Шрам рассматривал лишь этот вариант. Не мог же допустить, что единственный человек, ставший ему близким, лежит там, в груде останков.

Нужно было дойти до конца тоннеля. Тоннеля, по которому, возможно, бродит химера.

Впереди туман имел красноватый оттенок и беспокойно мерцал.

Этого места не нашлось на его карте — Стрелок и не знал, что около Радара, бывшего стратегического объекта, есть населенные пункты. Хотя не так уж и удивительно, если здесь военный городок наподобие Чернобыля-2.

Сталкер собирался подождать напарника — когда Шрам увидит Дружка у лестницы, он поймет, что сталкер вылез здесь. А пока можно осмотреться.

На туман не среагировал ни один из его датчиков, настроенных на определение высокой концентрации АХОВ. Но выглядело это марево уж очень подозрительно, и на всякий случай сталкер надел респиратор, прежде чем идти дальше. Вблизи удалось рассмотреть, что улицы и дома сохранились неплохо. Даже большинство стекол целые. Но все пустое, почти не покрытое растительностью, на опорах ЛЭП нет вороньих гнезд. Около Припяти иногда встречаются такие тихие омуты. Настолько глубоко в Зону большинство сталкеров не заходят, и деревушки, заводы, дома, расположенные на отшибе, остаются никому не нужными.

Сталкер подошел к низкому облезлому забору. Перед ним была школа. Ровные ряды парт, видневшиеся сквозь мутные стекла, сдувшийся потрескавшийся мяч во дворе, книжки, аккуратной стопочкой сложенные на подоконнике. А поверх них — алая звезда, пионерский значок. Все это необычайно напоминало о временах, ушедших безвозвратно. О детстве. О тепле и надежде. Здесь все так и осталось, как в ту горькую весну 1986, вместо лета за которой пришла вечная осень.

Раздался звонок. Резкий, отрывистый, дребезжащий — старый школьный звонок. У Стрелка от этого звука мороз пробежал по спине. Он отпрянул, словно перед ним была ядовитая змея, а звук все не утихал, пронзая виски. Сталкер бросил взгляд на стену, на которой висел металлический диск, призванный сообщать о начале уроков. Устройство звонка было не просто неподвижно, а почти с мясом выдрано и свисало проводами наружу.

У одиночки потемнело в глазах. От частого дыхания в респираторе он не мог получить достаточно кислорода, и сердце тяжелым стуком отдавалось в голове.

Он зашагал прочь, перебарывая желание убраться оттуда бегом.

Сегодня начался процесс надвижки арки на 4 блок ЧАЭС. Историческое событие, можно сказать.

Стрелок никогда не задумывался, какой была бы его жизнь без Шрама. За последние недели они не провели ни одного дня порознь, и сейчас сталкер чувствовал себя так, словно у него отняли вещь, которой он не очень-то дорожил, но которой ему теперь отчаянно недоставало. Ощущение приближающейся катастрофы охватило его настолько сильно, что Стрелку сделалось не по себе. Не следовало им разделяться.

Не выдержав, он решил вернуться к тоннелю, хотя это и означало потерять время. Но уже на полпути стало ясно, что ему не успеть — появились первые признаки выброса.

Солнечный свет, до того слабо пробивавшийся сквозь тучи, выцвел и сделался серо-стальным, туман сгущался. В голове поднялся шум, как в сломанном радиоприемнике, и сталкер беспокойно огляделся. Ничего не видно за этой проклятой дымкой.

Замерцал индикатор анализатора, сообщая, что концентрация оксидов азота в воздухе резко возросла. Процентное соотношение газов на дисплее быстро менялось. В респираторе Стрелок на некоторое время оказался обезопасен от этого, но если так пойдет дальше, либо сгорят фильтры, либо он получит химический ожог кожи в кратчайшие сроки. Так бывает только перед особенно мощными выбросами.

К счастью, под землей ни Дружку, ни Шраму опасность не грозит, едва ли они почувствуют и половинную силу катаклизма. А вот ему на поверхности придется несладко.

