Мысли эти пронеслись в голове с пугающей быстротой, моментально оформились в своеобразную целостную блок-программу, следовать которой он теперь станет неукоснительно. Постарается уж точно!

Баев, пока не зная об этом, но стал постепенно выходить уже на иной уровень мышления, недоступный обычному человеку, его мозг начинал всё уверенней и уверенней задействовать свои дремлющие до поры до времени колоссальные резервы и ресурсы, о которых позаботилась в своё время мать-природа, создавая вид хомо сапиенс, и которые человек, к сожалению, так и не смог разбудить на протяжении всей своей эволюции. Баев только-только начинал ресурсами этими пользоваться, невольно замирая каждый раз от ощущения Силы внутри, её скрытой мощи и неизвестного пока потенциала. И он прекрасно при этом сознавал, кто помог ему Силу эту разбудить, и какая ответственность в связи с этим на него ложится. Вот только бы не согнуться, не сломаться под такой ношей… А ещё Елена… Думал он о ней после произошедшего в коридоре постоянно.

Ким по натуре и складу характера был однолюб, была и у него когда-то единственная, ненаглядная и неповторимая. Но Бог детей не дал и… не сложилось. Баев, как настоящий, истинный мужчина, винил во всём только себя и, как водится, расплачивался за всё тоже сам, хотя и понимал, что всё — в прошлом. Но сердцу-то и душе не прикажешь. Любовь не выбирают, как товар в магазине, она сама нас находит в потоке времени и посреди суеты, а потом, лишь по одной ей ведомой причине, делает нас либо на всю жизнь счастливыми, либо мучениками и заложниками своего имени…

А в кабинете начальника Сектора оперативных разработок и кризисных ситуаций меж тем решались несколько иные задачи, но так же касающиеся Баева непосредственно.

— Опергруппа-то на месте, благодаря твоей наводки, — Гонгвадзе имел с ней прямую связь через инк Сектора, на который вообще стекалась вся информация, имеющая хоть какое-то отношение к их работе. Инк (Ираклий звал его Консул, и тот название полностью оправдывал) эту информацию обрабатывал, сортировал и тут же подавал в зависимости от значимости либо визуально, красной бегущей строкой высвечивая её прямо на поверхности рабочего модуля, либо через блок мысли-связи, либо по трэку, если случай экстренный. Последний такой случай имел место четыре недели назад, когда был уничтожен земной разведывательный спейс-крейсер «Финист» и началась война с алгойцами.

— Кто во главе группы?

— Бессонов.

Ага, он и не сомневался. Ромка Бессонов, или Бес, как не без основания прозвали его оперативники. Друг, надёжный товарищ и профессионал, каких поискать. Что ж, лучшей кандидатуры и не придумаешь. Опытный, умелый и целеустремлённый, если уж вцепится, ни за что не отпустит, привык, как и Баев, работу доводить до конца, до её логического завершения. Особенно эти качества проявились у него там, на Пустоши, странной планете из разряда осваиваемых, враждебной к людям и полной тайн и загадок. Только вот в их случае логическое завершение, то есть захват объекта, вряд ли возможно. Бес, конечно, сделает всё как надо, вычистит и вылижет точку, откуда звонили, но… Но надежды на то, что там это не предвидят, мало. Хотя, поживём — увидим.

— Итак, мы слушаем, — напомнил Гонгвадзе, и Ким очнулся, в очередной раз возвращаясь к реальности и заставляя себя мыслить, чувствовать и жить привычными категориями, хотя двойственность мышления и восприятия окружающего не исчезли, просто ушли куда-то на второй план. И что-то он там «слышал» в пси-диапазоне, что-то до боли знакомое, зовущее, трогающее и сердце, и душу. Незримая пси-ниточка тут же побежала от Баева к источнику зова через пространство и расстояния, не имеющие для него с некоторых пор практически никакого значения. Сейчас он делал два дела одновременно.

