Баев сжал зубы и отвернулся, заставляя себя убраться прочь от этого видения. Он, не колеблясь, с остервенением загнал своё проснувшееся не вовремя второе естество, ту Силу, что жила в нём с некоторых пор, в такой тупик подсознания, выбраться из которого той было бы в ближайшее время ох как не просто. Пропади оно всё пропадом!.. Ему сделалось противно, он ненавидел себя. Словно подсматривал сейчас в замочную скважину, с вожделением, ненасытно следя за тем, что не только руками, но и взглядом-то было нельзя трогать.

— Как погиб?.. Я же его совсем недавно видела, он… — и запнулась, до конца осознав это безнадёжное «погиб час назад». Вдруг, сразу, одномоментно поняла — Ромки Бессонова больше нет. И закрыла ладонями лицо.

Некоторое время они сидели в тишине. Баев сжимал побелевшими от напряжения пальцами подлокотники кресла, а Елена, прикрывшись ладонями, пыталась сдержать рыдания, что рвались из неё судорожными вздохами-всхлипами. Им обоим было тяжко и больно, но Баеву вдвойне, — что ни говори, а в гибели Романа был повинен и он, от этого факта не отмахнёшься. Эх, вернуть бы всё назад, не дать случившемуся произойти, сделать бы всё по-другому, по-умному — многое бы он за это отдал, не торгуясь! Но в том-то и дело, что цена-то уже заплачена и по-другому никак уже не получится. Не изменить обстоятельства, а по-большому, и судьбу, не изменить, как ни пытайся. Второй попытки просто не будет, жизнь шансами и возможностями не разбрасывается, в таких случаях она немилосердна, бьёт наотмашь, бьёт до смерти, наповал.

Баев тяжело вздохнул и опустил голову. Ничего ему сейчас не хотелось, голова казалась пустой, а тело ватным, рыхлым и чужим. Переступил он некую грань человеческих возможностей, за которой ждали пустота, беспомощность и тоска. И даже новые его способности не помогли бы здесь ничем.

И тут случилось то, что… случилось.

Елена, чьи глаза были полны слёз, вдруг взяла Кима за руку и сжала крепко-крепко своими горячими пальцами. Не уходи, даже не думай! — пронеслось у того в голове, и Баев внутренне содрогнулся, возвращаясь, будто из плена. Он посмотрел на Елену, прямо в эти заполненные слезами глаза, и хотел лишь одного — никогда, ни при каких обстоятельствах не потерять эту женщину. А та совершенно явственно прочувствовала это его сокровенное желание и прижала его ладонь к своим губам и стала неистово целовать. И слёзы хлынули неудержимо, через край. Это были и слёзы утраты, и слёзы облегчения одновременно — она чисто женским чутьём прочувствовала его состояние и его желание остаться с ней, найденной и обретённой им в этой круговерти из дней, событий и обстоятельств, подчас жестоких и безжалостных.

— Я с тобой, любимый… милый… единственный, — шептала она сквозь слёзы. Ким нежно притянул женщину к себе, обнял, будто закрыл собой разом от всех бед на свете. Прикрыл навсегда, на всю жизнь. И она опять это прочувствовала. Потому что её сердце и душа так же навсегда принадлежали этому человеку.

— Что ты, родная? — выдохнул он, погружаясь лицом в её волосы, в эти восхитительные каштановые волны. Он счастлив был утонуть, захлебнуться в этих волнах, чтобы никогда уже не всплыть на поверхность. — Что ты?.. Не плачь…

Рядом была ОНА. Единственная, неповторимая. Он отчётливо это понял, понял в такой ослепляющей вспышке озарения, что всё остальное вмиг померкло и стало второстепенным, а то и просто ненужным.

— Любимая… — только и вымолвил он и впился в эти зовущие, ласковые и ждущие губы, тут же потеряв и голову, и разум, и чувство реальности, всё, чем до этого жил и был наполнен. Всё это он сейчас отдал, не задумываясь. Отдал за эти губы.

И она ответила… Неистово, всем ждущим естеством своим, всем своим мудрым женским вторым «я», всей женской составляющей, имя которой — любовь; тем, чем женщина отвечает любимому мужчине, когда тот рядом и жаждет, и ждёт только её одну, неповторимую и единственную. Ту, которая уже навсегда!..

