В обмен на еду (они тоже наголодались в окружении) кто-то из пленных немцев подарил Клавдии Дмитриевне ботинки тридцать девятого размера на одну ногу. В тех ботинках Женя и ходил в школу, в которой дети с первого до четвертого класса были объединены в одну группу.

Бунеевы жили в доме напротив их бывшего родового дома, который дедушка продал. И Лиде было непонятно, почему в нем живут чужие люди, а они ютятся на квартире. Жилось, как и всем, голодно. Ели лебеду, траву «калачики», желуди. Находились они под приглядом бабушки Екатерины Васильевны, а мать по наряду колхоза работала то в швейной мастерской, то на аэродроме. Бабушка, бывало, разделит мучной паек на неделю отдельными кучками в ларе, а Женя говорит Лиде:

- Давай возьмем понемногу от каждой кучки муки да съедим.

- Ой, - пугалась Лида, - бабушка узнает, попадет нам.

- Ничего, - утешал ее брат, - я приглажу все кучки точно так же, как и бабушка.

И не знали они, что бабушка видела все и, сидя у ларя, плакала от того, что не может как следует накормить детей, что вынуждены те украдкой брать съестное. Плакала да ругала на все лады Гитлера. Алексей между тем уже перешел границу Советского Союза и писал из Литвы: «Фашистов догоним до их логова». А еще он присылал стихи, такие, как «Сын артиллериста». Старшие дети читали их на школьных утренниках, вместе с ними стихи запоминала и Лида.

Однако до логова фашистов Алексею не довелось дойти - их часть оставили в Литве, и туда в 1946 году приехала Клавдия вместе со всеми детьми. Но Прибалтика - есть Прибалтика, даже тогда, когда наши войска освободили литовцев из-под ига фашистов, к русским относились они весьма настороженно, порой - враждебно. Советских военнослужащих убивали, и однажды в школе, где учились дети Бунеевых, были поставлены пять гробов с телами офицеров. И хотя к Алексею Бунееву и его жене соседи-литовцы относились вполне доброжелательно, Клавдия настояла на увольнении Алексея из армии, что он и сделал под предлогом того, что в Сталинграде осталась его престарелая мать, за которой нужен уход.

В Сталинграде Бунеевы жили у родственников в небольшой клетушечке - Бунеевский род был всегда дружен, и все помогали друг другу в беде. Сначала Алексей Максимович работал ревизором в райпотребсоюзе, потом его перевели председателем Ольховского райпотребсоюза - партия сказала, что он там нужнее, а коммунист Бунеев привык выполнять партийные решения.

Жили опять на квартире - Алексей Максимович отказался от большого дома, мол, есть более нуждающиеся, чем его семья. А между тем дети подросли. Зинаида поступила в пединститут, Евгений учился в Саратове, нужно было думать и о дальнейшем образовании Лиды. И Алексей Максимович попросил, чтобы его перевели в Сталинград.

Сталинград в то время все еще восстанавливался, залечивал раны войны, и тут Алексею Максимовичу предложили работу в Волжском - там хорошая перспектива квартиру получить, и работа интересная будет. Так город Волжский и стал для его детей городом их судьбы, хотя Зинаида после окончания института работала какое-то время в селе, у Евгения тоже были хорошие перспективы. Кстати, Зинаида Алексеевна участвовала вместе с другими студентами в движении по почину Черкасовой, которая обратилась к сталинградцам с призывом часть личного свободного времени посвятить восстановлению Сталинграда. И все-таки Волжский - их родной город по сути, хотя не является местом рождения. Вроде бы, банальные слова, но это на самом деле так, потому что его дети всего добились именно в Волжском. Евгений был первым секретарем горкома комсомола, перейдя в управление «Шинремстрой», дослужился до должности генерального директора. Зинаида работала в школе, а Лидия - в проектном институте.

