Я не буду приводить здесь скучных и элементарных указаний о порядке ревизии, следовать которому я ему рекомендовал… Между прочем, я ему советовал немедленно же наложить запрещение на кассу и note 22потребовать себе в помощь одного или двух сотрудников, чтобы проверить вместе с ними наличность, составить в трех экземплярах акт о проверке, подписать его самому вместе с другими сотрудниками, принимавшими участие в проверке, и передать один экземпляр этого акта Гуковскому, а другой мне…

И вот, когда на другой день Никитин обратился к Гуковскому с заявлением, что он хочет проверить кассу и потому на время проверки должен наложить запрещение на всякого рода наличность, хранящуюся, как у Гуковского, так и в кассе, (Кассиром в Ревеле был мой старый знакомый по Берлину, товарищ Caйрио, y которого, кстати сказать, касса, по ревизии, произведенной впоследствии командированными по моему настоянию членом коллегии Рабоче-крестьянской Инспекции, товарищем Якубовым, человеком очень честным, оказалась в полном порядке. — Автор.) Гуковскийпросто запретил ему дальнейшее производство ревизии! Признаюсь, такого фортеля я не ожидал даже от Гуковского!..

Ни­китин явился ко мне, сообщил мне об этом чудовищном факте и спросил, что ему делать. Я посоветовал ему вызвать по прямому проводу РКИ и просить указаний. Но когда он сказал Гуковскому, что должен сообщить в Москву о его распоряжении, то тот категорически заявил, что не дает ему провода. Приведенный в отчаяние Никитин опять пришел ко мне за советом. Несчаст­ный юноша, попавший, как кур во щи, в этот гнусный переплет, вполне основательно боялся, что Гуковский и Аванесов в конце концов сделают его виноватым и погубят его. Я посоветовал ему оформить это дело и потребовать от Гуковского письменное запрещение про­должать ревизию… И, к моему удивлению, Гуковский, зная, что за ним стоят его «уголовные друзья», пошел и на это.

note 23Тогда я официально потребовал от Никитина, чтобы он, ссылаясь на это заявление Гуковского, подал мне рапорт, что не может продолжать ревизии… Я же немедленно вызвал по прямому проводу Лежаву, которому и сообщил об этом. Одновременно я написал в Наркомвнешторг об этой наглой выходке Гуков­ского.

Никитин, через три дня по приезде в Ревель, был мною за бесполезностью откомандирован в Мо­скву.

Я знаю, что описываю факты совершенно неправдо­подобные, но это было на виду у всех. И Гуковскийи егосотрудники торжествовали… В тот же день Гуковский зашел ко мне в кабинет и, цинично и нагло улыбаясь мне в лицо, сказал:

— Ну, что… Ревизия, хе-хе-хе, окончена! Вы думаете, я боюсь… Зарубите это себе на носу: Гуковский никого и ничего не боится… А вот вам-то не сдобровать!.. Я вас упеку на Лубянку… Я читал ленту ваших переговоров с Лежавой… мне не страшно.. А вот я напишу сегодня Крестинскому с копиями Аванесову и Чичерину… Тогда увидим, чьи козыри старше… хе-хе-хе!… Увидим, увидим!… И Лежаве напишу тоже…

Что я мог ответить на эти почти бредовые заявления. Я мог только пожать плечами, ни минуты не сомневаясь, что вся эта «уголовная компания» сделает все, что­бы услужить своему другу, «впавшему в несчастье».

Но дело требовало меня. И я, как обманутый муж или обманутая жена, не должен был показывать посторонним вида, что «наша семейная жизнь безнадежно раз­бита». И я поручил Ногину принять от Гуковского от­четность, документы ипр. и привести все это в возмож­ный порядок. Ногин, которого Гуковский, конечно, note 24сразу стал ненавидеть, с энергией занялся этим делом. Он без излишних церемоний потребовал от Гуков­ского отчетность. Тот вызвал к себе своего бухгалте­ра Фридолина. Это был наглый малый, партийный коммунист и правая рука Гуковского по сокрытию преступлений. Своим делом он не занимался, но зато на свой страх и риск, с ведома Гуковского, вел обмен ва­люты и какие то спекуляции, в сущность которых я не входил. Я не включил его в мой штат, и он остался у Гуковского в качестве бухгалтера для сведения отчет­ности… Явившемуся Фридолину Гуковский велел пере­дать Ногину все относящиеся к торговым делам кни­ги и документы…

