В жизни ансамбля «Зоренька» было немало различных фестивалей и конкурсов, но одно событие особенно запомнилось его участницам - поездка в Нижний Новгород. Лидия Алексеевна об этом рассказывает с восторгом:

- Там был фестиваль, посвященный творчеству Бориса Мокроусова. О! Это - незабываемая поездка! Нас так хорошо встретили, организовали несколько экскурсий, мы побывали на знаменитой Стрелке - слиянии Оки и Волги. «На Волге широкой, на Стрелке далекой», - это как раз об этом песня. Мы выступали и на гала-концерте, и в центре социальной защиты перед ветеранами, среди которых были защитники Сталинграда. И когда мы запели песню «Дети Сталинграда», некоторые из них заплакали. Да что они! Наша Валентина Васильевна Васильева пела со слезами на глазах, да и у меня ком в горле встал.

Люди старшего поколения в большинстве своем не могут жить, замкнувшись в небольшом семейном мирке, потому обязательно находят себе какое-либо дело. А уж про участниц ансамбля «Зоренька» и говорить нечего. Они и детей своих воспитали по подобию своему. Почти все они поющие, играющие на чем-либо. Многие имеют музыкальное образование и посвятили себя музыке. Вот и дочь Лидии Алексеевны, Татьяна, окончила Волгоградское училище искусств и музыкальный факультет Московского Государственного пединститута им. Ленина. У нее прекрасные вокальные данные - колоратурное сопрано, и в свое время она пела в ансамбле «Гаудеамус», как дочери Валентины Викторовны Гуриной, Таисии Васильевны Дунаевой и Полины Михайловны Пановой. И это они познакомили своих родителей с Ниной Тимофеевной Поповой, они проложили дорогу к ней своим поющим матерям. И получилось, что не дети пошли по следам родителей, а наоборот.

Мамаев курган. Его называют главной высотой России потому, что именно на этом кургане, в городе Сталинграде, в далеких сороковых годах ушедшего столетия решалась судьба нашей страны в битве с фашистами. Но было и время (в конце восьмидесятых), когда мемориал на Мамаевом кургане некоторые «перестройщики» называли бессмысленным, а скульптуру Родины-Матери - каменной бабой. Но для тех, кто сражался за Сталинград, кто жил в нем во время битвы, Мамаев курган навсегда останется не только главной высотой России, но и местом, куда можно прийти и поклониться праху своих погибших товарищей или отцов. И не беда, что не знают они, где находится этот прах, зато на знаменах пантеона Боевой славы навечно остались их имена. И на одном из этих знамен имя Николая Ивановича Телешева, отца Валентины Николаевны Исаевой. Это все, что осталось от него. Да еще воспоминания о войне. Страшные воспоминания.

- Помню (мне тогда шел пятый год), когда началась война, мы жили в доме N 519 на Нижнем поселке. Папа работал на тракторном заводе в формовочном цехе. И мама вместе с ним. Она безграмотная была, да к тому же они с папой сбежали из хутора Вертячего, где прежде жили, потому что родители мамы были относительно богатые люди, а папа из бедных. Они любили друг друга, хотели быть вместе, потому тайно уехали в Сталинград. Так что маме некуда было деваться, где нашла работу, там и работала. А приходилось таскать тяжелые металлические болванки, которые отливались в цехе. Когда гитлеровцы прорвались к Сталинграду, папа ушел в ополчение. Ополченский отряд переправили в Краснослободск для переформировки в полк действующей армии. Мама помогала готовить к эвакуации оборудование - его грузили на полуторки и отправляли на станцию. А папа как ушел на фронт, так мы его больше и не видели. Лишь перед самым Сталинградским сражением, когда уже начались сплошные бомбежки, к сестре папы в Краснослободск пришел раненый боец, земляк из Вертячего, и сказал, что весь их полк полег под бомбежкой, еще и не побывав в бою. И мы не знали о папе ничего даже много лет спустя после войны. Мама боялась идти в военкомат, поскольку он официально числился в без вести пропавших. Она говорила: «Вдруг еще нас во враги народа запишут, а мы и так знаем, что он погиб». А каким образом фамилия папы появилась на знамени в Зале Боевой славы в Сталинграде на Мамаевом кургане, я не знаю. Наверное, нашли его медальон, когда раскапывали братские могилы - их возле Краснослободска очень много. Перед самым Краснослободском на одной их таких могил - очень красивый памятник, и мы решили в своей семье, что там и папины останки.

