Останавливаться в гостинице и привлекать внимание полиции не следовало и, ступив на твердую землю, я постарался раствориться в кривых улочках и переулках многоязычного города. Приют я нашел у своих земляков в азиатской части города, куда сравнительно редко заглядывала полиция оккупантов.

Разыскать техника-строителя не представляло для меня особой трудности, и я уже на третий день своего приезда познакомился с ним на вечеринке, устроенной специально для этой цели одним из моих приятелей.

Техник оказался симпатичным малым лет тридцати, с умным интеллигентным лицом. За ужином я начал разговор на политические темы. Сведения Леонидзе оказались правильными: техник хотя и не имел твердых убеждений, все же считал себя социалистом и стал убеждать нас, что освобождение человечества от неравенства и несправедливости началось именно в России, где победила революция.

Поздно ночью я пошел проводить его до трамвайной остановки, высказал ему по дороге свою симпатию, и мы условились о новой встрече.

Мы встретились с ним трижды в разных местах, предпочитая окраины, вроде Скутари, Беюк-дере или. Гедик-паша, беседовали о том, о сем, и я ждал удобного случая, чтобы перейти к делу. Однако техник оказался догадливее, чем я думал. Однажды, когда мы сидели в маленьком ресторанчике на берегу моря, пили вино и ели жареную скумбрию, техник пристально поемотрел на меня и, помедлив, спросил:

– Земляк, вам, видимо, что-то от меня надо? Я ведь давно догадываюсь, что вы оттуда. – И он кивнул головой в сторону наших берегов.

– Да как вам сказать, кое-что мне действительно нужно… Вы человек разумный и поймете меня. Скажу прямо: мне нужен план укреплений, которые воздвигают союзники на европейском берегу Босфора. Что касается расходов, то я, разумеется, все оплачу.

Мы помолчали, мой собеседник барабанил пальцами по мраморному столику.

– За полный план укреплений я мог бы предложить, скажем, десять тысяч американских долларов.

– Уважаемый земляк, видимо, вы плохо представляете, чем все это пахнет? – усмехнулся техник.

– Что бы ни случилось, вы будете в стороне. За это могу ручаться вам головой.

– В случае провала не миновать виселицы, а меня, признаться, это не устраивает. К тому же я вовсе не герой…

– Но вам лично ничто не угрожает. Нас ведь только двое, свидетелей нет. Подумайте сами, какой мне смысл выдавать вас, если я даже попадусь?

– Заставят, – мрачно сказал он.

– Нет уж, вы плохо знаете нас.

– Разве вы не такие же люди, как и все? – спросил он.

– Конечно, такие же, но несколько из другого теста и ради своих идей пойдем на любые испытания.

– Это правда, я слышал, что вы такие же фанатики, как первые христиане.

– Сравнение, правда, не очень удачное, но дело не в этом.

– Я понимаю, вы – атеисты. Однако вернемся к существу нашей беседы. К сожалению, я пока ничего не могу сказать вам. Нужно хорошенько подумать.

– Я вас не тороплю.

Техник колебался, и нужно было дать ему увериться, что__лично ему не грозит никакая опасность.

Простившись с ним, я вспомнил о контрагентах моего тебризского отца, торгующих коврами в крытом базаре.

Стамбульский крытый базар – это целый мир запутанных ходов и галерей, целый лабиринт, к тому же погруженный в полумрак. Воздух здесь тяжелый, окон нет, и свет проникает лишь через узкие отверстия в крышах коридоров.

В крытом базаре Стамбула продается все – от ярких персидских ковров и великолепных ювелирных изделий ручной работы до французских духов. Здесь множество харчевен, кондитерских и кофеен. Менялы тут же за столиками обменивают валюту любого государства, и под солидный залог у них можно получить заем.

Незнакомому с крытым базаром легко запутаться в нем, торговые ряды не имеют ни названий, ни нумерации, ни каких бы то ни было указателей.

Купцы встретили меня радушно, как старого знакомого, по обычаю, заказали турецкий кофе и стали расспрашивать о здоровье моих дорогих родителей в далеком иранском городе Тебризе. Попутно они сообщили, что привезенную мной партию ковров уже продали с большой выгодой.