И вот началась «игра в казаки и разбойники». Но­гин ловил Фридолина, требовал у него таких то и таких то документов. Их не было. И Фридолин удирал и прятался от Ногина. Не довольствуясь его ответами, Ногин, человек решительный и смелый, ходил по жилым комнатам сотрудников Гуковского и выискивал документы. Это тянулось несколько дней, он находил их повсюду — под кроватями, в корзинах, в чемоданах, среди грязного белья, среди опорожненных бутылок, в столах, в клозетах…

Он часто сцеплялся с Гуковским. На угрозы последнего Чичериным, Крестинским и прочими «уголовными друзьями», Ногин напоминал Гуковскому о своем брате Викторе Павловиче Ногине, стопроцентном коммунисте, пользовавшимся большим влиянием в партии и состоявшим в то время в делегации Красина в Лондоне… Но и его энергии было недостаточно и он, молодой и здоровый, не мог справиться со всеми штуками, которыми Гуковский и его верные молодцы боролись с ним. И вскоре я послал его в Москву для личного доклада, поручив ему настоять note 25на необходимости производства настоящей ревизии.

Как увидит читатель из дальнейшего, мне удалось добить­ся настоящей ревизии, которая стоила одному из ревизоров, человеку очень честному (кстати, это был боль­шой друг Сталина и его соотечественник), такого потрясения, что, возвратившись в Москву, он сошел с ума…

Между тем я вел доверенное дело. Нужно было урегулировать и организовать коммерческий отдел. Красин рекомендовал мне на эту должность товарища В., о котором я уже упоминал. Но, зная с юных лет Красина, как человека бесконечно доброго и крайне доверчивого, которого, к сожалению, часто обманывали самые форменные негодяи, сильно компрометируя его, я относился скептически к кандидатуре В., произведшего на меня очень неприятное впечатление при первой же встрече. И в дальнейшем это впечатление все больше и больше укреплялось. Я очень скоро раскусил его и понял, что вскрывая передо мной мошенничество Гуковского и Эрлангера, он хотел таким путем вкрасться ко мне в доверие и обойти меня, как обошел доверчивого Красина, чтобы затем действовать на свободе. Но у меня не было ни одного человека, знающего дело, и волей неволей, все время приглядываясь к нему, я назначил В. заведующим этим "хлебным" отделом. Он начал приводить в порядок дела, все время держа меня в курсе своих открытий. Конечно, в этой чисто негативной деятельности — выявлении мошенничеств он был безусловно мне очень полезен, ибо хорошо знал о всех проделках Гуковского.

Была другая важная отрасль в сфере деятельности моего представительства — транспортное дело. Тут так­же, как и во всем, царила полная "организованность".

note 26Всем транспортным делом руководил особый экспедитор по фамилии Линдман. Это было лицо, пользую­щееся полным доверием Гуковского, лицо, как экспедитор, им созданное. Эстонец по происхождению, Линд­ман во время мартовской революции, пользуясь смутным временем, стал скупать краденные из дворцов и богатых домов вещи и, несмотря на трудности прово­за их, направлял их в Эстонию, где и сбывал их по выгодным ценам. Прикрепленный затем — с провозглашением Эстонии самостоятельной — к Ревелю, он продолжал заниматься тем же, получая контрабандным путем свои "товары" и даже открыв в Ревеле антикварную лавочку. Но особого расцвета его деятельность достигла при большевиках. Он широко занялся скупкой краденного, несколько раз сам нелегально про­бирался в советскую Россию и оттуда лично увозил дра­гоценности, переправляя их затем в другие страны. В Ревеле он уже в крупных размерах занимался скупкой редких античных вещей — ковров, гобеленов, фарфора, бронзы, драгоценных изделий. Но в конце концов он прогорел.