Через два часа Ицхак поднялся ко мне. Он был слегка растрепан и румян.
- Очень перспективная девушка, - сказал он с наигранной деловитой бодростью. - Изучает скрытые возможности человека. Я хочу помочь ей с дипломом.
- А на работу брать ее не собираешься? - ядовито поинтересовался я.
- Ну... Не в штат, конечно... Но... Ее Луринду зовут, кстати...
- Да ладно тебе, Иська. - Я перешел на дружеский тон. - Как она?
- Она? - Носатая физиономия Ицхака мечтательно затуманилась. - Она высший класс! А вот диван у нас в офисе сущее дерьмо... - добавил он ни с того ни с сего.
- Что, проваливались? Слишком мягкий оказался?
Ицхак кивнул. И хитренько так прищурился:
- Хотя не так, как с этой толстушкой...
Тут уж я по-настоящему удивился.
- Ты что, и с Аннини?..
Он кивнул и зашевелил своим длинным кривым носом.
- Ну ты даешь, Иська! Она же замужем! Мать троих детей!
- Ну и что? - беспечно махнул рукой мой одноклассник. - Я с седьмого класса мечтал ее выебать. С тех пор, как не дала физику списать. Мне физичка пару влепила, отец выпорол, мать завелась, как по покойнику: для того ль растили-кормили-поили - ну, что обычно... Вот тогда и поклялся. Лежал распухшей жопой кверху и клялся богами предков: гадом будешь, Иська, если эту сучку не выебешь!
Я покачал головой.
- Вечно у тебя приключения...
- Да ладно тебе... Ты прямо как моя мамаша...
Мы оба засмеялись.
Потом Ицхак сказал, что у него неотложные дела в городе, и отбыл.
Пользуясь его отсутствием, я поработал еще немного над своей темой, а потом закрыл ящик стола на ключ, выключил свет и пошел домой.
Я застал у себя матушку. Она полулежала на моем диване. Перед ней стоял столик на колесиках, сервированный с наибольшим изяществом, на какое только способен мой раб.
Матушка вкушала чай. Мурзик, эта каторжная морда, что-то ей втолковывал, подкладывая на тарелочку то варенье, то печенье.
- И с лица спал, - сообщал Мурзик. - Настроение у него, это... неуравновешенное. Говорит - гад какой-то меня всего, точно ржа, источил...
- Боги! - пугалась матушка, посасывая печенье.
- И это еще не все... - продолжал Мурзик.
Тут я распахнул дверь.
- А вот и ты, дорогой, - приветствовала меня матушка с дивана.
Мурзик подбежал и принялся вытаскивать меня из куртки. Я отпихнул его руки.
- Пусти, я сам... У тебя лапы липкие...
Мурзик обсосал с пальцев варенье и, встав на колени, начал расшнуровывать мои грязные ботинки. Я освободился от обуви. Мурзик подал мне тапочки и ушел с ботинками в коридор. Повернувшись, я крикнул ему:
- Руки после обуви вымой, чувырла!
Матушка глядела на меня озабоченно.
Меня трясло от гнева. Вот, значит, как!.. Вот, значит, для чего она мне подсунула этого грязного раба!.. Чтобы он за мной следил!.. Чтобы он матушке про меня все докладывал!..
- Сынок, - начала матушка.
Я перебил ее.
- Матушка, вы вынуждаете меня просить избавить... избавить меня от этого соглядатая!..
Она подняла выщипанные брови. Пошевелилась на диване, потянулась ко мне, взяла за руку.
- Сядь. Хочешь чаю?
- Нет.
Но сел.
Матушка погладила меня по плечу.
- За тобой никто не шпионит. Я зашла случайно, поверь. Можешь спросить соседей... твоего отца...
Я сердито молчал.
- Ну хорошо, - сдалась матушка. - Твой раб позвонил мне сегодня по телефону. Попросил зайти. Сказал, что это касается твоего здоровья. Неужели ты думаешь, что материнское сердце...
- Ладно, - оборвал я. - И что он вам натрепал?
- Я встревожена, - сказала матушка. - И твой раб встревожен тоже. Напрасно ты им недоволен...
- Что, жаловался?
- Кто?
- Ну, Мурзик... Ныл, небось, что я его пороть водил?
- Пороть? Ты хочешь сказать, что водил его в экзекутарий?
Я кивнул.
- Первый раз слышу, - заявила матушка. - Нет, он на тебя не жаловался. Он бесконечно счастлив прислуживать потомку древнего, славного...
Я видел, что она не лжет. Я всегда вижу, когда матушка изволит говорить неправду.
- Нет, его искренне беспокоит твое здоровье.
- Понятное дело, - проворчал я. - Если я загнусь...
Матушка положила свою крашеную сандалом ладонь мне на губы.
- Не смей так говорить! Не гневи богов!
- Хорошо, - промычал я из-под ладони. Она убрала руку.
- Скажи, - приступила матушка, - неужто это правда, что в биополе у тебя прорехи?
- Да, - нехотя сказал я. - Светящиеся, она сказала. Или красные, не помню.
- Ты должен посетить Трехглазого Пахирту, - решительно заявила матушка.
- Это еще что? - спросил я. - Вообще-то я думал зайти к психотерапевту...
- К психотерапевту надо таскаться год, а то и два. И платить деньги за каждый визит. И то еще неизвестно, будет ли толк.
И крикнула:
- Эй, кваллу!
Она называла раба "кваллу", старинным словом, обозначающим "холопа". Матушка вообще любила ввернуть древнее словечко. Так она подчеркивала нашу принадлежность к одному из старейших вавилонских родов. Это производило впечатление. Я не понимал только, зачем ей "производить впечатление" на меня или на Мурзика. Я и сам принадлежу к этому роду, а что до Мурзика, то он без всяких "кваллу" ей под ноги стелется.
Мой раб тут же выскочил из-за двери. Подслушивал, конечно.
- Ты можешь находиться в комнате, - позволила матушка.
Я скрипнул зубами, но возражать не стал. Не хватало еще при Мурзике с родной матерью ругаться. Эдак он совсем всякое почтение ко мне потеряет.
- Подай мою сумку, - велела матушка моему рабу. - Вон ту, будь любезен.
Она покопалась в сумке, вывалила на колени связку ключей, скомканный носовой платок, измазанный помадой, треснувшее зеркальце и несколько колотых глиняных табличек. Наконец она извлекла мятую газетку. Развернула. Ткнула пальцем:
- На, прочитай.
И откинулась на диване, прикрыв глаза. Я, как дурак, принялся усердно читать вслух.
...Мне снова десять лет. Сижу я на низенькой скамеечке в атрии нашего престижного закрытого учебного заведения. Мне хочется писать. В атрии вкрадчиво журчит фонтанчик - провоцирует. Напротив меня, на мраморной скамье, восседает матушка - пришла навестить отпрыска. За моей спиной маячит жрец-преподаватель. Матушка-то не видит, а я прекрасно вижу, что он прячет за спиной розги. По просьбе матушки, я показываю, каких успехов добился за минувшую неделю. Я громко, прилежно читаю вслух "Песнь о встрече Гильгамеша и Энкиду":