Воистину, сон разума порождает чудовищ. Крылатая эта фраза нашла тут явственное подтверждение. И ещё одно расхожее и во многом успокаивающее, даже спасительное утверждение на все времена — «всё, что ни делается, делается к лучшему!», было сейчас для Ирмы настоящей отдушиной. И зверь — в каждом из нас! — заключила она про себя. Вопрос: какой он из себя?.. Интуитивно она чувствовала в своих поступках и действиях какую-то неправильность, какие-то нестыковки, но, имея подоплёку, определённую цель и добиваясь её всеми доступными способами и средствами, все сомнения, а с ними и неуверенность, отбрасывала прочь, как ненужный сейчас хлам и мусор.

То же и с этим зверем. Она понимала, что всё это последствия применения и проявления той самой Силы, что дало ей то дьявольское отродье. Энея, как назвал её Баев. Надо же, сколько, оказывается, здесь неприкрытой романтики! Ничего, за это он тоже поплатится. Потому что теперь-то Ирма знает, где та самая Энея находится. Институт Биотехнологий. Так гласило сообщение от его женщины, только что пришедшее на их комп. Ну что ж, пусть теперь поединок между ней, Ирмой, и отродьем дьявола и решит окончательно, кто имеет тут право на жизнь, кто способен правильно распоряжаться человеческими душами, а кому такое не позволительно ни при каких обстоятельствах.

Но для начала бросит она в бой Лоцмана, всё-таки бывший пограничник, спецнавыки имеет. А для этого нужно, чтобы зверя он хотя бы не боялся. Дать обоим соответствующую установку, заставить их если и не полюбить друг друга, то хотя бы не ненавидеть. Особенно зверя. Потому что в бой они пойдут вместе, бок о бок, рядом. Ничего, сейчас она соберётся и сделает, она теперь может всё. И всё у них получится. От Лоцмана с таким его напарником потребуется немного. По её мнению, самый минимум: хотя бы с полчаса активных действий — отвлечь, вызвать огонь на себя, раскидать охрану, ну, а потом…

Ну, а потом начнётся самое значительное. Этакий завершающий штрих. Последний этап. Подключится уже она, Ирма Миллер, когда отвлекающий маневр сработает и её ждать не будут. Подключится с помощью той Силы, что вложил в неё сам дьявол в обличии этой девчонки. С его оружием — против него же…

Энея там, в институте, была занята и озабочена совершенно другим, чтобы ждать ещё и удара в спину.

По штатному расписанию экипаж воителя класса «Ти-инг», на борту которого и находился сейчас ва-гуал, состоял из девяти тысяч восьмисот сорока трёх алгойцев. Большая их часть, порядка семи тысяч, отвечали за вооружение: операторы орудийных комплексов, пси-генераторов, дальнобойных эм-лазеров и пилоты истребителей-перехватчиков из десяти эскадрилий. Остальные занимались непосредственно двигателями, отвечали за ресурсы и вспомогательную технику, которой на воителе хватало. Было, разумеется, и руководящее звено — старшие офицеры во главе с капитаном и начальником штаба, а также навигаторы.

Всё это было. Недавно.

Теперь же на воителе осталось от силы сотни две алгойцев. Остальных ва-гуал просто-напросто растворил в себе, нарастил таким образом собственную мышечную массу, справедливо посчитав, что такого количества особей ему тут совершенно не нужно. Он оставил лишь тех, кто отвечал непосредственно за жизнеобеспечение корабля, за его, грубо говоря, «плавучесть» и ориентировку в пространстве. А вот огневая мощь звездолёта и поддержка со стороны истребителей его абсолютно не интересовала — ва-гуал сам являлся оружием, во сто крат сильнее и продуктивней того, чем тут стреляли. Пару секунд он посвятил судьбе капитана и решил оставить того в живых. Пока. На всякий случай, возможно, и пригодится. Нон Саал никак на такое не прореагировал, сидел окаменевший, с остановившимся взглядом, взглядом в никуда, полностью отрешённый. Отросток ва-гуала, что бахромой свисал тут отовсюду, выходил из позвоночника бывшего капитана и дальше терялся в этой золотистой чащобе. Решил ва-гуал судьбу капитана чисто интуитивно, по-большому ему было плевать и на него, и на остальных, что тенями бродили по опустевшему кораблю. Все эти особи нужны были только для одного — чтоб исправно функционировал тот механизм, внутри которого его разбудили и заставили действовать, интуитивно прочувствовав, ради чего он и был когда-то рождён.