Убедившись, что нас никто не подслушивает, я спросил купцов, знают ли они техника-строителя.

Компаньоны переглянулись и ответили, что хоть и знакомы с техником, но им неудобно вмешиваться в это дело.

– Вы-то уедете, а нам жить здесь и работать, – сказал один из них.

– Как же быть? Сами понимаете, нам терять время нельзя.

– Мы подошлем к нему надежного человека, – пообещал, подумав, один из купцов.

Мы условились, что я больше не приду к ним в лавку, а в случае надобности извещу запиской.

Купцы, видимо, кое-что успели, так как при следующей встрече техник заявил, что готов помочь нам.

– Денег я не возьму, – сказал он, – ни при каких условиях.

– Почему же?

– Видите ли, получив деньги, я как бы становлюсь продажным шпионом. Будем откровенны. Получив от меня план укреплений, вы передадите его туркам, а мне совсем не хочется помогать им. В тысяча девятьсот пятнадцатом году турки вырезали полтора миллиона армян, в том числе и моих родителей. Сам я чудом уцелел, при помощи добрых людей получил образование и стал строителем.

– Разве можно сравнивать Мустафу Кемаля с Талаатом или Энвером, руководившими движением младотурок? Поймите, мы кровно заинтересованы в том, чтобы с нами от Эрзерума, Трапезунда и до Стамбула граничила революционная Турция. Мы помогаем и будем помогать кемалистскому движению в интересах революции, это наш интернациональный долг.

– Спорить с вами не стану, – сказал техник, вздохнув. – План укреплений я дам, в тех, конечно, пределах, что мне известны. Но только вам, понимаете, только вам, а не туркам. А вы можете поступать сообразно вашим интересам. План я нанесу на папиросную бумагу и через три дня вручу вам.

Мы договорились, что он положит план в пачку сигарет, а при следующей встрече мы обменяемся пачками.

Три дня спустя, уже под вечер, мы сидели в местечке Бебек, в маленькой кондитерской на берегу моря, и ели мороженое. Закурив, мы незаметно обменялись пачками сигарет. А вскоре я простился с техником и вышел на набережную, уже опустевшую в этот час. Я волновался: не провокация ли все это? Уж очень легко, притом без всяких затрат, удалось получить такой важный документ.

В полупустом вагоне трамвая я мысленно сказал себе: «Каким нужно быть последним дураком, чтобы сесть в трамвай с таким опасным документом в кармане! Полицейский у входа вагона, полицейский у выхода, и ты в мышеловке». Я соскочил на первой же остановке, пересел в проезжавший пустой фаэтон и опять мысленно обругал себя дураком: ведь все извозчики Стамбула состоят осведомителями в полиции.

В аристократическом квартале Осман-бей я расплатился с извозчиком и дальше пошел пешком. Меня не покидало чувство, что в кармане не пачка сигарет, а взрывчатка. Что и говорить, в случае провала десять лет каторги на Мальтийских островах, а пожалуй, и виселица обеспечены.

Я добрался до квартиры, в которой жил последние дни, достал папиросную бумажку, расправил ее и стал изучать. План, несомненно, был составлен по всем правилам чертежного искусства, но соответствуют ли все эти кружочки, треугольники, стрелки действительности? Где гарантия, что техник по совету своих хозяев не подсунул мне фальшивку? Хорош я буду, притащив домой никому не нужный клочок бумаги. Нужно было удостовериться в точности чертежа, но как это сделать?

Всю ночь я ворочался с боку на бок, думая об одном и том же – что без проверки план везти домой нельзя. Только под утро, когда в курятниках соседних домов пропели петухи, меня осенила мысль. На берегу Босфора, на зеленых лужайках под крепостными башнями, обычно пасли коров и коз. Что, если воспользоваться этим и проникнуть в район, где воздвигались укрепления? Конечно, не самому, а поручить это надежному человеку. Мне был знаком один сочувствующий нам молодой рабочий с табачной фабрики; в прошлом он оказал мне некоторые услуги.