— Этой девушке... ей тринадцать, — с тихим сожалением произношу я, живо представляя, что ее ждет: кровь, боль и желание умереть — я уже прошла через это, хотя стоит отметить, что мне все-таки повезло больше. Юджин безразлично кривит губы, напоминая полного пофигиста, а мне почему-то не верится, что ему все равно. Такого не может быть, ведь за меня-то он вступился, а значит, он не лишен сострадания, или же есть другое объяснение его поступка?

— Тридцать, пятнадцать, десять, какая разница? Если это приносит прибыль.

— Вы торгуете детьми? — Он не отвечает, но я и без ответа понимаю, что да — торгует. Становится до озноба мерзко, и я передергиваю плечами, вновь прикладываясь к стакану и пытаясь не думать об этом. — Юджин, я могу кое-что спросить? — Если честно, после выпитого я еле ворочаю языком, а с каждой минутой становится еще хуже, потому что все тело охватывает усыпляющая расслабленность, превращающая меня в ленивую амебу. Теперь легко и просто, а недавняя стычка с Вацлавом тускнеет, оставляя после себя лишь горький осадок отвращения. — Татуировка, почему она так разозлила его?

— Потому что ни один уважающий себя вампир не купит клейменную чьим-то именем рабыню. Считай это делом чести.

— Значит, Хозяин обрек меня на самый дешевый бордель, мило, — с нескрываемой обидой шепчу я и, чтобы отвлечься от нахлынувшей к себе жалости, делаю большой глоток. Да пошел он к черту вместе со своей ослепительно искусственной любовницей. Мне даже интересно, насколько ее хватит, учитывая то, с какой легкостью Рэми обрывает связи.

— Запомни, Джил, Дамиан ничего не делает просто так, и если он поставил на тебе свою подпись, значит, так надо. Возможно, он предвидел ситуацию, — серьезным тоном говорит Юджин и чуть ли не силой забирает стакан из моих рук. Господи, это самое нелепое объяснение, которое я когда-либо слышала, ведь если бы Рэми не выгнал меня, я вообще не оказалась бы в такой ситуации. Пьяно улыбаюсь, наконец вспоминая про треклятую футболку, и надеваю ее, уже не чувствуя смущения перед Юджином, наблюдающим за мной с абсолютным безразличием. Наверное, я его ни капельки не привлекаю, ну или женская нагота в виду специфики работы успела ему приесться.

— Я не понимаю.

— Может, он просто не хотел, чтобы ты досталась именно Вацлаву.

Наверное, я должна быть счастлива, да? Только от этих разговоров на душе тяжело и гадко, тем более, после нескольких глотков алкоголя, который еще больше нагнетает обстановку. С каким бы удовольствием я забыла все, что связано с Господином. С самого начала и до конца — до этого самого момента.

— Знаете, Господин всегда помогал мне справиться с болью, не физической вовсе. Он будто забирал мои воспоминания о ней и оставлял только те, с которыми я могла жить, — не знаю, для чего я говорю это, тем более таким пустым голосом, словно разговаривая не с Юджином, а с собой. Это напоминает монолог алкоголика, которому и поговорить-то не с кем, потому что всем наплевать на его чувства. Я не алкоголик, но совершенно точно никто, ведь Юджин не пытается поддержать разговор, со скучающим видом продолжая пить виски. — И сейчас я бы тоже предпочла все забыть. Начать все с чистого листа. Юджин?! Ведь вы тоже можете это сделать? Забрать мои воспоминания? — спрашиваю я, вконец наглея и неловко вставая на колени, прямо перед сидящим на диване Юджином, посмотревшим на меня с неким удивлением. Будто бы перед ним цирковой кролик, совершающий различные трюки. — Прошу, это не составит труда.

— Боюсь, это не ко мне. Я не обладаю способностями внушения. Хотя было бы неплохо.

— Не обладаете? — признаться, я думала, что каждый вампир может проникнуть в сознание людей.

— Это прерогативой обладают исключительно прародители рода, одним из которых является Дамиан.

— А другие?

