Бессонов опять вздохнул, отвёл взгляд от окна, но тут же полез в карман такого же «Отшельника» за сигаретами. Ромка слыл идеальным работником, ведущим специалистом, цепким, умным, настоящим профессионалом, но от этой дурной привычки избавиться всё никак не мог, как ни пытался. Шутил, что его сила воли на сигареты почему-то не распространяется.

— Странность не странность, — ответил наконец он, выпустив к потолку струйку дыма и заинтересованно наблюдая, как её неторопливо втягивает в себя решётка воздухоочистителя, — а что-то из разряда аномального, пожалуй.

— Да в чём дело-то? — не выдержал Баев, видя, что Бессонов опять замолчал, докуривая свою сигарету с глубокомысленным видом.

— Понимаешь, биотехнологические цепочки на одной из стен, вернее, их остатки.

И снова умолк, глядя на Баева. Сейчас в глазах его было непонятное выражение, не то удивление, не то растерянность.

— Ну что, что? — не выдержал Баев, готовый сейчас Беса схватить за грудки. И мысль эта что-то там инициировала, и… Он тут же загнал свой неосознанный порыв куда подальше, потому что Баеву показалось на миг, что его друга как следует встряхнуло. Тот, правда, ничего не заметил, хотя внутренне и передёрнулся, не ведая причины.

— Да как тебе сказать, просто… Странно всё это, Ким. Остаточный аналоговый сигнал указывает на тебя и эту твою девчонку.

— Её зовут Энн, — машинально поправил Баев и призадумался. Цепочки, сигнал, остановки сердца… Надо лететь и разбираться самому.

— Где это место?

— А ты что, действительно не знаешь? — удивился Роман и уставился на Баева в полном недоумении…

…Там действительно было пусто. Труп уже забрали, имевшуюся технику вывезли для более тщательного и детального осмотра специалистами Службы, и комната казалась стерильной, как операционный стол перед… Ну, перед этим самым. А в остальном…

Баев обошёл всю её по периметру. Со стороны могло показаться, будто он к чему-то прислушивается или принюхивается, хотя это было и недалеко от истины. Он на самом деле что-то чувствовал, какой-то недавний след, что-то знакомое и в то же время отталкивающее, неприятное. Неприятное на подсознательном уровне. Он обернулся к Бессонову.

— Где?

Тот указал в направлении чуть правее от Баева. Ким приложил руку к стене и тут же и почувствовал, а потом и увидел, тем же обострённым внутренним зрением. Два луча. И ещё один, третий, сотканный как бы воедино из первых двух и сфокусированный на него и на неё, Энею. Жуткое это было ощущение — раздвоённость заведомо целого и одновременно гармония всего во всём.

Первый и второй лучи (во внутреннем видении зеленовато-голубые) шли от него и к нему, и он определил, не без труда, куда именно — Датай, где сейчас находился тот злосчастный артефакт древней цивилизации, и куда подкрадывался алгойский рейдер с пси-мегабомбой на борту. Третий луч уходил чуть в сторону и незримо касался Энеи. Баев перестал дышать и весь погрузился в себя.

Луч этот обволок её, словно кокон, и стал медленно наливаться зелёным. Ощущение такое, будто он насыщался, становясь буквально на глазах изумрудным, ярким. И внутри Баева тысячи невидимых струн зазвенели в унисон с этим тревожно-пульсирующим светом. Энея же пребывала, похоже, в ступоре. Или просто ничего не чувствовала, что совсем уж маловероятно. Скорее, что во сто крат хуже, отдавала по крохам свою фантастическую энергию. По крайней мере, внешне она на происходящее никак не реагировала. И это обстоятельство ничего благоприятного не сулило.

Баев попытался разорвать этот кокон, хоть как-то его нейтрализовать и… ничего не вышло. Луч и не думал исчезать, свернуться, например в точку, и пропасть. Наоборот, в нём всё прибавлялось и прибавлялось изумруда. Ким попробовал ещё раз. Потом ещё… Бестолку! С таким же успехом можно было пытаться воду рубить топором.

— Ромка, помоги! — позвал он напарника, сам, правда, толком не представляя, что сейчас делать и во что он ввязался, пытаясь помочь Энее. А то, что помощь ей необходима, Баев не сомневался ни на йоту.

— Что делать-то? — Бессонов видел, что с другом что-то происходит и, не раздумывая, кинулся на помощь.

