О чем они?

Взял ее под руку, подвел к этим двоим.

Тогда и Виктор подошел.

Алик говорил об инстинкте самопожертвования. Что вот, мол, считается, будто нам передалось от предка-зверя только эгоистическое, жестокое. Он же, Алик, полагает, что альтруизм и жертвенность свойственны животному миру, закреплены генетически и передаются из поколения в поколение:

— Знаете, как ведут себя лошади, когда на табун нападают волки? Они сгоняют всех — всех без разбору! — жеребят в круг, становятся к ним мордами и отбивают волков задними ногами. И часто гибнут. Могли бы убежать, а не бегут. Такое поведение не каждому животному в отдельности выгодно, а всему табуну, всему роду. И такой род выживал. А тот клан, который не хотел защищать детенышей, вымирал и, значит, не мог передавать свои эгоистические гены.

Виктор вмешался, но не очень, кажется, удачно: он высказался насчет когтей и клыков, которые, стало быть, обречены. А разве это так? Но его не поддержали, заспорили, и Алик отпарировал со всей уважительной строгостью:

— Я говорю о групповом отборе. Конечно, был отбор и индивидуальный, на эгоизм. Но именно групповой отбор породил у человека этические эмоции.

Виктор вспомнил вдруг, что его отец тоже занимался этими генами и хромосомами, и теперь пожалел, что не вник во все это хоть немного — тогда можно было бы со знанием дела перебить Алика. Жаль, что Алик завладел вниманием, — скучнит вечер! Вообще как-то сегодня постно у Женьки. Надо бы оживить.

Виктор оглядывается, оценивая обстановку: несколько человек слушают Алика; кто-то еще рассматривает картины и рисунки, сваленные на столе; с дивана несется довольно мелодичное гудение. Запели. Здесь любят петь.

Виктор, стараясь остаться незамеченным, выходит из комнаты, потом — из квартиры. Последнее, что он видит: Миша Романов повязал на шею чей-то пестрый платок, прошелся мимо девчонок, заломив руки к затылку:

А девочки и рады, подхватили:

Даже на улице слышно. Этому Романову только завестись!

А вот, видно, к хрипучему Жениному магнитофону подключили микрофон, и тот же Миша, прервав пение, официальным голосом кричит:

— Гражданка в джинсах! Не туда поехали. Фальшивите. Держитесь правой стороны. Все держитесь правой стороны!

Полная иллюзия милицейской машины с громкоговорителем.

Виктор, стоя на противоположном тротуаре, возле телефонной будки, точно посторонний заглядывает в знакомое окно, как в тепло подсвеченный аквариум. Вот Лида тряхнула прямыми белыми волосами — она разговаривает с Женей возле запотевшего от чая окна. Проплыла Даша. Только бы не ушла! Еще немного подожди, Даша! Сейчас будет веселей!

Виктор входит в телефонную будку, набирает номер и сквозь стекло внимательно следит за всем, что происходит у Масальского. Уши его ловят чуть слышное:

Ага! Вот Женя Масальский отбегает от окна. За окном движение теней. Это потому, что в жужжание разговоров и крикливое пение врезается телефонный звонок. Женя хватает трубку:

— Что? Что? Не слышу! — прикрывает трубку ладонью. — Тише, тише вы, это из милиции. — И тому, кто на проводе: — Нет, товарищ Воробьев, довольно тихо. Соседи? Опять снизу? Нет, вина нет. В чайнике?

Все пораженно притихают. Несправедливость обескураживает. Женин голос начинает дрожать:

— Зачем же эти наговоры? Зайдите и посмотрите. Какие новые девушки? Кто их зазвал… Ах, это ты, Витька?! Ну, гад! Ну, приди только!

Все облегченно вздыхают. Потом смеются. А когда раздается звонок у двери, Миша кричит:

— Это Витька! Прячьтесь кто куда. Тихо!

Женя Масальский идет открывать. А Виктор там, за дверью, заговорщицки:

— Я принес корм для канарейки.

Женя подхватывает игру:

— Канарейка сдохла.

— Ваша тетя просила вам кланяться.

— Какая тетя?

— Из Крыжополя.