— Точнее другой. Виктор, его брат, умерший несколько веков назад. Так что считай Дамиана эксклюзивом. А теперь иди, Джил, ты меня достала, — Юджин напускает на себя строгий вид, но в его голосе не слышится недовольства, скорее усталость, заметная в ленивых жестах. От его слов алкогольный дурман словно рассеивается, сердце наливается адреналином, и я напрягаюсь, вспоминая странные образы, когда-то терзавшие меня во сне: пламя костра, ненавидящий взгляд, Господин, горящий заживо. Вернее, не Господин.

Виктор...

— Они близнецы.

— Что?

— Они близнецы — Виктор и Дамиан, — ошарашенно шепчу я, скользя растерянным взглядом по комнате. Вот почему Рэми был так раздосадован, когда узнал, что я видела, — это было его воспоминание, его прошлое, его тайна.

— И откуда ты знаешь? — хмурится Юджин, а я стряхиваю с себя слабость и поднимаюсь с колен, желая избежать неприятного разговора и правды, которая может открыться. Правды о том, что Хозяин нарушил закон и вернул меня с того света, дав своей крови. Нужно идти, чтобы не взболтнуть ничего лишнего и не подвести Рэми, а заодно привести мысли в порядок, ведь впервые за долгое время я узнала о нем чуть больше, чем положено простой игрушке. Пусть и слишком поздно.

Глава 25

Последние дни августа выдаются на редкость холодными, хмурыми и неуютными: непрекращающиеся дожди, приторная серость и легкое чувство тоски, которое, впрочем, не надоедает, потому что я научилась с ним справляться, как привыкла к одиночеству, беспокойным мыслям, померкшим воспоминаниям. Быть может, это моя удивительная способность приспосабливаться и находить в себе силы двигаться дальше, быть может, постоянная занятость, с раннего утра и до самого вечера, ведь Тьери нашел мне применение, которому я несказанно рада, потому что работая на кухне мне намного проще бороться со временем. Оно будто назло растягивает минуты в часы, а часы в дни — однообразные, непримечательные, унылые, все дальше и дальше отрывающие меня от прошлого, в котором я была или не была? — наложницей Дамиана Рэми. Не знаю, не помню. Все, что со мной было четыре месяца назад, кажется лишь вымыслом, игрой богатого воображения, а не правдой и, уж тем более, не частью моей жизни, которая теперь состоит из нескольких этапов: сон, работа, парочка часов одиночества, сон. Вчера, сегодня и завтра — одно и то же, и это радует — почти, ведь я зависла на одном уровне. Вокруг кипит жизнь, крутятся эмоции, проносятся люди, а я не двигаюсь, не оборачиваюсь, стою с закрытыми глазами и ничего не вижу, не слышу, не ощущаю. Признаться, так действительно легче, и обида, тлевшая во мне раньше, испарилась, оставив после себя стойкое равнодушие.

Иногда мне кажется, что оно меня меняет, меняет потому, что раньше бы я ужаснулась, увидев как один из охранников поднимает руку на женщину, а сейчас просто прохожу мимо, едва ли заостряя внимание на заплаканном лице. Меня ждет работа на кухне, и, чтобы до нее добраться, я преодолеваю длинный коридор, открываю ту самую стеклянную дверь, прохожу ровно двенадцать шагов и сворачиваю направо, где находится лестница вниз, в подвал, оборудованный под кухню. Если сделать несколько лишних шагов и заглянуть за угол, то можно увидеть внушительных размеров холл, разделенный на две половины толстыми прутьями решетки. В одной половине регистрируются новоприбывшие девушки, которых после заполнения необходимых документов раздевают, выстраивают в шеренгу и бегло осматривают на наличие насекомых и кожных заболеваний. Только после этого их запускают в другую половину, ведут на общую помывку и разделяют по комнатам, чтобы в недалеком будущем отдать на растерзание вампирам. Все они не доживут до старости и умрут насильственной смертью, потому что предназначены для одного лишь — развлечения и утоления жажды. Сейчас я об этом знаю, а когда-то, давным давно, была в точно таком же положении страха и неизвестности, правда с другими декорациями: затемненным стеклом, собственным отражением в нем и Дамианом Рэми, стоящим по ту сторону и выбравшим именно меня. Меня, черт побери, а не одну из тех, кто был в одном ряду со мной.