Не знаю, что действует быстрее, но уже с трудом могу сконцентрироваться на реальности, воспринимая ее несколько гротексно и размыто. Хочу воссоединить расплывающиеся перед глазами образы, но это так сложно, бог мой, так сложно, что я устало откидываю голову назад, сталкиваясь со своим отражением в зеркале. Тянусь к нему рукой, будто желая дотронуться до своего лица, но обессиленно опускаю ее, глупо усмехаясь и прикрывая глаза. В голове невообразимая легкость, и мне хочется танцевать, смеяться и плакать одновременно. Я лениво поворачиваю голову в сторону Господина, на коленях которого сидит выбранная им девушка, и бесстыдно наблюдаю за тем, как она насаживается на его член, мелькая перед моими глазами гладкостью бедра. Стоит только немного пододвинуться и я коснусь ее ноги губами, но вместо этого вновь проваливаюсь в наркотический дурман, ощущая, как чьи-то пальцы ласкают мою шею, ключицы, линию подбородка.

Хочется тишины, до ужаса просто, и я молю Бога, чтобы меня оставили в покое, прямо здесь, у ног Хозяина, в это время наслаждающегося другой, стоны которой все больше режут по ушам. Постепенно плавность исчезает, заменяясь на вызывающие тошноту раскачивания — я словно падаю вниз, спускаясь по спирали, а потом вновь поднимаюсь, чтобы проделать то же самое. Мне становится дурно, невыносимо душно, и я избавляюсь от назойливых пальцев, продолжающих касаться меня. Перед глазами плывет действительность, и сердце странно медленно бьется в груди, вызывая физический дискомфорт вкупе с инстинктивным страхом.

Воздух... мне нечем дышать.

Я задыхаюсь.

Мне нужно на улицу, глотнуть кислорода. Даже не спрашиваю разрешения, едва поднимаясь на ноги и концентрируясь на двери. Только на ней. Меня шатает, и высокие каблуки мешают идти, поэтому я хватаюсь за попадающую по дороге мебель, пытаясь устоять и не упасть, потому что в таком случае я точно не встану. Не обращаю внимания на застывшего вдруг Хозяина, вцепившегося в ягодицы любовницы и заставившего ее остановиться. Он смотрит на меня предостерегающе недоуменно, будто моя выходка — это что-то из ряда вон выходящее, прямой вызов его власти надо мной, непослушание, граничащее с наглостью, ведь он приказал сидеть в его ногах. Но сейчас мне абсолютно все равно, мне нужен свежий воздух, я хочу скинуть с себя удушающий дурман, сковывающий грудь, хочу избавиться от подозрительного онемения на кончиках пальцев, хочу вернуть ясность мысли.

— Джиллиан! — его гневный окрик достигает меня уже у двери, и за спиной раздается громкий вскрик, когда одним махом он скидывает с себя напуганную донельзя девушку, не ожидавшую такой грубости. Она шокированно отползает в сторону, задевая плечом столик и стараясь не попасть под ноги встающего Рэми, зло поправляющего одежду и наблюдающего за каждым моим шагом. Он ждет, что я остановлюсь, но сейчас я ничего не соображаю, только хочу выбраться отсюда, как можно быстрее, чтобы научиться дышать.

Я лишь хочу сделать вдох, мой Господин.

Всего один шаг — одна ошибка. Рэми оказывается возле меня за считанные секунды, и сейчас я не знаю, что душит меня сильнее: его ярость, застывшая в глазах всполохами тьмы, или смешанный с алкоголем наркотик, до сих пор буйствующий в моей крови. Не успеваю прикрыть лицо руками и тут же падаю, сбитая с ног сильной пощечиной, отправившей меня на пол, к его ногам, где я и должна быть.

Судорожно скребу пол ногтями, прижимаясь к нему щекой и вовсе не чувствуя боли, вкуса крови, наполнившей рот, только постепенно замирающее сердце, желающее уснуть вместе со мной.

Спи...

Глава 14

Сегодня вновь пасмурно, и белые хлопья снега настойчиво падают на землю, накрывая ее белым полотном и, на удивление, не тая. Воздух кажется тяжелым и серым, с одной стороны сжатый темным небом, а с другой белоснежным покрывалом, наверняка невесомым и нежным, в которое так и хочется окунуться. Окунуться с головой и забыть про проклятую действительность, напоминающую о себе тупой болью в губе и скуле при каждом движении лицевых мышц. Может поэтому я стараюсь как можно меньше двигать губами и скорее напоминаю каменное изваяние, чем живого человека.

Сейчас я сижу в кабинете Хозяина, дожидаясь его прихода, а всего полчаса назад лежала в своей кровати, непонимающе разглядывая капельницу, установленную возле меня и впившуюся в мою руку тонкой иглой. Эта игла, по-видимому введенная не очень аккуратно, оставила отвратительный синяк, наподобие того, что украшает мою щеку, уголок губы и линию челюсти, попавшие под руку разгневанного Господина. Чувствую себя совершенно разбитой и всеми силами сдерживаюсь, чтобы не повернуть голову вправо и не наткнуться на свое отражение в стекле книжного шкафа, стоящего как раз по одной линии с креслом. Знаю, какое убожество там отразится — в несуразной длинной футболке, накинутой на нагое тело; синяками на пол-лица; с еще влажными волосами, не успевшими высохнуть от недавнего принятия душа, из которого меня выгнал строгий приказ Господина немедленно явиться к нему. Вода с мокрых прядей скапливается на кончиках волос и капает на грудь, тут же впитываясь и вызывая неприятные ощущения прохлады. Все же мне стоило задержаться и обсушиться получше, тем более, что Рэми явно не торопится прийти.

Как можно сильнее свожу колени и утыкаюсь взглядом в пальцы, перебирающие края футболки, когда дверь открывается, и в кабинет входит Господин. Он медленно проходит мимо, обдавая меня горьким запахом одеколона, и усаживается за стол, принимая свою излюбленную позу лености. Неуютная тишина наполняет пространство, а я думаю о том, что если выйти на улицу и сделать выдох, то в воздухе появится облачко пара, которое растворится в пустоте, не оставив от себя и следа.

Наверное, со мной произойдет то же самое. Я не оставлю ни следа, даже намека на то, что когда-то существовала.

— Как ты себя чувствуешь? — Забыв про ссадину на губе, ухмыляюсь. Серьезно? Неужели ему действительно важно знать о моем самочувствии?

— Хорошо, Господин, — и пусть мои слова ложь, но я ни за что не покажу, как мне больно и обидно, особенно обидно, ведь я не сделала ничего такого, что могло бы вызвать его ярость.

Я всего лишь хотела дышать.

— Ладно, Джил, — Рэми равнодушно пожимает плечами, пододвигаясь ближе к столу и перелистывая какие-то бумаги. Затем вновь обращает на меня внимание и, барабаня пальцами одной руки по столешнице, а второй поглаживая подбородок, произносит: — Ты знала о своей болезни?

Я резко поднимаю голову, натыкаясь на его безразлично выжидающий взгляд, и непонимающе хмурюсь, чувствуя предательский озноб, скользнувший по коже. Ноги покрываются мурашками, которые поднимаются выше и вынуждают меня повести плечами, чтобы избавиться от неприятных ощущений. Сегодня до ужаса холодно, и босые ступни практически леденеют, как и кончики онемевших пальцев. Рэми терпеливо ожидает ответа, а я не знаю, что сказать, предчувствуя что-то страшное для меня. То, что навсегда изменит мое представление о жизни, справедливости, вере...