Спустя полчаса довольный ал-Ладин выходил из зала. Его подготовка оказалась достаточной для того, чтобы его, минуя третий круг обучения, с обязательными службами в больницах для бедных, перевели сразу же в круг четвертый, предпоследний! Если так пойдет, то уже очень скоро он сможет получить степень практикующего доктора… Слава Вседержителю, что хозяин его младшей сестры столь щедр — если бы ни любовь к нему этой славной дурехи Лалик, да не деньги ан-Нумана — так и сидел бы он в отцовской мастерской, на куче опилок, и вытачивал бы резные столбики к паланкинам… Ал-Ладин прикинул — денег, данных ан-Нуманом, и подаренных сестрой вполне хватит, чтобы закончить обучение и обзавестись всем необходимым для начала. Юноша разулыбался, отвечая обступившим его мечтам, но почти сразу же оборвал себя, выпрямился и — это сразу же после экзамена! — направился в библиотеку, продолжить вчерашние изыскания…

— Так что же с корневищами кубышек? Амариллис, я второй раз повторяю вопрос, что случилось? — недоумевая, Венона наклонилась, заглядывая в глаза ученице.

— Извини, Венона. Сейчас скажу… ничего не понимаю.

— Да что такое, в самом деле?

— Ты сама посмотри. Вон там, рядом с кустом огненных лилий… видишь? ветряк.

— Ну и что тут особенного? в Эригоне мода на ветряки, тыкают, куда ни придется… этот еще ничего, изящный.

— Да не в этом дело. Высунься поглубже в окно… чувствуешь? какой ветерок приятный… и весьма ощутимый. А ветряк почему-то не крутится. Сломался, что ли?

— Не думаю, — Венона нахмурилась, — у госпожи Элиссы идеальный порядок повсюду.

— Тогда что? Ветер особенный, или как? Может, ему особый ветряк подавай? Впрочем, этих вертушек тут столько, на все ветра мира хватит. Ого, а это что?

Этот вопрос относился к череде непонятных восклицаний, донесшихся со стороны господской половины дома. Венона и Амариллис переглянулись, отложили свои занятия и направились туда.

Войдя на просторную веранду, выходящую в сад, артистки увидели и саму хозяйку дома, лежащую без чувств в деревянном кресле, и всех ее горничных (в количестве ровно пяти штук) — одна из них тщетно пыталась помочь госпоже Элиссе прийти в себя, остальные четверо рыдали, заламывая руки и закрывая головы передниками.

— Ну вот, полюбуйся, — вполголоса сказала Венона, кивая на плакальщиц, — учти, когда будешь знатной дамой… одна искренне преданная служанка стоит дюжины льстивых вертихвосток. И ведь Химена никогда не была любимицей Элиссы, так, обычная горничная… Осушите свои фонтаны, девицы, и потрудитесь объяснить, что здесь происходит.

Венона подошла к хозяйке, мягко отстранила Химену, помассировала обморочной виски, вынула из поясной сумочки металлический флакончик и сунула его ей под нос. Госпожа Элисса вздрогнула, застонала и открыла глаза. И тут же на ее лице отразился столь явный ужас, что Венона отшатнулась.

— Ветряки… Ветряки… — язык с трудом повиновался женщине, на лбу поблескивали бисеринки пота, а в глазах плескался безумный страх. Она силилась встать, но безуспешно.

— Кто-то сломал ваши ветряки? — с наилучшими побуждениями вмешалась Амариллис. — Ничего страшного, пригласите мастера, он их починит…

Похоже, ее даже не услышали. Девушки продолжали плакать, госпожа Элисса, вцепившись в плечи Веноны, пыталась что-то сказать. Наконец, ее бессвязные и нечленораздельные реплики обрели подобие осмысленной речи.

— Все ветряки в городе остановились… все до единого… так уже было, десять лет назад… а мы-то думали, конец этой напасти… Мои дети, все, все здесь…малышка Онар уехала, как хорошо… хоть она выживет.

Венона успокаивающе поглаживала дрожащие пальцы пожилой женщины, явно не зная, что же делать и чем ей помочь. В этот момент на веранду почти бегом влетел главный эконом, всегда почтенный и вальяжный, как гусак. Сейчас он был похож на насмерть перепуганного мышонка.