— Так, понятно, что ничего не понятно, сплошной туман, — Гонгвадзе, выслушав сообщения Баева о звонке и его более чем скупые и невнятные комментарии по этому поводу, опустил голову с буйной шевелюрой (за шестьдесят уже, а ни одного седого волоса), о чём-то поразмышлял, постукивая пальцами по поверхности модуля, потом поднялся и заходил по кабинету, заложив руки за спину. Выглядел он подавленным и мрачным, что с ним случалось нечасто. Жизнерадостный по натуре (как-никак, грузинские корни), в молодости балагур и весельчак, он и в зрелые годы не растерял лёгкости и искренности в характере, но вот последние три недели ходил мрачнее тучи. И сейчас случившееся с Баевым его совсем не радовало. Он догадывался, что тот что-то скрывает, и это задевало его как руководителя. Не доверяет? Чего-то боится (это Баев-то?!)? Нет, скорее, другое. Баева он знал давно и считал лучшим из всех, с кем довелось работать, разве что Бессонов и Сычёв нисколько не уступали ему в подходе к делу. И если Баев сейчас что-то не договаривает, замалчивает, значит, на то есть веские причины, и это заставляло, по меньшей мере, насторожиться. В чём же дело всё-таки? Возможно, в этой девчонке, что свалилась им, как снег на голову? С ней пока ничего не ясно и отдачи никакой. Хотя… Пять дней только прошло, посмотрим. Тот же Баев в успехе уверен. Но всё одно — тяжко на душе.

Война с алгойцами, уже с полгода как прогнозируемая (выкладки аналитического отдела, данные Внешней разведки, отчёты Погранслужбы и Далькосмоса), всё же в какой-то степени застала врасплох, и Гонгвадзе, как начальник Сектора оперативных разработок, но, главное, именно кризисных ситуаций, в немалой степени винил в этом и себя. А ещё та история с зунитами, с их информацией о Датае, грузом лежала на сердце. Ведь можно же было сработать и оперативнее, и качественнее, просчитать все варианты, ведь знали, с кем имеют дело! Но вот ведь — не доработали, не просчитали и в результате гибель «Финиста», а в конечном итоге — война с алгойцами. Один камешек стронул другой, тот следующий, и посыпалось, загрохотало. Потом был Мизай и этот ребёнок, девчушка, которую Баев доставил на Землю для всестороннего изучения. Хотелось верить, что только для изучения, но Ираклий-то видел, как Баев к ней привязался, какие чувства к ней испытывал. Он менялся буквально на глазах, как бы уходил в себя, занимался, фактически, только ей и собой. И что тут было больше — жажды исследователя, дорвавшегося, наконец, до непонятного феномена, или вдруг проснувшиеся отцовские чувства к существу, о природе которого ничего не знаем, оставалось лишь догадываться. И вот, как итог, недавний разговор Баева о ней же с незнакомцем. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что она есть суть загадок и тайн, а, возможно, проблем, и будущих, если уже не сегодняшних, очень крупных неприятностей… События наслаивались одно на другое, и, как подозревал Гонгвадзе, был у них какой-то общий знаменатель, да вот всё предвидеть и проанализировать он, как руководитель и ответственное лицо, не успевал, элементарно не хватало времени. Да и оперативных данных тоже. Но если время потом ещё как-то можно будет и наверстать, то со вторым возникла неожиданная загвоздка, проблема, что напрямую сказывалась на работе его Сектора. А он не привык тащиться в хвосте событий, опережать их — его непосредственная задача и обязанность, а иначе грош цена ему как спецу да и руководителю… Было отчего как следует призадуматься.

— Я у себя дома проанализировал запись, сделал раскадровку и у меня сложилось впечатление, что звонивший находился под чьим-то давлением, возможно, даже был зомбирован, — Баев прервал невесёлые размышления шефа, который продолжал расхаживать по кабинету. — Но это для нас ещё хуже. Придётся искать главного, а поиск дело никак не ускорит.

— Зомби, говоришь? — Гонгвадзе вернулся за модуль, пробежал глазами какое-то сообщение. — Да хрен с ним, отыщем, никуда не денется. Ты лучше объясни, как узнал, где тот тип находился?

Ким усмехнулся про себя. Другой бы уже забыл о такой детали или не придал бы ей такого уж значения, но только не Гонгвадзе. Он всегда славился и оперативной хваткой, и умением эту хватку демонстрировать. Ну что ж, с начальством, как со священником, адвокатом и врачом, только правду или, на худой конец, полуправду, что Баев сейчас и предпочёл. Он буквально в двух словах поведал, что, по его мнению, помогло ему разобраться с незнакомцем. Сам он догадывался о механизме «поиска», но очень смутно представлял пока его возможности на практике, хотя надеялся, что со временем разберётся, потому что, в конечном итоге, познавать-то придётся самого себя…