Перед ним стояли пустая тарелка из красной глины и узкогорлый кувшин. Из пробитого бока кувшина сочилось вино, на столе растеклась темная лужица, похожая на кровь. Время от времени человек ставил опустевшую кружку и наклонял к ней кувшин. Вино плескало, брызги падали на белую рубаху, розами расцветая на полотне. Человек глядел невидяще и иногда забывал поднять кувшин, когда кружка уже была полна. Вино текло через край, кое-кто опасливо усмехался. Но над человеком на скамье, прислоненная к стене эфесом, стояла шпага с тяжелым клинком саморской стали. Может, из-за этого он и сидел один за столом в переполненном трактире.

Человек отставлял кувшин и глотал вино, как воду, не чувствуя вкуса и не пьянея. Он был бледен — белее своей рубашки, и бледнел все больше, а прядь волос, черным углом упавшая на высокий лоб, была влажной от пота. Кармела не отводила от него глаз — настолько чужд казался он здесь — со своими слепыми, но все же изящными движениями, с глазами подстреленной чайки.

Дверь трактира растворилась, и все обернулись в удивлении. Вошла женщина под вуалью, подбирая подол черного муарового платья и стараясь за надменностью скрыть отвращение и испуг. Она подошла к столу с одиноким гостем и откинула накидку. Увядшее сухое лицо проглянуло из кружев, в черных прекрасных глазах отразились гнев и решимость. Одинокий человек отставил кружку, поднял растерянные глаза.

— Тетя Хозефа? Что вы делаете здесь?

— А что делает здесь… наследник знатнейшего рода Иты?

Он встал, пошатываясь, в глубоком волнении взял ее за руку.

— Прошу вас, уйдите. Вам нельзя здесь оставаться.

— А вам — можно? — воскликнула она с вызовом. — Пребывать в вертепе греха, когда ваш отец… когда еще не успела остыть земля на его могиле?

Он склонил голову:

— Вы… плохо думаете обо мне.

— А как мне еще думать о вас, когда вы… дворянин…

— Замолчите! Где, — заговорил он в сильном волнении, — отыскать мне пристанище, если кредиторы вот-вот вынесут последнюю вещь из нашего оскверненного дома? Если портреты предков пойдут с торгов по цене позолоты на рамах?!

Он схватился за горло, сел, беспомощно водя пальцами по столу.

— Не кощунствуйте, Рауль! Уповайте на бога!

— Бог снес довольно, — сказал он тихо. — Снесет и это.

— Да что ты привязалась, старая карга? — закричал вдруг кто-то из посетителей. — Пей, парень, не слушай! Мы тебя в обиду не дадим!

Женщина беспомощно оглянулась.

Рауль отвел руку от лица, встал бледный, с расширившимися глазами, и никто еще не успел сообразить, в чем дело, как его шпага воткнулась в горло непрошеного советчика. Кто-то вскрикнул, все повскакали.

— Бегите, тетя! — крикнул Рауль и сдвинул стол, чтобы заслониться от первого удара. До него попытались дотянуться тесаком, прогремел выстрел. Кармела от всего сердца пожалела, что тут нет ее друзей с «Грозного» — чтобы ему помочь. Но и без того он отлично дрался и уже зацепил двоих, оставаясь невредимым. Только нападающих было слишком много.

Он толкнул на них стол и отшатнулся к стене. Раздались крики ярости и разочарования. Трактирщик протиснулся сквозь толпу и исчез в дверях.

— За стражей побежал! — крикнул кто-то. Кармела, наблюдавшая за боем, стоя ногами на скамье и коленом упираясь в столешницу, обернулась. А потом вырвала из ножен палаш.

Рауль, заслоняя дону Хозефу, отбивался сразу от троих и почти изнемогал, когда палаш Кармелы избавил его от одного из нападавших. Кто-то одобрительно хмыкнул, лицо Рауля осветила благодарная улыбка.

— Уходим! — наступая с ним плечо к плечу, крикнула Кармела. — Стража!..

Он понял. Поддерживая тетушку, стал прокладывать себе дорогу к двери. Кармела защищала их сзади, даже не заметив, что чей-то нож задел ее по щеке. У порога ждала карета. Рауль подсадил тетю, сам вскочил на подножку, протянул руку Кармеле, и карета на глазах разочарованных преследователей сорвалась с места.

Экипаж мчался, подскакивая на булыжнике, сворачивал в крутые переулки, а когда замедлил на подъеме, Рауль, и вслед за ним Кармела соскочили на мостовую и стояли, нервно смеясь, пока экипаж не исчез за поворотом.