— Войдите! — Женя открывает дверь, Виктор пулей влетает в комнату и останавливается, пораженный: пусто.

Потом замечает: из-под пальто торчит чья-то нога в старой туфле, оконная занавеска вздрагивает от чьего-то смеха.

— Ага! Засада! — кричит Виктор, быстро задувает свечи, вскакивает на подоконник, будто хочет выпрыгнуть, его хватают за ноги…

Теперь Виктор в своей стихии! Он ли не умеет сделать так, чтоб было весело! Да нет, здесь не просто веселье: это одновременно и пародия на множество похожих фильмов, и демонстрация собственной ловкости, и свалка. Ребята тоже рады поразмяться: поустали от серьезных разговоров.

Женя зажигает свет: он боится за картины.

— Ну хватит, хватит. Сколько вам от роду лет?!

Конечно, он постарше, Женя. Поскучней. Но раз Он говорит, значит, все. Виктор поднимается с пола, расшаркиваясь и кланяясь, помогает отряхнуться Алику. Алик, мол, гость, ему и почет особый.

Даша, выбравшись из-под вороха пальто, поправляет красиво растрепавшиеся волосы и домовито начинает подбирать черепки от глиняных кружек, которые, разумеется, полетели с подоконника. Длинноносая Нина помогает ей.

— Где Витька, там всегда что-нибудь эдакое! — качает она головой. И смеется. — В тот раз таракана в спичечном коробке принес. Одна девочка попросила спички, он кинул ей, она открывает… Ох, писку было!

Пальто с дивана постепенно исчезают. Голоса слышны уже на лестнице, потом во дворе.

Виктор галантно подает Даше пальто. Предварительно он выворачивает один рукав. Даша долго не попадает, смущается. Потом все улаживается (то есть Виктор говорит: «Ах, вот он, оказывается, где, рукав!), и они выходят на весеннюю ночную улицу.

— Ну, как тебе? — спрашивает Виктор.

— Ты заметил насчет Лиды? (Они теперь запросто могут говорить друг другу «ты»).

— Это еще не факт, — отвечает Виктор. — Женька любит осваивать новое. Но ты не жалеешь, что пошла?

Она поворачивает к нему оживленное лицо, и Виктор снова понимает, как она удивительно хороша.

— Даша, а бывает так, что ты придешь куда-нибудь, а там девушка красивей тебя?..

— Ни-ког-да! Хочешь, я тебя столкну с тротуара?

— Попробуй!

— Пожалуйста.

Даша довольно решительно толкает Виктора, он не удерживается и спрыгивает на мостовую (вот тебе обманчивая девичья хрупкость!).

— Ну, теперь держись!

И они бегут по улице, сворачивают, петляют… Хорошо, что нет прохожих!

Даша неожиданно останавливается:

— Это мой дом. Спасибо за вечер и за проводы. — Даша коротко кивает и проскальзывает в дверь.

Виктор остолбенел: он-то думал — они заплутались среди незнакомых улиц… А Даша уже взбежала на второй этаж и помахала рукой из лестничного окна. И показала язык.

— Выходи, побродим по весне! — кричит Виктор.

— Я живу в строгой пуританской семье.

— А жизнь проходит.

— Спеши! — смеется она.

Это игра. Виктору нравится игра. Только он больше любит вести ее сам.

— До завтра?

— До потом.

Девушка скрывается. Второй этаж, дверь справа. Виктору немного не по себе. Его обошли. Ну ничего. Чья еще возьмет!

Он читает название улицы, номер дома. Глядит на ручные часы: половина двенадцатого. Мама, конечно, спит. Ася с профессором вернулись из театра. Ася, как всегда, поит его чаем. Они заводят свои традиции; по пятницам — поздние чаи. Ого! Не опоздать бы! Виктор останавливает такси, усаживается поудобней на заднее сиденье, спокойно ощупывает карманы, в которых полное ничего! Пустота.

— Добрый вечер! — приветливо говорит Виктор, входя все в ту же кухню. Он обаятельно улыбается Николаю Николаевичу. — Я очень боялся не застать вас. У меня к вам вопрос… по вашей специальности…