— Чёрт!.. Попробуй взять меня за руку, что ли? — в Баеве сейчас говорила одна интуиция, разум же застрял где-то на полдороге.

Бес схватил обеими руками запястье Кима и закрыл глаза. Машинально. И неосознанно концентрируясь. А тот снова рванул туда, к Энее, но уже не один, с Ромкой. Ни о чём не думая (и зря!), вобрал его пси-энергию, как губка ненароком пролившуюся воду (мимолётная искра удивления — как это?), а потом всё завертелось, как в калейдоскопе: образ в образ, картинка из картинки, мешанина из пси-импульсов и полная самоотдача на уровне подсознания. И ощущение вновь проснувшейся внутри Силы. На мгновение, как ему показалось, его поглотила Бездна — влекущая, зовущая, всасывающая, как развёрстая ненасытная воронка на самом краю (сердце при этом скачущее ухнуло куда-то в пятки). Но Бездна — ничего, если знать, как вернуться обратно. По этому же лучу, например. А потом приоткрылось не то видение, не то образ, не то картина из запредельного и оттого далёкого и почти невозможного: алгойский воитель, на борту которого чудовище с оловянно-безжизненным взглядом; Датай, под поверхностью которого (на трёхкилометровой глубине) притаилось ещё что-то, куда масштабней и чудовищней; флот землян, рассредоточившийся в системе, но уже беззащитный и пока ничего не подозревающий; два луча, один от алгойца и другой от Энеи, вобравшие в себя их сущность, и ещё один, от него самого, бьющий куда-то в пустоту, как одинокий прожектор в ночное, затянутое тучами нависшее небо. А потом вдруг что-то сверкнуло, на мгновение нечто проникло в мозг, и… всё закончилось. Тьма, парализующая и волю, и чувства, и мысли, и эмоции, погрузила Кима в себя всего, без остатка. Он упал, как подкошенный, как сшибленный ударом податливый лёгкий манекен. Рядом рухнул и Бессонов, который так и не разжал своих рук, вцепившись в запястья Баева мёртвой хваткой…

Когда Баев пришёл в себя, даже не сразу понял, что это с ним, где он находится и почему лежит на стылом бетонном полу. Обрывки видений кружились, как снежинки в потоке воздуха, и так же таяли, оставляя после себя лишь ощущение безысходности и жалящей, невыразимой словами тоски.

Он с трудом повернул отяжелевшую голову и увидел лежащего рядом Ромку, клещами вцепившегося в его руку. Что с ними произошло конкретно, Ким помнил смутно.

— Бес… А, Бес! — позвал он Бессонова и попробовал расцепить его пальцы. Куда там! Лишь с третьей попытки Баеву удалось освободиться от мёртвой хватки.

— Хорош дурака валять, — уже понимая, что произошло нечто из ряда вон, напрягся Ким. Ромка безмолвствовал. Он наклонился над другом. — Ты чего, а?

Тот молчал, застывшим взглядом смотря в пространство. И Баев одномоментно вспомнил. Всё. До капельки. И взвыл, как смертельно раненный волк.

Гонгвадзе в упор смотрел на Кима. Смотрел молча, сосредоточенно. И мысли под стать — чужие, нехорошие. Они находились одни в его кабинете, и Баев этому был даже отчасти рад. Потом шеф тяжело вздохнул и так же тяжело бросил:

— Что скажешь? Почему?

Вот это «почему?» Киму и самому не давало покоя, он себе просто места не находил, пытаясь ответить на это самое «почему?» А ведь ещё оставались «как?» и «за что?». Баев вспомнил мертвые невидящие глаза Ромки и от бессилия и отчаянья сжал кулаки. Ничего уже не вернуть, ушёл Ромка, ушёл навсегда, туда, откуда не возвращаются. И виноват в этом он, Ким Баев… Ну, может быть, ещё отчасти и обстоятельства. Но от этого никому не легче.

Он припомнил всё, что случилось, и содрогнулся. И зачем он заставил Романа во всё это ввязаться? Никогда он не простит себе его смерти. Тот буквально отдал всю энергию и умер от разрыва сердца, не выдержал внутреннего напряжения и колоссальной нагрузки. Не готов ещё человек к подобному эксперименту и такому вот контакту… Чёрт возьми, да с кем же, наконец?!