Рауль оборвал смех и взглянул на Кармелу. Она невольно потянулась рукой к волосам, прикрыла глаза.

Отчего-то кружилась голова.

Но Рауль — увидел всего лишь невысокого крепкого мальчугана в распахнутой у ворота рубахе, лохматого и с длинной царапиной на щеке. Мальчишка держался напряженно, опустив лобастую голову, роя пыль носком башмака. Палаш он все еще сжимал в руке. Рауль осторожно взял мальчишку за плечо, улыбнулся.

— Ты хорошо дрался, спасибо.

Мальчишка покраснел. Сунул палаш в ножны.

— Как тебя зовут? — спросил Рауль.

Тот полыхнул выпуклыми карими глазами:

— Лино.

Кармела и сама не знала, почему не призналась ему, что девушка. Просто растерялась, а потом уже было поздно.

— У тебя щека расцарапана, — сказал он.

Она фыркнула, но тут же сморщилась — так вдруг засаднила ранка.

— Пойдем, — он взял ее за руку, — пойдем умоемся.

Дрожь прошла по телу Кармелы от этого прикосновения, она двинулась за Раулем, как во сне.

Они спустились к морю, он смочил в воде свой платок и стал бережно смывать кровь с ее щеки. От соленой воды царапину защипало. Кармела дернулась. Новый знакомец придержал ее рукой, необидно усмехнулся:

— Боишься, храбрец? Ты… плачешь?..

Кармела насуплено мотнула головой. Рауль обеими руками зачерпнул воду, плеснул себе в лицо и встал.

— Пойдем…

Кармела покорно пошла рядом.

Рауль мрачнел, все больше отдаваясь своим мыслям, и совсем перестал замечать ее.

— Послушайте, — наконец сказала она, не в силах сдерживать жалость. — Я слышал… Может, я смогу вам помочь?

Рауль вздрогнул. В его лице смешались благодарность и уязвленная гордость. Но благодарность победила.

— Спасибо, — сказал он мягко. — Только чем ты поможешь мне? Ты ведь сам едва ли имеешь крышу над головой. Не надо…

Они свернули в переулок Прачек и вышли к боковому приделу собора святой Катарины. Рауль горько усмехнулся.

— Может, и впрямь помолиться, как советует тетя? Тебя проводить, малыш?

Кармела поняла, что он ее прогоняет. Стало обидно до слез.

— Вот уж нет, — дерзко ответила она. — Не потеряюсь.

И бросилась прочь. А когда скрылась за поворотом, остановилась и, переждав, крадучись пошла за Раулем.

Она проследила его до самого дома на плацу Гаэты, а потом, натянув на лоб мятый берет и прикрыв прядью расцарапанную щеку, уселась на бортик фонтана и, грызя орехи, чутко прислушивалась ко всему, что происходило вокруг. Усилия не пропали напрасно. Подошедшие к фонтану через какое-то время служанки полностью удовлетворили ее любопытство. Не замечая мальчишки, они всласть посплетничали о погоде и молодой жене губернатора, а потом одна, с одутловатым болезненным лицом, сказала скрипуче:

— Тебе не позавидуешь. Граф Рауль — беспутник, отца до смерти довел и скоро вас всех без места оставит.

— Неправда твоя, — отвечала другая, курносая и бойкая, с румянцем во всю щеку. — Отец его не потому застрелился. Его Пакито околдовал. И, не будь дурак, все денежки сполна получил. А графьи корабли на дне лежат.

— Да кто с этим дьяволом вождается! — вскричала отечная. — Вот погоди, как припрет молодого графа долги отдавать, тот или тоже застрелится, или его застрелит.

— Ага, — вздохнула курносая, подпираясь ладонью. — Срок долгу завтра. Жаль молодого графа-красавчика. Уж так жаль. И старую хозяйку.

— Виселицей кончится, верно тебе говорю…

Наплевав на дурное пророчество, Кармела вскочила и со всех ног бросилась в гавань.

В тот день Рауль вернулся домой на закате. Вернулся и не узнал своего дома. Все окна сверкали огнями, ворота были распахнуты настежь, двор полон подвод и незнакомых людей. Ему почудилось в первый миг, что кредиторы явились забирать вещи. Сердце упало. Негодяи! Ведь срок истечет только завтра! Рауль схватился за шпагу. Но навстречу уже бежала растрепанная и счастливая тетушка.