— Оставь нас, Леви, — его голос ровен и тих, но тем не менее заставляет меня унять приступ истерии, только изредка глупые смешки портят почти идеальную картину. Передо мной призрак, всего лишь призрак — я должна помнить об этом. Тогда почему свежий древесный аромат перебивает запах собственного немытого тела и возрождает во мне слабую надежду, что Рэми мог выжить? Наперекор всему. — Ты вызываешь восхищение, Джиллиан. Почти, — дополняет он, точно так же, как и Леви минуту назад, подходя к столу. А я отчаянно цепляюсь за его образ, с каким-то ненормальным голодом вглядываясь в каждую черту: в идеально ровную осанку, расправленные плечи, черную ткань пиджака, обтянувшего подтянутый торс, гладко зачесанные назад волосы и даже запонки, сверкающие мрачным черным блеском, когда Хозяин берет одну из штуковин, напоминающую стальную грушу, и, поворачиваясь ко мне, показывает ее. Плевать, плевать на мертвое железо, потому что мой Господин жив. — Отличное орудие пытки, все же инквизиторы средневековья не были лишены фантазии, хоть и довольно-таки больной. Знаешь, для чего это? Хотя бы догадываешься? — Он пожимает одним плечом, как-то нелепо и нервно, словно ему противно говорить об этом, и показывает орудие в действии, поворачивая винт и раскрывая лопасти груши. — Ее вставляли в любое из отверстий в человеке и медленно, наслаждаясь реакцией жертвы, раскрывали. Особенно любопытно это применялось на женщинах. Я мог бы лично провести экскурс в историю, но не хочу обижать Вацлава, пожелавшего провести с тобой воспитательные работы. Уверен, ты будешь молить господа, чтобы твое сердце остановилось, потому что он приготовил для тебя нечто особенное. Ты так верна своей идее... — резко меняя тему, говорит Рэми, пока я стараюсь унять дрожь от одной лишь мысли о том, что со мной сделают, как только он уйдет. — Как ты думаешь? Люди, которым доверяешь, бьют больнее?

Это не вопрос — констатация факта, и он не ждет моего ответа, просто продолжает стоять в пол-оборота и смотреть на меня с неким холодным презрением, даже отвращением, будто ему неприятно видеть меня живой. Его лицо абсолютно непроницаемо, и я не могу прочитать ни одной эмоции, кроме тех, что плескаются в его взгляде.

— Простите меня, простите, простите, — всхлипываю, когда полностью справляюсь со смехом, но больше не могу произнести ни слова, потому что рыдания начинают душить. Обхватывают горло стальными тисками и душат-душат-душат, до ярких мушек перед глазами.

— Ты знаешь: я не прощаю предательства, — равнодушным тоном произносит Рэми и подходит ближе, позволяя увидеть свое бесстрастное лицо. — У меня мало времени, я просто хочу знать, кто. Кто передал тебе оружие.

— Я не знаю, правда, не знаю, как оно оказалось в моих руках, — беспомощно мотаю головой, забывая про боль, холод, безысходность, и просто плача. Я так хочу, чтобы он поверил мне и забрал отсюда, но от него веет безнадежной неприступностью. Он чужой теперь, а я не заслуживаю даже дышать с ним рядом.

— Сначала я думал, что мне встретился достойный противник. Его хитрость удивляла и, признаюсь, вызывала уважение. Его игра в прятки казалась настолько искусной, что я впервые засомневался в собственных силах. Но сейчас я понял, что он обыкновенный трус — сделать все руками глупой и слабой женщины, которая даже не знает, где находится сердце. Клинок прошел в нескольких дюймах от него, Джиллиан, — губы Рэми изгибаются в едва заметной улыбке, а я благодарю Бога, что он уберег его от смерти. Улыбаюсь тоже, плача уже от счастья, неуместного, абсурдного счастья, потому что я не в том положении, чтобы радоваться.

Хозяин здесь не для того, чтобы спасти.

А чтобы применить внушение. Так ведь? То же самое произошло с Адель, прежде чем она навсегда исчезла.

— Вы могли применить внушение раньше, почему именно сейчас?

— Потому что я не мог лишить себя удовольствия знать, что ты страдаешь, что каждая минута твоей жизни наполнена муками и агонией, что где-то там, лежа на холодном полу, в кромешной тьме, одинокая и никому не нужная, ты задыхаешься в страхе и молишь о смерти, которую заслужила, — слова Рэми — лед, они проникают под кожу, вмерзают в вены и вымораживают изнутри, превращая меня в застывшую статую.

— Вы не ошиблись, мой Господин, я страдала каждую минуту своей жизни, но не только от физической боли. Потому что я не хотела, слышите? — я не хотела убивать вас. Это не я. Я никогда бы не сделала этого. Поверьте мне.

— Что ты несешь? — Замечаю, как сжимаются его челюсти, как маска полнейшего безразличия дает трещину, заменяясь на что-то напоминающее раздражение. Словно своими словами я заставила его усомниться, хотя бы в моем состоянии. Быть может, он опоздал, и я уже сошла с ума.

— Я не хотела вас убивать, но должна была, потому что это и есть цель моей жалкой и никчемной жизни, — на последнем слове я срываюсь, обессиленно расслабляясь и позволяя боли завладеть сознанием. Перед глазами темнеет, и я не вижу, как Господин хмурится, сосредоточенно разглядывая мое изуродованное жестокостью лицо, как склоняет голову в бок, подходя ближе и не брезгуя мною, как с удивительной осторожностью запускает пальцы в спутанные, свалявшиеся в липкие пакли волосы, как заставляет меня поднять голову и утонуть в его тьме. Она убаюкивает меня, дарит облегчение и освобождает: от боли, страха, раскаяния, от всего того, что терзало меня все это время. Становится легко и просто, и я наслаждаюсь покоем ровно до тех пор, пока настойчивые вопросы не взрывают разум. Они выжигают его, превращают в пепел, и я не могу сдержать крик: душераздирающий, отчаянный, дикий.

Так кричат души перед самой смертью.

Это проходит так же внезапно, как начинается, и я, рвано дыша и до сих пор не понимая, что происходит, ошарашенно вглядываюсь в бледное лицо Рэми, отпустившего меня и сделавшего шаг назад. Мучительные секунды превращаются в вечность, а я думаю о том, что мне осталось совсем чуть-чуть, потому что люди не выживают после того, как их черепная коробка раскололась. Ведь она раскололось, да? И горячие ручейки теплой крови, стекающие по вискам и шее, результат этого. Склоняю голову, чтобы удостовериться в предположениях и ожидая увидеть кровь на плечах, но вместо этого различаю капли пота, скользящие вниз. Бог мой, какая же я дура, это всего лишь пот.

Вот только меня трясет от холода.

— Что со мной? — беспомощно шепчу я, кидая на Рэми полный растерянности взгляд, ведь я чувствовала, я уверена, что лишь мгновение назад мой мозг кипел в прямом смысле слова. Но он не отвечает, продолжая пристально смотреть на меня, будто ища подсказки, будто улавливая истину, скрытую в моем изможденном сознании. Даже боль отходит на второй план под его сканирующим взором.

— Это внушение, — в его тоне слышны ошеломленные нотки, но он тут же возвращает себе былую невозмутимость. — Завтра тебя ждет смертная казнь, — уже тверже говорит он, а я падаю, падаю глубоко в бездну, потому что это конец истории Джиллиан Холл. Вот и все, сейчас он уйдет, а я исчезну, как исчезали миллионы других до меня. Разве не этого я хотела?