В воздухе пахнет приторными духами и страхом, который я вижу на лицах подданных, когда поднимаю голову и равнодушно оглядываю толпу. Здесь Вацлав и все члены Совета, Леви, стоящий невдалеке, даже Адель, посмотревшая на меня с видимой жалостью. Не стоит меня жалеть, все не так уж и плохо. Улыбаюсь ей, едва находя в себе силы проявить эмоции, и наталкиваюсь на поджатые губы и мелькнувшее в глазах понимание. Она несколько изменилась, будто похудела и лишилась изысканного шарма, сейчас ее плечи опущены и былая статность исчезла под грузом неразделенной любви.

Мне тоже жаль тебя, Адель.

Боковым зрением вижу, как Господин кивает, и все поворачиваются в сторону дверей, которые через мгновение открываются, пропуская внутрь донельзя напуганного человека, идущего маленьким осторожными шажками и с опаской оглядывающегося вокруг. Его лицо красное и блестящее, сам он грузный и неповоротливый, тяжело дышащий и наверняка не понимающий, зачем он здесь. Узнаю в нем что-то знакомое и хмурюсь, пытаясь вспомнить, где я могла его видеть, а в том, что мы встречались раньше, я нисколько не сомневаюсь.

— Помнишь его? — тихий шепот Рэми, чуть склонившегося ко мне, ласкает щеку, и я наконец вспоминаю. Это Аруш Болман, поверенный Господина, ставший моим проводником в этот безумный мир. И пока он пересекает залу, то и дело прикасаясь к галстуку и краснея все больше, я вспоминаю детали нашего знакомства, контракт, что я подписала, его слова о деньгах и средней продолжительности жизни человека в этих условиях. Интересно, я пережила рубеж или все еще нахожусь в его рамках?

— Господин, — под впившиеся в него взгляды десятков вампиров Аруш склоняется в уважительном поклоне и стирает пот со лба выуженным из кармана платком. Вижу, как мелко-мелко дрожат его руки, как он нервно облизывает губы и глубоко вдыхает, пытаясь справиться с нахлынувшим на него страхом и волнением. Не понимаю, зачем он здесь, а вот он, по-видимому, прекрасно догадывается. Это написано на его растерянном лице, скрыто в умоляющем взгляде, спрятано в приторной покорности.

— На колени, Аруш, — Рэми произносит приказ таким жестким тоном, что я волей неволей поворачиваю голову в его сторону и натыкаюсь на каменно непроницаемое лицо, в котором есть что-то ужасающе страшное, и речь сейчас идет не о внешних данных, а о том, какое решение скрывает за собой эта маска.

— П-простите, мой господин, — Аруш чуть ли не плачет, складывая руки на груди и с трудом опускаясь на колени. Вокруг повисает такая тишина, что я удивленно оглядываю толпу, присмиревшую и выжидающую чего-то. Лица вампиров напряжены, даже Вацлав, обычно держащий себя вызывающе уверенно, настораживается, вновь напоминая мне хищную птицу. Такое ощущение, что предстоящее событие заранее лишает его хладнокровия, превращая старейшего вампира в покорного раба.

— За что ты извиняешься, Аруш? За то, что ты нарушил условия контракта или за то, что твоя жадность оказалась сильнее преданности мне? — Господин говорит это тихо, но каждое его слово кнутом бьет по стенам, вынуждая Болмана съежиться от страха. А я начинаю догадываться, в чем дело, и для чего все это представление — Аруш виновен в том, что деньги так и не дошли до моей семьи. Виновен в том, что моя сестра умерла. Виновен в том, что предал своего хозяина, оказавшись слабее собственной алчности. Вот кто стал прямой причиной смерти Айрин — Аруш, так и не перечисливший деньги за мою свободу, а не Господин, не имеющий к этому никакого отношения и ставший жертвой обмана. Впрочем, какая разница, ведь сестру не вернуть. Слишком поздно, и в расправе, что он сейчас учинит, а я точно знаю, что она будет, нет никакого смысла.

