— Доброе утро, Господин, — как можно более покорным тоном произношу я, когда все же решаюсь зайти и нахожу его стоящим у окна. Высокий и статный, он заставляет меня более внимательно всмотреться в его фигуру: расправленные широкие плечи, горделивая осанка, расслабленная поза. В воздухе ощущается терпкий аромат свежесваренного кофе, и я неосознанно повожу носом, наслаждаясь его запахом. И, пока Рэми молча продолжает стоять у окна, то и дело отпивая кофе, успеваю рассмотреть комнату с утонченно классической мебелью из красного дерева. Особенно меня привлекает шахматный столик с искусно вырезанными полированными фигурами на нем. Одни тепло-бежевого цвета, другие темно-красного, они стоят напротив друг друга и готовятся к бою, следует только отдать приказ и первый ход будет сделан.

Война начнется.

— Ты так думаешь?

— Что?

— Утро... что оно доброе, — наконец, он поворачивается и встает в пол-оборота, пряча одну руку в карман брюк, а второй продолжая удерживать чашку. Несколько томительных секунд смотрит на меня, поражая своим свежим и элегантным видом: зачесанные назад волосы, гладко-выбритый подбородок, идеальный костюм, состоящий из белой рубашки и серой, металлического оттенка жилетки, подчеркивающей тонкую, на фоне плеч, талию. Становится неловко от его пронзительного взгляда, и я тут же краснею, начиная нервничать и чувствуя какой-то подвох в его фразе. Может, для кого-то оно и доброе, но только не для меня... Переминаюсь с носка на пятку, пока он рассматривает меня, а потом, едва заметно тряхнув головой, подходит к столу и с четким звоном ставит на него чашку. Все его неторопливые движения еще больше пугают, складывается ощущение, что он намеренно тянет, откладывает что-то важное на одну, вторую, третью секунду, пока я не нарушаю тишину, так некстати прочищая горло. — Знаешь, Джил, я много думал насчет тебя, наверное, ты заметила, что в последнее время я практически не уделял тебе внимания.

Вернее, вообще не уделял, полностью погрузившись в игры с Адель.

Он говорит это таким тоном, словно перед ним сидит милая собачонка, которую он не выгуливал черт знает сколько времени. Она все равно ничего не ответит, не обвинит и не возразит, лишь помахает хвостом и посмотрит на него до жути преданными глазами в ожидании того, что сейчас он накинет на нее поводок и они по обычаю пойдут гулять. У Рэми нет поводка в руках, а я не собачонка, но его слова воспринимаю как некое извинение, отгоняя прочь голос интуиции, шепчущей, что впереди меня ждет что-то страшное, что-то уродливое, что-то чужое.

— И этому есть объяснение: мне надоело с тобой нянчиться. Я уже говорил тебе, что ты ходячая проблема. Признаться, их у меня хватает, поэтому я решил избавиться хоть от одной, — При этих словах забываю вдохнуть и ошеломленно застываю, даже не смея пошевелиться. Ноги оплетает вязкий туман холода, и комната сжимается до размеров моего сердца, которое так безжалостно топчет Хозяин. Оно обливается кровью, но продолжает сопротивляться, гулким эхом отдаваясь в ушах и вынуждая меня отмереть. Растерянно моргаю, не совсем понимая, к чему он ведет и каким образом хочет от меня избавиться, и прикусываю губу, чтобы он не заметил, как она начинает подрагивать от нервного напряжения и страха. Мое учащенное дыхание мешает сосредоточиться, и я уже с трудом концентрируюсь на Рэми, который совершенно спокойно усаживается за стол и сцепляет пальцы под подбородком, с какой-то снисходительной иронией наблюдая за тем, как я пытаюсь взять себя в руки. Получается до ужаса плохо, и я опускаю голову, отказываясь верить в действительность. Это шутка, наверное. — Думаю, наилучшим вариантом будет продать тебя Юджину, по крайней мере, мне не придется тратить время и подыскивать нового Хозяина.

— Я что-то не так сделала? — произношу это унизительно затравленным голосом, наконец в полной мере осознавая, что это происходит со мной, что это вовсе не шутка, и Рэми действительно хочет от меня избавиться. Нет-нет-нет, не хочу в это верить, не сейчас, когда все самое страшное позади и жизнь начала, начала ведь да? — налаживаться. Господи, я обещаю привыкнуть к этому дому, хорошо себя вести и больше ни во что не впутываться.

— Не обязательно что-то сделать, ma fille, хоть ты и доставила мне массу неудобств. Просто наложницы надоедают, приедаются, потом вызывают скуку и раздражение. Давай упустим этот этап и расстанемся, эмм, скажем так, друзьями, — он прожигает меня пристальным взглядом, совершенно хладнокровно отказываясь от своей игрушки, отдавая ее другому, да еще предлагая остаться "друзьями". Я могла бы посмеяться, если бы не было так грустно, страшно, одиноко, ведь теперь я лишаюсь привычной жизни и ухожу в неизвестность, в так называемое никуда. Впрочем, мне не привыкать. Ухмыляюсь, горько, едва ли находя в себе силы сдержать слезы. Сильная, сильная, я сильная.Слышите?

— Как скажете, Господин, — пожимаю плечами, покорно следуя судьбе и ожидая дальнейших приказов. Рэми же скидывает с себя ироничную маску и становится вмиг серьезным, задумчивым, отрешенным. Смотрю в его черные глаза уже более смело, не боясь ни его гнева, ни его переменчивого настроения, ни его статуса. В конце концов, теперь он мне никто, пустое место, лишь тень прошлого.

— Ты можешь взять из своих вещей все, что посчитаешь нужным. Как будешь готова, сообщи Леви, он тебя отвезет. А теперь иди, Джиллиан, у меня много дел, — он поводит бровями, показывая взглядом на дверь, и, пока я растерянно мнусь на месте, совершенно не зная, куда себя деть, что делать, как быть, он откидывается на спинку кресла и вновь возвращается к уже остывшему кофе. Он пьет его без сахара, не разбавляя сливками или молоком, двойное — знаю, потому что успела выучить. Как и то, что он любит Шато Марго, костюм-тройку и чтение, а также алое постельное белье, древесные ароматы и тишину. На самом деле я знаю намного больше, вот только теперь это уже не пригодится, ведь, вполне возможно, мне придется привыкать к другому хозяину.

— Я могу вас кое о чем попросить, мистер Рэми? — шепчу, намеренно называя его по фамилии, и чувствую, как моя жизнь рушится на глазах, превращаясь в руины, из которых я должна сотворить нечто новое и более прочное. Будет сложно, будет больно, но мне нужно выстоять, нельзя иначе. А самое странное, что я не чувствую обиды или злости на Господина, так просто отказавшегося от меня, скорее досаду от мысли о том, что я, жалкая и наивная дура, больше никому не нужна. — Адель. Она еще жива?

— Да.

— Позвольте мне увидеться с ней, — не надеюсь, что он рассмотрит мою просьбу, и даже успеваю развернуться к двери — слишком долгая пауза повисает в кабинете, — как Рэми в очередной раз удивляет, равнодушно кидая:

— Как хочешь.

Наверное, в каждом доме Митрополя есть эти проклятые подвалы, в которых спрятаны секретные комнаты. В одной из таких я провела несколько дней, утопая в собственном безумии и терзаниях, может поэтому едва нахожу смелость вступить в каменную ловушку, где пахнет затхлостью и отчаянием, тяжелым, ядовитым отчаянием, сковывающим грудь и вызывающим тошноту. Мне жаль Адель, ведь я прекрасно представляю, через что ей придется пройти.