Вместо предисловия я сделаю два интимных признания.

В 1899 году дирекция Народного театра в Белграде объявила конкурс на лучшее драматическое произведение. Для этого конкурса я подготовил драму «Так должно было быть». Не знаю, прав был я или неправ, но в то время я не верил в хорошее отношение ко мне господ из жюри и принял все меры к тому, чтобы скрыть, что это я являюсь автором пьесы «Так должно было быть». Кроме всего прочего, мне пришло в голову, что было бы неплохо написать еще и комедию и представить ее на конкурс. Господа из жюри, пытаясь догадаться, какая пьеса кем написана, конечно, обратили бы внимание на эту комедию и приписали ее мне, и, таким образом, у них не возникло бы подозрения, что я являюсь также автором драмы «Так должно было быть». Так комедия» Обыкновенный человек» выполняла тактическую задачу, подобно тому, как в бою определенная часть выполняет задачу по отвлечению на себя главных сил противника, чтобы дать возможность действовать своим главным силам.

Другое признание заключается в том, что «Обыкновенный человек» ведет свое происхождение от одного интимного случая. По тем же причинам и при тех же обстоятельствах, что и герою этой комедии, мне тоже пришлось прятаться в одном белградском винограднике под чужим именем, только тогда действие продолжалось всего двадцать минут, то есть столько, сколько длилось посещение лица, перед которым я не осмеливался показаться под своим настоящим именем. Этот случай в дальнейшем был мною положен в основу сюжета этой комедии.

Комедия «Обыкновенный человек» не претендует на то, чтобы доказать, что в одном человеке живут два человека (человек и поэт), и ведут между собой борьбу. Эта тема (раз уж она привлекает к себе внимание) навязана силой обстоятельств, вызванных интригой, на которой основана вся пьеса. В то время, когда я писал эту пьесу, я претендовал лишь на то, чтобы дать нашему отечественному репертуару живую, веселую комедию. Так «Обыкновенного человека» и приняли. Так как комедия смотрится с удовольствием и легка в постановке, она быстро завоевала сцены не только театров, но и всех наших любительских обществ. За последние тридцать лет эта пьеса насчитывает самое большое число постановок.

«Обыкновенного человека» я написал в 1899 году (поставлен в первый раз на белградской сцене в 1900 году), но это не значит, что со времени написания «Народного депутата», «Подозрительной личности» и «Протекции» (1888) целых десять лет я ничего не писал. В 1896 году я написал «Первый судебный процесс», комедию в трех действиях, которая в 1897 году была четыре раза показана на белградской сцене, но, но мнению моему и тогдашней критики, не имела успеха. Эта пьеса по хронологическому порядку должна была бы войти в этот сборник перед «Обыкновенным человеком», но она, ввиду гибели театральных архивов в 1915 году, пропала и не была найдена. Может быть, это и хорошо, а может быть, и нет, так как, насколько я помню, основа, на которой была задумана и написана эта пьеса, была достаточно хороша, чтобы не сделать напрасным труд по ее переработке.

Это пятое издание «Обыкновенного человека» Впервые пьеса была помещена в «Новой искре» Одавича (1900), и в том же году издана отдельной книгой. Затем она была напечатана в 33-м выпуске новосадского «Сборника пьес» (1902), в третий раз она была опубликована в 96-м выпуске серии «Српска Книжевна Задруга» (1905, а в четвертый раз я опубликовал ее в собственном отдельном издании.

В этом издании имеется несколько небольших поправок и дополнений.

Зелень и яркий свет. В глубине сцены открытая беседка, в ней небольшой стол и стул. Между беседкой и высоким дубом – качели; впереди справа – скамейка.

Зорка одна.

Зорка (качается па качелях, держа в руках книгу в красивом переплете. Она одета по-летнему, на голове соломенная шляпа, украшенная живыми цветами. Читает).

(Опускает книгу.) Эти стихи звучат для меня еще прекраснее здесь, на качелях, среди зелени. Раньше к этого не знала, а теперь буду читать его стихи только на качелях, не касаясь земли, паря в воздухе, чаще дыша, сильнее ощущая всю свежесть природы. На качелях! О боже, и как я этого не знала! Нет, не только на качелях! Его стихи мне нравятся везде. О, они прекрасны, где бы их ни читали. (Спрыгивает с качелей.) Ох, как бы мне хотелось сейчас поверить кому-нибудь свою тайну! Так хотелось бы! Может быть, Душану? А почему бы и нет, разве он не брат мне! Но я знаю, он будет смеяться. Кто еще слышал или знал подобное: любить и не знать любимого! Все будут смеяться, но правда остается правдой, я люблю этого Дамняновича. Не только его стихи, а его самого. Нет, я не ошибаюсь. Я и сама раньше думала, что ошибаюсь, но это не так. Я никогда его не видала, знаю только, что он молод, что он написал эти стихи. Боже, кому ни скажи, все будут смеяться. Но потому-то мне эта любовь нравится еще больше; нравится потому, что она необыкновенная^-не люблю ничего обыкновенного. (Раскрывает книгу и читает.)

Нет, нет! Это нужно читать только на качелях. (Идет к качелям. В этот момент входит Вичентие, и Зорка останавливается.)

Вичентие, Зорка.

Вичентие (старый холостяк, со вкусом одет и чисто выбрит; ревматик. На голове у него соломенная шляпа, в руке раскрытый летний зонт). Это ты здесь, Зорица! А где отец?

Зорка. Он целый день там, внизу, с рабочими. Изгородь поправляют.

Вичентие. Знаю, но (смотрит на часы) нам пора уже садиться за шахматы.

Зорка. Дядя Вичентие, вы любите стихи? А?

Вичентие. Какие стихи?

Зорка. Ну, например, о любви?

Вичентие. О любви? Да уж не знаю… Как тебе сказать, наверное, люблю. А почему бы мне их не любить?

Зорка. Прошу вас, послушайте вот это. (Ищет в книге и находит.) Но знаете что? Садитесь на качели и раскачивайтесь, а я буду читать стихи.

Вичентие. На какие качели?

Зорка. Вот сюда. Садитесь и раскачивайтесь. И закройте глаза, будто вы влюблены. Дядя Вичентие, ведь вы влюблены, не правда ли?

Вичентие (в большом затруднении, про себя). Гм! Что делается! Откуда только дети узнают о таких вещах. (Громко.) Да я это, не влюблен, но… я могу и зажмуриться и качаться, а влюбленным не быть.

Зорка. Вообразите, дядя Вичентие, что вы влюблены, но не знаете ту, которую любите.

Вичентие. Вот тебе на. Как же это можно вообразить?

Зорка. Можно. Садитесь на качели и закройте глаза, а я буду читать вам стихи, и вы почувствуете, как заструится что-то теплое в вашем сердце, крови, костях.

Вичентие. В костях? (Хватается за колени.) Ой!

Зорка. Что с вами?

Вичентие. Не надо было тебе упоминать о моих костях. Напомнила мне лишний раз о моих мучениях. У меня давно уже струится в костях.