову Ника в купель под литанию, читаемую остальными прихожанами.

- Крещу тебя во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Сим нарекают тебя Иовом и пусть ты с достоинством вынесешь испытания Царя Царей, и не возропщешь, и награжден будешь за это.

Двое монахов внесли чистую льняную рубаху, и надели ее на парня. Отец Иоанн помазал его миром, дал кусочек хлеба и несколько глотков церковного вина. Остальные встали в очередь к причастию и Ник наконец ощутил, что теперь он тут свой.

Интерлюдия Первая.

Город шумел. Толпы людей, населявших его, бурлили на улицах и до окон доносилось вавилонское разноголосье. В этих стенах было столько народа, сколько они только могли вместить. Дома высились в три, а местами даже в четыре этажа. Свежий раствор, скрепляющий камни, еще не успел побуреть с тех пор, как к наращиванию высоты зданий были привлечены лучшие зодчие из тех, что только можно найти на земле подконтрольной Церкви. Тут нашли защиту тридцать тысяч верных ее слуг и мирян. Лишь дважды за его столетнюю историю, до Истинного Иерусалима добирались отродья Бездны, и оба раза он выстоял. Понеся огромные потери, центр христианского мира отстоял свое право на существование и до сих пор об этом напоминали уродливые горгульи, усеивающие черными силуэтами сверкающую пустыню вокруг Божьего Града. Самые уродливые из них были обработаны особым образом, и установлены вдоль дороги, ведущей в Папскую Резиденцию. Завершали эту композицию два почерневших солдата. Первый стоял на коленях облокотившись на древко альшписа, правая его рука сжимала четки, а непокрытая голова склонилась. Второго же назвать человеком можно было, лишь глядя на его бригантину с едва различимым папским гербом. Встав на левое колено, правым он прижимал к земле тело огромной твари, из глаза которой торчала рукоять мизерикорда. В прорехах брони можно было увидеть оголившиеся ребра. Одна из рук, которые упирались в землю по сторонам от головы беса, была сломана и зияла торчащим наружу осколком черной кости. Лицо, хорошо видимое для всех, кто смотрел бы на мужчину снизу, выражало умиротворение, ясно различимое даже через все произошедшие с ним по воле Божьей изменения. У скульпторов ушло много времени что бы установить их на постаменты, но производимое впечатление того стоило. Они напоминали каждому о величии и силе людей. Что, жертвуя собой, они способны на подвиги во славу Господа и ради жизни других.

Молодой мужчина с короткой, аккуратной бородкой и густыми волнистыми волосами, смотрел на Город с балкона центрального здания Резиденции. Оно возвышалось над всем на многие дни пути вокруг и его взгляд, охватывавший открывшуюся панораму, был словно у старого язычника, глядящего на зарываемый для своего посмертия клад. Несмотря на стены зданий он мог бы увидеть тут каждого человека, а в кажущимся хаосе повседневной возни разглядеть связи, из которых складывается организм существа, именуемого Истинный Иерусалим. Стоило ему захотеть, и он бы знал все, о любой из его частичек-жителей. Он знал, кто из них любил его, а кто считал безумным тираном, так же как знал, что ни один из них не скажет и слова против Слуги Слуг Господних Бенедикта, Первого и Единственного Папы Иерусалимского. Он помнил все, что довелось пережить этому городу. Первых людей, пришедших вместе с ним. Как маленький, полуразрушенный поселок разрастался, обзаводился стенами и притягивал к себе все больше и больше народу. Он помнил и первые битвы за власть, залившие еще деревянную тогда брусчатку потоками крови. Все эти улицы полнились историей. Его историей и историей людей что вставали рядом с ним и против него. Сейчас перед ним проносились все яркие картины прошлого, которые только могла дать подкрепляемая этим миром память.