— Так что? Давай, девочка, вспоминай, — в его голосе начинает сквозить нетерпение, его взгляд темнеет от едва сдерживаемой злости, и Рэми оплетает меня в плотный кокон своей близости, все-таки вынуждая взять себя в руки и вспомнить наш разговор с Адель до мельчайших подробностей.

— Мы говорили о моей потерянности и эмоциях.

— Дальше, — для пущего эффекта Хозяин стукает ладонью по подушке, отчего я испуганно вздрагиваю и начинаю нервно дышать. Вжимаю голову в плечи, надеясь спрятаться от его гнева, и даже начинаю жалеть, что вообще пришла в себя. Быть может, было бы лучше умереть, чем участвовать во всем этом. В конце концов, я всего лишь наложница, пустое место, я не хочу быть частью их игр.

— Она сказала, что вы выгораживаете меня перед Советом, и была удивлена, что в простили мне такую выходку.

— Надо же, какая осведомленность. Дальше, Джил, что такого ты ей сказала, раз она решила тебя убить?

— Я не знаю, она сказала, что вы всеми силами ищете истину и стараетесь не рассматривать людей как опасность, и тогда я ответила, что вы идете в правильном направлении, — при этих словах Рэми чуть хмурится, склоняясь еще ниже и безотрывно смотря в мои глаза. Мне кажется, их тьма гипнотизирует, я не могу отвести взгляд, ощущая как тело наливается тяжестью и биение сердца успокаивается. Страх уходит, оставляя после себя подозрительное спокойствие, приятную пустоту, абсолютное доверие. Мысли становятся легче, и теперь я не боюсь близости Господина, вновь играющего с моими эмоциями. — Потому что в тот день на Арене я видела вампира, наблюдающего за восстанием с верхней трибуны, — не успеваю договорить и резко замолкаю, когда Господин напрягается и сжимает кулаки. Его лицо приобретает демонические черты, ноздри трепещут от глубоких вдохов, что он делает, пытаясь совладать с яростью, почти победившей его.

— Кого ты видела?

— Я н-не знаю, я не узнала его, потому что он был в черной накидке с глубоким капюшоном.

— Тогда с чего ты взяла, что это вампир? Ты хотя бы понимаешь всю серьезность своих обвинений?

— Люди не имеют такой стати, мой Господин, им не присуща плавность движений и королевская осанка. Они загнаны страхом и напуганы вашей силой. Тот, кто был на Арене, определенно вампир. Я более чем уверена.

— Ты не говорила мне об этом, но сочла нужным поделиться с Адель. И вот последствия твоей доверчивости, ma fille. Это будет тебе уроком, — с ядовитым сарказмом шепчет Рэми, наконец выпрямляясь и кидая на меня чуть ли не презрительный взгляд, от которого бросает в дрожь. Впрочем, его можно понять, ведь его наложница скрыла, как оказалось, важные факты. Вернее, предпочла разболтать их другим, чем поведать своему Господину.

— Простите, — только и выдыхаю я, прикусывая нижнюю губу и с трудом сдерживая слезы. Понимание того, что меня втянули в политические игры, вызывает что-то наподобие жалости, и я проклинаю свою болтливость, Адель, воспользовавшуюся моей наивностью, этот жестокий мир, забравший у меня возможность увидеться с мамой, а в том, что мы с ней больше не увидимся, я даже не сомневаюсь, ведь Хозяин предпочтет разобраться с заговором, чем вернуть мне надежду. В груди нарастает едкая боль, и я горько всхлипываю, когда Рэми, не сказав ни слова, разворачивается и направляется к выходу. Становится так тошно, что я уже не могу удержать накатывающую истерику, вынуждающую меня унизительно мямлить: — Господин, — пытаюсь подняться и мутным от слез взглядом провожаю его удаляющуюся спину. — Господин! — уже громче кричу я, все же вынуждая его обернуться. Он смотрит на меня с ледяным безразличием, пока я встаю на налитые свинцом ноги и медленно подхожу к нему. Меня трясет от напряжения, пальцы, которыми я цепляюсь за его рукав, немеют, и мольбы срываются обрывочными, унизительно жалкими фразами: — Прошу вас... вы обещали... всего лишь одна встреча... я больше никогда не попрошу... моя мама... я умоляю вас... вы успеете наказать виновных, — плачу как маленький ребенок, будто мои слезы могут тронуть его каменное сердце, и постепенно оседаю на колени, теряя последние силы, но все же продолжая удерживать его за руку. Представляю, насколько ужасно сейчас выгляжу: с заплаканным лицом, в кровавом безумии, но это не имеет значения, никакого, потому что мне нужно увидеться с мамой.

