— Рауль, мальчик мой! Мы спасены!

Рядом с тетушкой шел высокий человек в камзоле с галунами, с палашом на боку. По жестам, походке, по всему облику Рауль узнал в нем моряка. Рука со шпагой медленно опустилась.

— Кто вы? — спросил Рауль глухо. — Что все это значит?

— Дон Родриго Рауль Хименес д'Аредо? Пройдемте в комнаты. У меня поручение к вам…

Рауль покорно двинулся следом. Сзади со слезами радости на глазах семенила тетя. В комнатах она суетливо придвигала гостю кресло, послала слугу за вином, старалась занять его и устроить поудобнее. Рауль не двигался.

— Рауль, Рауль! Что же вы стоите? — восклицала она. — Это наш друг. Он привез нам деньги. Мы спасены!

— Я — друг капитана Астуриаса, — сказал человек. Больше он ничего не успел добавить. Услышав имя капитана с пропавшего корабля отца, Рауль лишился чувств.

Когда ушел лекарь и суматоха улеглась, гость наконец смог начать свой рассказ.

— Капитан Астуриас был моим земляком. Мы родились в Саморе, на одной улице и даже в одном доме. Потом, как это часто водится, судьба разметала нас. И встретились мы вновь при обстоятельствах печальных. «Марисоль», где я служу старшим помощником, шла с грузом пряностей из Альбаросы в Герон и пережидала бурю в Лиронтанской бухте, когда нам послышался резкий звон колокола. Берега там пустынные, нет городов и монастырей, и это мог быть только призыв о помощи с какого-то корабля.

Буря не позволила нам выйти немедленно; а когда она улеглась, оказывать помощь было уже некому. На поверхности воды плавали доски разбитого плота, какие-то бочонки; люди, как нам показалось, погибли все до одного. И тут сигнальщик с мачты закричал: "Корабль!" Это была «Каталина», судно несчастного Астуриаса. Она села на рифы и дала течь, но пробоину в корпусе заклинило так надежно, что «Каталина» не разбилась в бурю и не затонула.

Команды на ней не было, кроме капитана. Он не успел спуститься в шлюпку, и ее у него на глазах вместе с матросами накрыло волной. Потом его самого стукнуло головой о мачту и только чудом не снесло в море. Раненый, истекающий кровью, он с трудом добрался до каюты и молил бога лишь об одном: чтобы тот поскорее соединил его с погибшими товарищами. Когда мы появились, Астуриас умирал. Он узнал меня и на Библии заставил поклясться, что мы выполним его последнюю волю — доставим уцелевший груз и деньги тому человеку, который доверил ему свое состояние. Воля умирающего — закон. Как я уже говорил, течь была небольшая, и товары почти не пострадали. Мы перегрузили их на «Марисоль» и при благоприятном ветре доплыли до Герона, откуда, обратив часть товаров в деньги, направились сюда.

— Печальная весть, — прошептала дона Хозефа, орошая слезами руку Рауля, — и радостная одновременно. Как бы радовался, будь он жив, бедный брат…

И в порыве искреннего чувства прижала к губам руку моряка.

— Мы даже не знаем, как отблагодарить вас!

— Вам надо благодарить другого человека, — сказал он с улыбкой. — Я только исполнял его волю.

— Но кто же он?! — вскричал Рауль.

Но моряк только покачал головой.

Шкатулка с жемчужиной.

— Ты меня задушишь, Тереса!

Корсет свалился на пол. Кармела, красная и встрепанная, в одной рубашке, свалилась лицом в постель.

— Но, госпожа, — седовласая почтенная служанка коснулась ее плеча.

— Не хочу! Уйди!

В спальне был беспорядок: постель смята, банкетки опрокинуты, по креслам разбросаны пышные многоцветные платья и кружева.

— Юной девушке приличны терпение и кротость, — произнесла Тереса терпеливо. Она уже изучила яростный характер хозяйки и была уверена, что та рано или поздно сдастся.

— Вы опоздаете на мессу, — произнесла она минуту погодя.

— Я не поеду! У меня голова болит! — объявила Кармела злорадно.

— Агнесс, флакон! — скомандовала Тереса молоденькой горничной, подшивающей кружева к атласной юбке и хихикающей в рукав. Агнесс опрометью исполнила приказ: в доме старую Тересу боялись. Тереса твердой рукой повернула к себе голову Кармелы и стала натирать ей виски жидкостью из флакона, пахнущей свежо и резко. От неожиданности Кармела не сопротивлялась.