- Вместе с папой в Волжском сначала жили мама, Люся - она родилась уже после войны - и бабушка, а я - в Сталинграде заканчивала десятый класс. В то время был построен в Волжском небольшой поселок, его звали Каменным. Папе дали комнату в первом квартале в одиннадцатом доме, потом в седьмом доме, а сейчас живу в 21 доме. Можно сказать, вся жизнь прошла в первом квартале. После школы поступала в институт, но не хватило одного балла, и я с институтской экзаменационной ведомостью поступила в Волжский индустриальный техникум на отделение «Промышленно-гражданское строительство». Ой, нет, сперва начала работать оператором в отделе испытаний и исследования нового оборудования «Сталинградгидростроя». Работать предстояло с рентген-аппаратурой. Меня направили на учебу, а там один добрый человек, иначе его и не назвать, сказал мне, что это очень вредная работа, и я отказалась от нее. Папа тогда сказал, что если я не хочу работать в лаборатории, тогда, дескать, иди в рабочие. Разгружала вагоны, потом меня табельщицей поставили, вот тогда-то я и поступила на вечерний факультет техникума.

В городе было принято решение о строительстве абразивного завода, потому группу студентов-проектировщиков направили в Москву на стажировку, и меня в том числе. В Москве я неожиданно серьезно заболела, не знаю, выжила ли, если бы не соседи по комнате да директор института, где я стажировалась. Соседки сообщили о моей болезни ему, а тот добился, чтобы меня срочно доставили в реанимацию. Так что свет - не без добрых людей, и хороших людей все равно больше, чем плохих, просто сделает человек доброе дело и молчит о том, а зло всегда наружу выходит.

Ну вот, вернулась я из Москвы, а научно-исследовательский институт абразивов и шлифования, где нам предстояло работать, еще не был сформирован, завод абразивный не построен. Стажерам сказали, мол, пока хоть бумаги перебирайте. Нам же хотелось что-то проектировать, чертить! Вот мы с подругой и пошли в филиал Ленинградского проектного института N 1 - он был на первом этаже нашего техникума - и там случайно познакомились с его директором. Он узнал, что мы архитекторы, недавно прошли стажировку в Москве, и принял нас на работу, потому что нужны были архитекторы. Вот я всю жизнь и работала в том проектном институте. Кстати, мы учились в техникуме вместе с Надежной Ильиничной Ганзенко, правда она тогда была еще Наденька Никитина.

Лидия Алексеевна Ерохина всегда, как говорили во времена ушедшего в небытие развитого социализма, имела очень активную жизненную позицию, потому много времени уделяла сначала комсомольской, а потом профсоюзной работе. Но всегда у нее была еще одна, и очень пламенная, страсть - песня. Впрочем, в роду Бунеевых все пели, а Петр умудрялся играть на балалайке левой рукой.

- Как рассказывали моя бабушка и тетя Мария Максимовна Бунеева, я уже в детстве очень любила петь. Когда мне шел третий год, я с удовольствием пела «Дайте в руки мне гармонь», в школьном хоре была запевалой песен «Вижу чудное мгновенье» и «Вечерний звон». А в девятнадцать лет я пела в квартете дворца культуры «Сталинградгидростроя». Помню, у нас были белые длинные платья, мы часто ездили с концертами в близлежащие села. Я пела «Вижу в сумерках я в платьем белом тебя». Как-то мы вспоминали вместе с Виктором Андреевичем Петриченко (это солист ансамбля «Гаудеамус») про самый-самый первый наш концерт во время открытия дворца. Надо же! Сорок пять лет прошло! Правда, я в то время считала свое песенное увлечение случайным, и все равно с песней связана вся жизнь, потому, когда Зинаида Алексеевна Лиходеева, моя сестра, организовала в обществе «Дети военного Сталинграда» хор, я стала петь в нем. Сестра, конечно, очень деятельный человек, однако, чтобы получить звание «Народный коллектив» требовался профессионал своего дела, вот мы и попросили известного в городе хормейстера, Нину Тимофеевну Попову, помочь нам. Она такая умница, столько времени с нами работала, конечно, без нее мы бы не получили звание «Народный коллектив». Естественно, что после присуждения нашему коллективу звания «Народный», мы хотели продолжать заниматься у нее. Зинаида Алексеевна не захотела. Ну что же, каждый человек живет по своему разумению, поступает так, как ему нравится. Нам очень повезло, что нашим хором сейчас руководит Нина Тимофеевна. А Зинаида Алексеевна организовала новый ансамбль - «Рябинушка».