Вот только его молчание... оно не оставляет надежды.

Обреченно разжимаю пальцы, освобождая его руку от плена, и сникаю, опуская голову и утыкаясь пустым взглядом в его начищенные ботинки. Красивые, с классической шнуровкой и наверняка ручной работы. На носке одного из них замечаю засохшую капельку крови и на полном автомате беру подол платья, чтобы стереть ее — она не должна испортить идеальный блеск идеальной обуви. Как и я не должна ставить себя выше интересов Хозяина.

— Что ты делаешь? — Рэми раздраженно отходит назад, чуть ли не пронзая меня брезгливым тоном, который сочится из его уст, в очередной раз напоминая мне мое место. Действительно, как я смею прикасаться к нему, просить о чем-то... Ничего не отвечаю, не считаю нужным, все-таки справляясь с очередным разочарованием и смиренно складывая руки на колени. Я больше не трону его своими глупыми просьбами. Наверное, он чувствует мое состояние, понимает его, потому что уже в следующую секунду одним резким движением хватает за предплечье и с легкостью поднимает на ноги. Смотрит с такой злостью, что у меня перехватывает дыхание и озноб пробирает до самых костей. — Мне нужно было отпустить тебя, просто дать тебе умереть, дождаться, когда ты истечешь кровью и исчезнешь из моей жизни. И только представь, сейчас я искренне жалею о том, что не сделал этого, потому что ты ходячая проблема, Джил, — отпускает, внезапно, оставляя пульсирующую боль в месте сжатия и с силой отталкивая от себя. Его грубость опрокидывает меня на пол, и я кидаю на него полный обиды взгляд, ведь это не я возомнила себя богом, скупая жизни и превращая людей в игрушки. Это не я взяла в заложники чужую душу.

— Любой выбор рождает возможность сожаления, мой Господин, и мне жаль, что вы приняли неправильное решение.

Мне правда жаль.

— У тебя есть полчаса, чтобы привести себя в порядок, — с глухим рычанием говорит он, тут же покидая спальню и с нечеловеческой силой хлопая дверью, отчего стены вибрируют, а я чуть ли не проглатываю язык от страха. Сердце пускается в галоп, и я неверяще смотрю в пустоту, где лишь мгновение назад стоял Рэми, пока внезапная догадка о том, что он прислушался к моей просьбе, не заставляет меня подняться на ноги и, преодолев непонятную слабость, рвануть в ванную.

Всего полчаса.

Мне хватает семнадцати минут для того, чтобы принять душ, немного обсушить волосы и надеть серое хлопковое платье в комплекте с ботильонами на низком каблуке. Всего тридцать секунд на дорогу от комнаты до кухни, где в одном из шкафчиков я нахожу зачерствелый кусок багета, в который впиваюсь зубами, пытаясь заглушить внезапно нахлынувший голод. Он с трудом поддается мне, поэтому не нахожу ничего лучше, чем прислониться к стене в гостиной, как можно дальше от зашторенных окон, и, в ожидании Хозяина, посасывать его, ведь Леви так и не купил продуктов, словно не надеясь, что они могут пригодиться, либо же попросту не успев. И, как только я вспоминаю его, он выныривает из кабинета, держа под мышкой скатанный в рулон ковер. Что ж, если кухню он мог проигнорировать, то кабинет Хозяина нет. Смотрю на него настороженно, не зная, как он отнесется ко мне после случившегося, но Леви не подает вида, будто бы я и не являюсь прямым доказательством нарушения закона, будто не было моей "полусмерти", будто бы время повернулось вспять и мы все еще собираемся в Изоляцию.