Он летит ко мне, он привез "для обозрения" пять штук этих кос, которые должны пойти мужику для сенокошения. Он влетает ко мне. Он весь одно возмущение. Не русский, а венгр, он весь один гнев… Гневом дышит и честный Скульпе…
— Смотрите, Георгий Александрович, — говорить он на своем странном русском языке, — смотрите, вот чем должен косить русский мужик!.. Это косы, целый пароход кос, пришедший от Коппа…
И он, и его помощник берут одну за другой все note 117пять кос и легко сгибают их. Косы перегибаются пополам и не выпрямляются — этопростая жесть! Ясно, что они не для работы. Я отказываюсь их принять, отказываюсь расходовать на пересылку их в Россию. Шлю телеграмму Коппу. Он нагло отвечает мне и требует, чтобы я принял эти "косы" и переслал их в Россию. Я отказываюсь. Но он успел уже телеграфно пожаловаться в центр. Он исказил истину, и я получаю строгий запрос, почему я отказываюсь. Отвечаю и объясняю, в чем дело. Идет обмен телеграммами, получаю ряд угроз. Стою на своем. Не принимаю бутафорских "кос", и в конце концов пароход уходит с "ценным грузом" обратно.
Снова пароход от Коппа. Он полон плугов. Фенькеви и Скульпе снова летят ко мне. Они умоляют меня съездить с ними на пристань и посмотреть на плуги. Едем. Громадный пароход набит, и на палубе, и в трюме, плугами. Неупакованные плуги на палубе все проржавели. Отодвигают люк трюма. Я гляжу в него и от изумления отскакиваю назад. Вместо стройного ряда плугов я вижу какую то фантастическую картину. Сброшенные кое-как в трюм, плуги эти от морской качки сбились в какую то плужную смесь, в которой лемехи, резцы, рога и колеса сцепились в хаотическом беспорядке, поломав друг друга… Не менее, если не более, пятидесяти процентов товара приведено в полную негодность, а остальные плуги могут быть использованы лишь после капитального, дорогостоящего ремонта… Снова я отказываюсь принять такой товар… Снова телеграммы, жалобы, угрозы… Снова Лежава, указывая на близость начала полевых работ, требует, чтобы я выслал хоть ту часть, которая годится для работы. Но капитан отказывается отпустить часть груза, — и note 118он по своему прав — он требует, чтобы я принял или весь груз, или отказался бы от всего груза…
Тщетно я указывал Коппу, как надлежит грузить плуги: положив в трюм первый ряд, покрыть его досками, на который положить второй ряд и т. д. Он отвечает угрозами и, наконец, доносами…
Я думаю, довольно этих двух примеров, чтобы читатель имел представление об операциях вельможного Коппа…
Я пишу эти строки и передо мной стоит стакан чая в скромном серебряном подстаканнике, поднесенном мне в момент моего отъезда из Ревеля в Лондон моими близкими сотрудниками, называвшими себя "верной пятеркой". Среди выгравированных на нем подписей имеется имя "Фенькеви", по инициативе которого на подстаканнике выгравирован и девиз по латыни. Хороший девиз: «veritas vincit» (лат. Истина побеждает. ).
Я часто употребляю этот дорогой мне подстаканник, с умилением вспоминая о "верной пятерке", объединившейся около меня под этим святым лозунгом… И вот, вспоминая операции Коппа, которые все проходили, в транспортном смысле, на глазах у Фенькеви, мне хочется по прежнему дружески сказать ему: Иосиф, Иосифович, именем "veritas vincit", умоляю вас выступить и сказать всем, правду ли я говорю, или, лгу.
Бросьте сомнения и скажите правду, ведь должна же хоть раз"правдапобедит и воссияет"…
И вельможа Копп, разжиревший и обнаглевший, конечно, не мог оставить безнаказанными мои выступления. И вскоре ко мне в кабинет явился Гуковский, по обыкновению, торжествующий и радостный, как всегда, когда он мог поднести мне какую-нибудь гадость.
