– Дело не в этом. – Ее серые глаза были круглыми и несчастными. – Я просто не могу – и все.

– Я такого ответа не принимаю, – сказал он, и не подумав забрать у нее кольцо, не поведя и бровью в его сторону. – Ты наверняка понимала, что я влюбился в тебя.

В прекрасном, совершенном мире… подумала она. Но не смогла закончить мысль, потому что жила она не в таком мире. В совершенном мире не было бы слез и сожалений, не нужно было бы произносить слова настолько горькие, что каждый звук раздирал душу на части.

– Мы не созданы друг для друга, – прошептала она.

– Ты говоришь ерунду, – отрезал он, и она поняла, что в нем зажигается злость – темная, глухая злоба, испугавшая ее.

– Твой мир далек от моего, – сказала она, пытаясь говорить правду, но все-таки не открывать ее всю до конца. Она могла бы добавить, что последние полгода вся ее жизнь была сплошной ложью, но это вызвало бы поток вопросов, ни на один из которых она не могла дать ответ. Правда как она есть была слишком ужасной, чтобы облекать ее в слова. Правда как она есть придала ей безумную смелость изображать из себя женщину, какой она никогда не была, но сейчас эта же правда заставляла ее быть чудовищем.

– Ну конечно, – просветлев, отозвался он, – мой настоящий дом во Франции, но мы, естественно, не станем жить там все время. Мы можем проводить полгода там и полгода в Лондоне. – Он лукаво усмехнулся. – Джордж будет нам только благодарен. Он постоянно твердит, что чувствует себя бездельником, присматривая за квартирой, которой пользуются лишь два-три раза в год. Так что эта проблема вполне разрешима.

Кэтрин ничего не ответила. Коробка с кольцом жгла ей пальцы.

– Страна тут ни при чем, – наконец сказала она. – Я просто не могу этого принять. Я не могу выйти за тебя, Доминик.

Она даже вообразить себе не могла, что он влюбится в нее. Он был, по словам Эммы, известным сердцеедом. Он подарит ей прекрасное, безмятежное время. И Кэтрин, которая была уверена, что начисто лишена шарма, нужного, чтобы увлечь такого мужчину, просто закрыла глаза и доверилась ему. Открой меня, сказала она, вручая ему ключи, и он так и сделал, а она лишь несколько дней назад поняла, что он, повернув ключик ее сердца, изменился сам. Может быть, она была просто слепа. Слепа… и – если заглянуть под эффектную внешнюю оболочку – осталась такой же неуверенной в себе, хотя, как ей казалось, ее робость давно исчезла. Слишком неуверенной в себе, чтобы заметить, что невозможное произошло.

– Понятно. – В голос его вползал холодок, а взгляд с каждым мгновением становился все отчужденнее.

– Нет, ничего тебе не понятно, – с мольбой в голосе ответила она. Потом протянула ему коробочку, и он бросил на нее испепеляющий взгляд.

– Думаю, я отлично все понял, Кэтрин, – с ледяной вежливостью проговорил он. – Ты хорошо проводила время, но все же недостаточно хорошо, чтобы связать себя серьезными обязательствами. – Он поднялся и зашагал прочь, и она почти побежала следом, чтобы поспеть за ним.

– Остановись, пожалуйста, Доминик, – позвала она, сдерживая голос, чтобы не привлечь внимания окружающих.

Он остановился, обернулся к ней и ехидно поинтересовался:

– Зачем? Чтобы поговорить? Лично я терпеть не могу людей, которые тратят время, посмертно производя вскрытие своих отношений. – И пошел дальше, а она опять почти вприпрыжку побежала рядом, поскольку его длинные ноги мерили путь шагами куда легче, чем ее.

– Я не могу оставить себе кольцо, – произнесла она. – Забери его. Наверняка оно стоило кучу денег.

– Так и есть, – спокойно ответил он, остановившись и глядя на нее сверху вниз. Вся теплота, все обаяние, которые так пленяли ее эти полгода, исчезли, уступив место ледяной бесстрастности, которая приводила ее в ужас.

Она никогда не сомневалась, что он человек жесткий, что под обаятельной внешностью скрывается стальное ядро. Пару раз она видела эту сталь в действии – когда он имел дело с неприятными ему людьми. Он с ними беседовал, но в его голосе постоянно слышался запрет, некое напоминание, что им не дозволено переступать определенные границы.