Закончив, Тереса отдала флакон Агнесс, умело поправила тяжелые, крутыми кольцами падающие на лоб и щеки волосы госпожи:

— Ну вот, совсем растрепали прическу…

Огорченно покачала головой. И снова взялась за корсет.

Кармела смирилась, позволила зашнуровать себя, одеть двойное тяжелое платье, и только когда Тереса с помощью Агнесс закалывала верхнее на тонко ограненные сапфировые подвески, глухо заметила, что не выносит цвет индиго.

— Самый модный цвет, — возразила Тереса сердито. — К тому же, он нравится губернатору.

— Значит, у губернатора плохой вкус.

Агнесс хихикнула. А Тереса обиженно сказала, что уже слишком стара для шуток молодой госпожи. А если ее услуги чересчур обременительны для доны Торрес, то она вольна прогнать старую Тересу, и пусть те головорезы, которых она привезла из Йокасла… Кармела покраснела и нахмурилась. От помощи Тересы она отказаться не могла.

Потом наступили муки с обуванием. Кармела твердила, что справиться сама, пусть только от нее отстанут. Но Тереса и не думала слушать. Она тяжело опустилась на колени и стала затягивать пряжки на кожаных туфельках.

— Я не могу стоять, как палка! — орала Кармела. — И сесть не могу! Отстань! Агнесс!

Агнесс не хотела обувать хозяйку, Агнесс хихикала. Тогда Кармела дотянулась и стала таскать ее за огненные кудри, приклонив головой к полу.

— Вот тебе за леность! Вот тебе за сплетни на кухне! А это — на будущее! — Кармела дернула особенно сильно и отпустила. Агнесс, хныкая, отскочила.

— Негоже самой госпоже этим заниматься, — вступила Тереса ворчливо. — Я и сама…

Агнесс побелела и попятилась.

— А-ну, иди вели подавать!..

Подобрав юбки, Агнесс выскочила за дверь.

— Зачем карета? — по привычке возмутилась Кармела. — До церкви полквартала.

— Негоже благородной госпоже пешком по Ите, ровно простолюдинке. И в одиночку нельзя. И без вуали выходить…

— Опя-ать?! — Кармела с воплем оттолкнула вуаль из густого саморского кружева.

— Госпожа — молодая девушка. Что люди скажут?

— Подумаешь! — Кармела топнула черным, с золотой пряжкой башмачком.

Не слушая, Тереса ловко приколола вуаль к прическе, спустила, расправила.

Туалет был окончен.

Тонко звенели голоса певчих на хорах, вокруг свеч расплывались круги, колыхались в полутьме белые дымки горящих ароматических смол. Это был храм святой Катарины, защитницы моряков. Кармела любила его — в темноте под густой вуалью не различишь лица, и можно думать о своем. И дом совсем рядом, старый, пропахший вердийскими духами и смолами, точно деревянная резная шкатулка с секретом. Второй месяц живет в нем Кармела. И все еще не может угадать, что скрывается за поворотом коридора, какие еще в доме могут отыскаться уютные тупички и закоулки. Но дом любит ее. И она знает о нем уже многое. Знает, как скрипят ступеньки деревянной лестницы, как гладки наощупь столбики балюстрады, знает, что в восточном крыле в старых покоях, где мебель обита пропыленным плюшем, смотрят с покрытых патиной портретов лица давних обитателей дома, сквозняки колышут истлевшие гобелены и по ночам тикают в рассохшемся деревянном паркете жуки-древоточцы — точно звучат давно затихшие шаги.

И все-таки с приходом Кармелы деревянный, полный странных скрипов и шорохов дом переменился. Запахло краской и свежевымытым деревом, звонко застучали молотки, вороха желтой стружки легли из-под рубанка. И в распахнутые настежь окна сквозь аромат орхидей и жасмина ворвался соленый и холодный морской ветер.

Глиной и мокрой штукатуркой пахли наново перекладываемые печи, зеленой глазурью блестели изразцы, в лунно изогнутые стекла окон брызгало солнце. Осыпались на белую с резной балюстрадой галерею розовые цветы магнолий, топтались на парадном крыльце пятеро «головорезов» в парадных ливреях, а розовый от гордости Серпено в красном кучерском облачении держал наготове запряженную карету. На крыльцо падали кружевные тени листьев и блики от огромных с цветными стеклами фонарей.