— Вот вы говорите, что я все пишу на вас note 119доносы, — сказал он, — а вот я только что получил от Коппа из Берлина письмо, к которому он приложил копию жалобы на васв ЦК партии, хе-хе-хе!… Это штучка, хе-хе-хе!..
И он стал читать мне эту жалобу. Цитируя наизусть, ручаюсь лишь за общий характер ее и некоторые врезавшиеся в мою память крылатые слова и выражения. Писал он свою жалобу в высоко литературном стиле (отдаю ему эту справедливость), подражая известному выступлению Эмиля Золя по делу Дрейфуса, в котором каждый абзац начинается словами: "J'accuse!" (Я обвиняю!).
Не буду приводить всего доноса, приведу только наиболее врезавшуюся в мою память часть:
«Я обвиняю товарища Г. А. Соломона в сознательном саботаже меня путем отказа мне в денежных средствах. Это видно из приведения копий моих и его телеграмм.
"Моя телеграмма (год, месяц и число): "Немедленно переведите одиннадцать миллионовмарок, необходимых для внесения задатка по заключенному договору. № 347. Копп.".
"Ответ товарища Соломона (год, месяц и число): "Ваша
№ 347. Не имея распоряжения центра "об отпуске вам одиннадцати миллионов марок "запросил Москву. Результаты сообщу. № 1.568. "Соломон".
"Моя телеграмма от (год, месяц и число):
"Вашу № 1. 568 считаю просто отпиской… Повторяю требование, изложенное моей телеграмме № "347, при неисполнении какового вынужден буду «жаловаться в Москву. №362. Копп".
"Не получая в течение трех дней ответа от note 120товарища Соломона, послал ему новое требование (год, месяц и число): "Глубоко возмущенный вашим молчанием ответ на мою
№ 362, требую срочного ответа и исполнения требования, изложенного моей № 347. При неполучении ответа до завтра вечером буду считать явным саботажем, о чем и уведомлю Москву с возложением на вас ответственности. № 385. Копп".
"Прошло еще три дня. Ответа от товарища Соломона не было. Это вынудило меня послать жалобу на товарища Соломона в Москву Наркомвнешторгу, от которого получил ответ: "Одновременно даем распоряжение Ревель перевести вам одиннадцать миллионов золотых германских марок".
"Прошло еще три дня. Ответа от товарища Соломона исполнить это распоряжение. Но прошу вас, уважаемые товарищи, обратить внимание на то, что нарочитый формализм товарища Соломона задержал получение этих денег почти на две недели и что таким образом выгодная для РСФСР сделка не состоялась… № 397, Копп».
Далее шли примеры моего такого же "саботажа", которые не стоит приводить.
А затем цитирую, опять таки, увы, только на память, другое обвинение:
«Я обвиняю товарища Соломона в антисоветском отношении к делу и ярко выраженной контрреволюционности, как это будет видно из дальнейшего.
"По срочному, в виду приближающихся полевых работ, требованию Наркомвнешторга, мною спешно были заказаны на одном из лучших note 121австрийских заводов стальные косы, которые я спешно же погрузил на пароход, чтобы они попали вовремя в Россию…"
И далее шло описание только что изложенной мною истории с железными косами.
"Явно стремясь скомпрометировать советское правительство в глазах крестьян, товарищ Соломон, бюрократически придираясь к поставке этих кос, не принял их и возвратил мне обратно, таким образом вызвав ряд ненужных затрат по отправке кос туда и обратно, страхованию их и прочим накладным расходам. Я слагаю с себя всякую ответственность за несвоевременное снабжение населения косами, за недовольство крестьян и те обвинения советского правительства, с которыми оно, конечно, обрушится на него, и всецело возлагаю всю эту ответственность со всеми последствиями на товарища Соломона, который в антисоветских и контрреволюционных намерениях вызвал эту бучу…»