С 23 по 29 августа налеты вражеской авиации совершались непрерывно. Немцы бомбили жилые кварталы, заводы, железную дорогу, Волгу, волжские переправы, а Красная Слобода была конечным пунктом Центральной переправы. В результате бомбежек были выведены из строя городской водопровод, вся энергетическая сеть, телефонная станция, разбиты вокзалы и пристани, повреждены железнодорожные пути. Улицы города были похожи на горящие коридоры. Сильный ветер, дувший с запада на восток, быстро распространял огонь. В рабочем поселке Тракторного завода были разрушены пять жилых домов, сгорело девятнадцать зданий, в том числе восемь жилых.

Дом, где жили Телешевы, превратился после бомбежек в груду кирпичных обломков, лишь подвал уцелел. Женщины расчистили и приспособили его под жилье. Даже печурку железную где-то раздобыли, чтобы пищу готовить. Но пришли фашисты, выгнали всех оттуда, ведь им самим укрытия были нужны. И куда не ткнутся женщины с детьми - всюду немцы кричат: «Вэк! Прочь!» А еще кричали: «Шайзе менж!» - что-то вроде «грязные люди». Ребятишки потом дразнили так друг друга.

Дети часто плакали и замолкали, лишь забравшись под подолы матерей - там они почему-то чувствовали себя в полной безопасности. А глаза… Эти безумные от страха глаза Валентина Николаевна не забудет никогда, потому что именно такие глянули на нее из зеркала несколько месяцев спустя в хуторе Вертячем. Оставшиеся без крова жители перебрались в оборонные сооружения, похожие на щели, где можно было притулиться друг к другу лишь стоя. Их район не раз переходил из рук в руки, и матери, бывало, зарабатывали пропитание своим детям тем, что обстирывали солдат: то, немецких - лишь бы детей не трогали, а потом и своих - за кусок хлеба. Конечно, солдатам нашим было тяжело, особенно в окружении, но солдаты во все времена - государевы люди, о них заботится власть. День-два, к примеру, поголодают, зато потом к ним все равно проберутся связные с провиантом, с боеприпасами. А жители были совершенно беззащитны. Особенно дети.

- У нас тот день был праздником, когда что-то удавалось в рот положить, особенно, если удавалось достать соскребыши каши из солдатской кухни. Ох, какая была вкусная гороховая каша! Лучше ее ничего на свете не ела! Причем, все съестное, что удавалось добыть нам или нашим мамам, делилось поровну. Правда, мамы часто нам отдавали свою долю, а сами начали пухнуть с голоду. Крысы нас одолевали. Им же тоже есть нечего было, так они нападали на детей во сне, иногда загрызали их до смерти - так случилось с одним из детей в нашем подвале. Очень мы страдали от отсутствия воды. К Волге не могли подобраться - там было все вырублено да сожжено и простреливалось. Ночами ребята ползали туда по водопроводным трубам. Жутко - полная темнота, ползешь и не знаешь, выберешься ли, ведь в любой момент мог упасть снаряд и завалить трубу. Но потом мы нашли воду в овраге, который отделял наш Нижний поселок от Спартановки. Вроде как небольшой родничок бил из земли. И мы туда пробирались с различными посудинами. Однажды мы с мамой пошли за водой. За нами увязался мальчик такого же возраста, как я. А мать его осталась дома - так мы свои щели звали. Спустились мы в овраг, а там трупов - тьма, и смрад стоит - дышать нечем. Мы поскорее набрали воды. У нас с тем мальчишкой были плоские котелки, немецкие, наверное, а у мамы солдатская каска. Мальчишка побежал вперед, чтобы поскорее выбраться из овражной вони, и вдруг ударил снаряд. Мальчишку того, царствие ему небесное, разорвало в кровавые брызги, и на всей это красноте - прямо-таки хрустальный проблеск - это вылилась вода. И я в первый момент пожалела не этого мальчишку, ведь ужас какой - на глазах от ребенка даже следа не осталось, я подумала о воде, настолько трудно она нам доставалась - часто ценой жизни. И я закричала: «Ой, вода пролилась!»