«В бизнесе существует один-единственный закон, – сказал он ей как-то раз полушутя-полусерьезно. – Это закон джунглей. Я веду честную игру, но, если кто-то пытается встать на моем пути, я считаю необходимым показать, кто хозяин».

– Кольцо мне не нужно, – ответил он ей сейчас с улыбкой, от которой мурашки побежали у нее по спине. – Оставь его себе как сувенир. Как очередной скальп у тебя на поясе.

– Ты не понимаешь, – пробормотала Кэтрин, переминаясь с ноги на ногу. Ей ужасно не хотелось отпускать его – и так же не хотелось признавать, что другого выхода у нее нет.

– Полагаю, – произнес он все с той же грозной улыбкой на губах, не обращая внимания на ее умоляющий тон, – что мне еще повезло. Ты по крайней мере не авантюристка, гоняющаяся за чужими деньгами. Ты никогда ничего не принимала от меня. В свое время меня это восхищало. Среди богатых мужчин вряд ли найдется такой, который не поддастся чарам равнодушной к деньгам женщины.

– Да, твои деньги никогда меня не волновали. – Хоть это было правдой.

Он сунул руки в карманы и устремил на нее немигающий взгляд. У него были удивительные глаза. Редкого, насыщенного зеленого цвета. Глаза, которые могли сверкать, которые могли смотреть на нее и сквозь нее, проникать в такие глубины, о существовании которых она и не подозревала. Так ей, во всяком случае, казалось.

– Может, твой интерес крылся в чем-то другом? – мягко спросил он. – Может, ты хотела доказать самой себе, что способна завоевать такого мужчину, как я?

– Нет, конечно, нет! – пылко возразила она. – Как ты мог такое подумать!

– Я пытаюсь найти ответы на парочку вопросов, Кэтрин. Будь паинькой и сделай мне такое одолжение.

Сердце ее колотилось в груди со страшной скоростью. Как будто удары молота раздавались внутри, как будто там работал паровой двигатель, вытягивая из нее силы и дыхание. Очень медленно она опустилась на ближайшую скамейку – отчасти потому, что ноги не держали ее, отчасти для того, чтобы можно было не смотреть на Доминика. Сидя, она сможет уткнуть взгляд куда-нибудь еще. В нескольких метрах от них было что-то вроде пруда, и она сосредоточила все внимание на нем.

На противоположном берегу расположилась мамаша с двумя маленькими детьми. Малыши, играя в мяч, оказались у самого края воды, и мать встревоженно следила за ними, готовая мгновенно подскочить, если кто-то свалится в пруд. Кэтрин не сводила взгляда с этой сцены и не повернулась, когда Доминик сел рядом с ней. Но ощущала его присутствие, ощущала флюиды, исходящие от этого мощного мужского – тела.

– Я понимаю, ты, должно быть, считаешь, что безразличен мне, но это не так, – произнесла она, глядя прямо перед собой.

Небезразличен, подумала она, Боже, что за неподходящее слово для описания моего чувства к тебе. Чувства, которое состоит из тысячи оттенков, тысячи эмоций, чувства, которое меня переполняет и делает меня тем, что я есть.

– Какое великодушие с твоей стороны.

– Но все равно я не могу выйти за тебя замуж. Я никогда не смогу за тебя выйти. Мне с самого начала не следовало с тобой встречаться.

Это тоже было правдой. Поначалу она была слишком опьянена, чтобы задумываться над последствиями своих поступков. В мире мрака он стал внезапным, ярчайшим лучом света, и ее повлекло к нему, как бабочку к огню. Все было таким новым, таким сказочным, все, что происходило, происходило ради нее. А ведь она привыкла считать себя будничной и невзрачной, мысль о ее серости вколачивали ей в голову с тех пор, как она вообще научилась понимать.

– Ты всегда будешь ничтожеством, – твердила, не переставая, мать. – Ты слишком серая мышка. Совсем как твой отец. Я могла бы заполучить любого, но выбрала его – и вот, взгляни, что он со мной сотворил.

Почти с самого младенчества она усвоила, что сходство с отцом – это преступление, за которое ей никогда не будет прощения, и мать напоминала ей об этом так часто, что Кэтрин в конце концов научилась отключаться, как только поднимался этот вопрос.