Он легко поднял её и отнёс в соседнюю комнатку, где были лишь холодильник, небольшой столик и диван-кровать. Тут коротали они с Ромкой ночи, когда выпадало дежурство по Сектору. Он бережно, как бесценный груз, положил женщину на этот диван, встретился с её глазами, в которых не было ничего, кроме призыва и ожидания. Боже, неужели это с ним? Вот это?!.. И ни о чём не думая, стал нежно и в то же время страстно, на одном дыхании, целовать её всю, куда только доставали губы, срывая всё, что мешало этим губам. Она отвечала взаимностью, — жарко, пылко, она растворялась в его безудержных поцелуях, как пересохшая почва под струями долгожданного ливня. Кусала от наслаждения губы, когда он целовал её всю и крепко обнимала в ответ. Она жила сейчас только им, забыла, кто она, где она и желала лишь одного — чтобы это не кончалось. Желала отчаянно, неистово. За эти мгновения она готова была отдать всё на свете. И отдала. Так же неистово и не раздумывая ни секунды. И он взял её, с нерастраченным жаром, сумасшедшей страстью, всю, без остатка. И упал в Пропасть, растворился в светло-ореховом омуте счастливых глаз, исчезнув в них и рождаясь уже внутри неё, уже не принадлежа ни себе, ни этой Вселенной. Целовал, нежил, сжимал в объятиях, делал всё, что она желала и не мог остановиться. Любил её как одержимый, как в последний раз, будто никогда и не обладал до этого женщиной. И она испытывала те же чувства и ту же страсть, пылко отвечая на ласки и вся горя желанием и торопясь, торопясь в полной мере насладиться этими безумными и счастливыми мгновениями, что наконец-то подарила ей судьба… Только женщина, до предела истосковавшаяся по ласке любимого, могла бы её понять и полностью разделить её чувства. Одиночеством собственной души и не растраченной страстью…

После, лежа уже совершенно обессиленный и бессмысленно таращась в потолок, вдруг понял, до какой же степени он сейчас счастлив. Всё отошло на задний план: и служебные обязанности, и Энея, и «Икары», и Датай, чёрт бы его побрал, и… Короче, всё. Осталась одна Елена, любимая и желанная. Он нежно перебирал в своих пальцах её волосы и наслаждался прикосновениями к этому восхитительному шёлку.

А женщина лежала не шевелясь, замирая и вся погружаясь в эти прикосновения, ласковые, дурманящие и опять зовущие куда-то далеко-далеко, за грань обыденных чувств и эмоций. Ей казалось — куда уж дальше?! Но, оказывается, были там, за этой чертой, ещё более глубокие и непостижимые чувства. Она будто пережила ощущение безудержного падения или полёта. Туда, в синь и бескрайность, где ни начала, ни конца, а лишь воронка тех же чувств и эмоций, что засасывает тебя всю, без остатка. Она выдохнула застрявший в лёгких воздух (забыла даже дышать от охватившего её счастья), открыла затуманенные глаза и, чуть повернув голову, поцеловала его пальцы.

— Мы же никогда не расстанемся? Нет для этого причины? Правда? — задала она извечно женский вопрос и посмотрела сияющими глазами. Как же она его любила! Только сейчас она осознала в полной мере — как!..

Ким встретил этот взгляд и с наслаждением в него погрузился, вновь испытывая волнительное, ни с чем не сравнимое ощущение замирания где-то там, внутри себя. И улыбнулся. Улыбка вдруг сделала его так похожим на обыкновенного, со всеми своими недостатками и слабостями человека, что Елена в очередной раз задохнулась от счастья, оттого, что он рядом, что они наконец-то вместе, что нашли друг друга в круговерти дней и суеты, что никогда больше не потеряются. Никогда. По крайней мере, себе она такую клятву дала. И нисколько об этом не жалела.

Но мгновения счастья, как известно, лишь мгновения. А потом наступает повседневность и та же круговерть, что и зовётся жизнью…

Завибрировал манжет трэка на левом запястье. Баев по привычке активировал связь, хотя, если честно, не желал сейчас никого ни слышать, а тем более видеть. Он чувствовал своими вновь обретёнными способностями и благодаря той Силе, что дремала там, в подсознании, что творилось в душе Елены и что она сейчас переживала. Она просто любила, ничего не требуя взамен. Кроме понимания. Открылась вся, идя ему навстречу, как путник, прошедший множество дорог и нашедший наконец ту, единственную, что и выведет его к свету, солнцу и безоблачному небу над головой… Разве можно было обмануть её ожидания? После такого вот откровения? Когда всё отдано ему, одному ему, до самого донышка, до самого, самого?.. Да никогда!