В голосе Лыкова, однако, я не уловил и тени осуждения — старпом явно «играл на публику». И, как тут же выяснилось, играл напрасно.

— Не вводи в заблуждение корреспондента, — послышался из темноты голое Чернышёва. — Я задолго до ЦУ перетрусил, пятьдесят минут как идём к бухте. Успокоился, Паша?

— А я и не волновался! — с вызовом соврал я. — Разве что чуть-чуть, когда «Дежнев» «задумался». У вас здесь никто не ушибся?

— С чего это? — удивился Лыков.

— Как с чего? У нас от крена все попадали, Ерофеев палец вывихнул.

— Архипыч, у нас был крен? — спросил Лыков.

— Это тебе приснилось, Паша, — проскрипел Чернышёв. — На спине спал небось.

— С креном на левое ухо, — добавил Корсаков.

Все засмеялись. Только сейчас я заметил, что Корсаков прижимает к щеке окровавленный платок.

— Виктор Сергеич, я-то думал, что вы человек серьёзный… — упрекнул я.

— Был, Павел Георгиевич. — Корсаков положил руку мне на плечо. — Особенно в тот момент, когда нас положило на борт. А теперь, простите великодушно, мне тоже хочется немного посмеяться.