Наверное, я просто устала, потому что вдруг ощущаю банальное безразличие ко всему происходящему и уже на смотрю на Болмана, умоляющего Рэми простить его.

Глупый, разве наш Хозяин умеет прощать? Ухмыляюсь, мотая головой и вновь возвращаясь к разглядыванию своих пальцев. Распущенные волосы скрывают от меня Господина, сидящего по левую руку и оперевшегося локтем о подлокотник. Он подпирает подбородок пальцами, с раздражением выслушивая оправдания поверенного, а потом вскидывает руку, приказывая ему заткнуться. Вновь гнетущее напряжение давит на плечи, и я хаотично скольжу взглядом по залу, затем возвращаюсь к Арушу, к своим пальцам с побелевшими костяшками, к Леви, к Господину, к Адель, застывшей в ожидании.

К Арушу, к пальцам, к Рэми, Вацлаву.

В глазах рябит от множества лиц, и в висках стучит кровь, пока Леви медленно подходит к хныкающему от страха Болману и со всей силы втыкает специально заготовленный крюк прямо под его подбородок. Громкий лязг выпущенной цепи, свисающей с крюка и бьющей о мраморный пол, окунает меня в замедленную съемку, и я с какой-то странной заторможенностью наблюдаю за тем, как глаза Аруша наливаются кровью, сам он багровеет, нелепо высовывая язык и пытаясь что-то сказать, и, чтобы вытащить вцепившийся в него крюк, обхватывает его дрожащими пальцами. Бесполезно, потому что он вошел слишком глубоко, зацепив нижнюю челюсть в ловушку. Кровь скапливается в его рту, а потом льется на пол, превращаясь в алую лужу, в которой он беспомощно скользит коленями, пока Леви не дергает цепь резко на себя, вынуждая его упасть навзничь.

Некоторые из вампиров брезгливо отворачиваются, некоторые смотрят на это со страхом, наверняка боясь оказаться на его месте, а некоторые не могут скрыть удовольствия от кровавой картины, развернувшейся перед ними. В их числе Вацлав, пристально наблюдающий за брыкающимся Арушем и даже сделавший шаг ближе, будто ему хочется рассмотреть получше и только всеобщее оцепенение останавливает его.

— Так будет с каждым, кто посмеет предать меня, — Господин медленно поднимается с места и, пока я прячу взгляд вниз, чтобы не видеть безжалостную казнь, он достигает Леви, забирает у него цепь и с легкостью тащит Болмана за собой, двигаясь в мою сторону. Остается совсем немного, и я растерянно вскидываю голову, совершенно не зная, что чувствовать. Удовлетворение от мести? Злость? Или облегчение, что виновный в смерти Айрин найден и сейчас будет наказан? Но вопреки всему я ощущаю что-то наподобие жалости, когда Рэми дергает цепь на себя, и Аруш по инерции оказывается в нескольких шагах от меня. Я даже могу разглядеть ужас в его глазах, морщинки, окутавшие веки, расширенные поры его кожи, окровавленное острие крюка, торчащего изо рта. — Смотри, Джиллиан, внимательно, быть может это сгладит боль потери, — шипит Рэми, меняясь на глазах и превращаясь в настоящего хищника. Его глаза чернеют, и сеточка вен появляется под ними, пока он берется за основание крюка и поднимает Аруша над полом, заставляя его нелепо дергаться в конвульсиях. Теперь кровь капает на руку Господина, удерживающего орудие, и напрочь портит рукав пиджака, впитывающего в себя ее капли.

Поджимаю губы, наблюдая за тем, как челюсть Аруша начинает выворачиваться и, кажется, вот-вот сломается, вырвется с корнем, оставив после себя окровавленное мясо, но Рэми предупреждает это и подхватывает Аруша за шею, с искаженным от злости лицом запуская руку в его грудь. Противное хлюпанье рождается внутри Болмана, он страшно пучит глаза, хватаясь за запястье хозяина, и, как только Рэми вырывает из его груди сжатый кулак, затихает, тяжело повисая в руках палача.