Сталкер по памяти отыскал дорогу к домам. Ориентироваться стало совсем трудно, когда помимо тумана в глазах появилась рябь. Выброс — кошмарная смесь слепой энергии и пси-волн, уничтожающих все на своем пути. Даже не все мутанты могут его пережить, и Стрелок не представлял, как удавалось это наемнику. Тот единственный раз, когда он сам не успел найти укрытия, сталкер запомнил надолго. Точнее, запомнил он только последствия — что было после того, как его на открытой местности накрыло излучением, Стрелок не смог бы сказать. А вот сводящими с ума головными болями после этого он страдал долго. Да и сейчас бывает, хотя отделался он сравнительно легко. Им обоим с наемником сильно повезло, что ни один из них не попал под по-настоящему мощный выброс. Это была бы гарантированная смерть — из-за резко снизившегося давления просто вскипела бы кровь.

Галлюцинации начались еще до того, как из недр полуразрушенного четвертого энергоблока вырвался ледяной ветер и прошелся по Зоне. Дикую тишину прорезали смутные голоса. Среди них были и знакомые, звавшие его по имени, и совершенно нечеловеческие. Они манили его в снежное марево. Стрелок ждал чего-то подобного и старался не слушать.

Он открыл старую дверь подвала, и лоскуты тумана проползли внутрь. Поскорее захлопнув ее за собой, сталкер устроился в самом дальнем углу и стащил с лица респиратор. Прислушался. За дверью все время слышались какие-то поскрипывания и шорохи, будто кто-то ходил там, в тумане.

Когда он впервые попал в Зону, именно выброс поразил его больше всего. Несмотря на то, что ощущения во время него трудно назвать приятными даже в убежище, возникает желание пережить его снова — странное и необъяснимое. В воспоминаниях запечатлеется не головная боль и давление внутри грудной клетки, а именно это чувство, с которым не совладать.

Потому что наиболее страшная опасность в Зоне — хотеть в ней остаться.

Сигнал ПДА не ловил на такой глубине, но даже без предупреждения Шрам почувствовал, как начинается выброс. Стены неплохо экранировали, и гул при этом стоял такой, что вздрагивал металл. По подземелью разносился скрежет, гасивший все прочие звуки, и наемник счел это преимуществом. Химеры обладают потрясающим слухом, но даже ей не различить шагов за такой фоновой завесой.

Мужчина мог двигаться быстрее, когда не было нужды быть тихим, и шел он не останавливаясь, хотя дышать становилось все труднее и пол перед глазами качался.

Из носа закапала кровь. В первую очередь Шрам подумал о том, что по запаху его будет легче найти, и только потом, что следует остановиться или хотя бы идти помедленнее. Но страх заставлял его идти дальше, гнал вперед. Это был страх, неведомый одиноким людям, но невероятно сильный — когда боишься кого-то потерять. Выброс бушевал наверху, и наемник все-таки замедлился, но не потому что прислушался к голосу рассудка, а потому что перед глазами все плыло так, что иначе он бы упал. Отдышавшись, Шрам уже думал идти дальше, как что-то вдруг его остановило. Он оглянулся.

Позади стояла кромешная темнота, и только луч его фонаря высвечивал небольшой участок радиусом в пару метров. Наемник опасался делать его ярче, а такого освещения пока хватало, чтобы не налетать на стены.

Из-за особенно мощной волны выброса потолок вздрогнул, и на мгновение обесточенные светильники в жестяных рефлекторах тускло засветились. Спирали накаливания вспыхнули красным, ожили, и, мерцая, осветили коридор.

В дальнем его конце стояла массивная фигура. Морда химеры находилась в тени, и нельзя было разглядеть ее, попытаться предугадать дальнейшие действия. Глаз — зеркала души — тоже видно не было.

Похожие на канаты мускулы напряглись, и тварь стремительным прыжком покрыла несколько метров. Однако приземлилась она неудачно. Длинные передние лапы подломились, и химеру поволокло по полу, на котором за ней остались длинные черные следы.

Несмотря на все напряжение, Шрам не сумел сдержать ухмылки, когда в свете ламп разглядел огромную дыру на вздымающемся боку. Кровь пузырилась от дыхания, осколки гранаты застряли в теле.