— Госпожа, Марчо только что с площади… ратушный ветряк заработал!.. Там люди из предместий, говорят, все их ветряки стоят, чуть ли не с полуночи. А большой вертится, еле-еле, лопастями блестит… смерти наши считает!… - и, взвыв напоследок, эконом умолк, глотая слезы.

Амариллис подошла к одной из рыдающих служанок; ее звали Ула, и с нею она почти подружилась, помогла ей разучить красивый танец к свадьбе (Уле сделал весьма завидное предложение мастер-шорник, хозяин небольшой мастерской), и наклонилась к ней поближе.

— Ула, ну будет тебе так убиваться… Я, правда, не понимаю, что происходит, но ведь у тебя есть жених — уж он-то защитит тебя от любой невзгоды… да что я говорю, он и пылинке не даст на тебя упасть, в карман спрячет и домой унесет!

Ула резко выпрямилась и горестно воззрилась на танцовщицу.

— О чем ты говоришь? Разве ты не знаешь, что Бранд умер? его убили…

— Кто?.. — только и смогла спросить ошарашенная Амариллис, видевшая Бранда не далее как позавчера.

— Не знаю… его нашли под городской стеной, недалеко от тракта, с перерезанным горлом… неделю назад. Как ты могла забыть?! Ты же помогала мне шить ему саван, мы вместе плели погребальные венки…

Девушки смотрели друг на друга плача, одна — от сердечного, неутолимого горя, вторая — от жалости и испуга. Внезапно Ула вскрикнула и прижала ладонь к груди.

— Ох… как больно… — и с протяжным стоном осела на пол.

…Вытяжной колпак камина в зале, где по традиции собирались члены магистрата, был украшен искусной резьбой; Сириан Мираваль, занимая почетное кресло ратмана, к которому вели две ступеньки, в который раз отметил про себя ее великолепие. Усевшись, он обвел взглядом собравшихся: весь городской магистрат в полном составе сидел за длинным столом, покрытым тяжелой синей скатертью. Глава таможни, смотритель складов, городской судья, смотритель лавок… богатые купцы, глава цеха ювелиров, командующий городским гарнизоном… давным-давно знакомые лица, такие мрачные и сосредоточенные сегодня… Сириан кивнул сопровождавшему его писцу, тот с почтительным поклоном приблизился к ратманскому креслу, подал первому лицу Эригона небольшую книгу в черном жестком переплете с застежками и отошел на свое место, за небольшую конторку по правую руку господина ратмана.

— Милостивые государи, — Сириан обращался к собравшимся так спокойно, будто собирался обсудить размеры очередной пошлины, — я призвал вас не для того, чтобы предаваться скорби или объявить о своей отставке. Мы обязаны определить новые принципы управления городом, дабы на сей раз дыхание Арр-Мурра не оказалось для Эригона столь разорительным, как десять лет назад. Не хуже меня вы знаете, что через день-другой обе городские больницы окажутся заполненными умирающими, а еще через неделю большинство горожан — и многие из нас в том числе — перестанут различать реальность и домыслы, плавая в мутном море кошмаров. Последние из решивших уехать покинут город уже сегодня ночью. Как я и подозревал, их оказалось до смешного мало; Эригон богат и его жителям есть, что терять… поэтому большинство предпочитает отсидеться в своих домах, надеясь, как всегда, что именно их беда обойдет стороной. Что касается меня, то мне больше нравится быть ратманом Эригона, чем тестем-приживалом в одном из арзахельских замков.

— Вы говорите умно, Сириан, — откликнулся городской судья, нервно потиравший пальцы, — но что толку? Мы можем — пока еще можем — сочинить любые, какие угодно законы и правила, но кто будет их исполнять, а паче того, следить за их исполнением?! Пловцы в море кошмаров?!

Сириан согласно кивнул.

— Вы совершенно правы, сударь мой. Именно частичная или полная недееспособность горожан и была самой большой бедой прошлой эпидемии тихого ветра. Но я был бы никуда не годным ратманом, если бы не попытался предусмотреть возможности повторения этой напасти и не стал бы искать средства ее преодоления. Милостивые государи, сегодня считаю возможным объявить вам, что та часть городской казны, которую вы все считали безвозвратно утраченной во время первой эпидемии, на самом деле была отдана магистру Аурело за его трактат о тихом ветре.