А вот интересовало сейчас ва-гуала то, что находилось впереди. Оно не просто ждало, оно и звало, и притягивало. И затягивало… То был театр военных действий. Театр, в котором он был единственным главным режиссёром. Без номинальных помощников — ему они были ни к чему. Без декораторов — декорациями тут стал сам космос. Без музыкантов — музыку боя сочинял он сам. Без костюмеров — это вообще лишнее. И без зрителей, наконец. Их роль играли лишь звёзды и пустота…

Правда, он чувствовал к себе чьё-то внимание. Там, где-то на периферии, где-то далеко-далеко. Кто-то следил за ним внимательно и осторожно. Вернее, подсматривал, легонько, в полглаза. Это раздражало и одновременно вызывало беспокойство. За ним подсматривали как бы в щёлочку, гася при этом сознание, пряча его за семью печатями. Волновало его и тревожило как раз то, что за этими печатями находилось. Сила. Именно та Сила, которой он и сам был наделён сверхмеры.

Через два часа он достигнет пункта назначения и засолирует в полный голос. И не пощадит никого, будьте уверены. Насытится. Станет во сто крат сильнее. И вот тогда…

И тогда разберётся с тем, кто проявляет к нему излишнее внимание, у кого тоже имеется то, что составляло его сущность. Небольшая часть сознания ва-гуала иногда задавалась вопросом, задавалась мимолётно, так, на излёте: кто же это?

Эмоции для него ничего не значили, вернее, основополагающими для него они не являлись. Просто имелось нечто, что могло бы с ним поспорить или даже потягаться. А это было уже опасным. Не совсем, но потенциально. А значит, его необходимо просто уничтожить. Без сомнений и вариантов…

Капало прямо на нервы, с тупым и раздражающим постоянством: кап-кап, пауза, и по новой. В пустое ведро, подставленное то ли специально, то ли заранее. Кап-кап, а иногда и откровенное «бум!», это когда тяжёлая капля вдруг попадалась. Минут через сорок это нытьё Тори не просто надоело, а осточертело вконец. Хватит!

— Махмуд? Шах? — бросила она через плечо.

Напарники словно из воздуха родились; не было их, и вот уже тут, рядом.

— Слышите? — в подробности Тори не вдавалась, а задавать наводящие вопросы на позиции считалось у неё дурным тоном. — Заверните этот грёбаный кран! Ни сосредоточиться толком, ни прислушаться, чтоб его!..

Махмуд с Шахом переглянулись. Что-то мать совсем разнервничалась. Шах чуть пожал плечами, Махмуд же только зыркнул на него карими глазищами — пошли, мол! Бейберы отправились наводить порядок, и никто из них не подозревал, что жить им всем оставалось меньше пяти минут.

Тори закинула автомат за спину, достала сигарету, чиркнула зажигалкой, вдохнула дым и чуть расслабилась, прикрыв глаза. Помнится, они как-то поспорили с Ромкой, кто из них первым бросит курить. Она, конечно, подкалывала, шутила, утверждая, что пачка сигарет для него дороже и собственной жизни, и их отношений, и целого мира впридачу, что за сигарету тот побежит на край света, коли приспичит. Роман не обижался, он вообще не умел обижаться, этот её большой ребёнок, только в серых глазах мелькнёт нечто такое, что хотелось тут же прижать его голову к груди и гладить по волосам, шепча что-то успокаивающее. А потом он, в свою очередь, довёл и её своими убийственными и не слишком-то приятными аргументами. Курить и ты не бросишь, на полном серьёзе заявил, потому что у тебя работа нервная, ты вообще, мать, не женщина, а бой-баба, таких у нас называли раньше на Руси даже не баба, а «бабища» — и коня остановит, и типа в огонь сунется… Но достало её не это, а тут же прозвучавшее из его уст явное противоречие: Ромка стал далее утверждать, что она, как всякая представительница Скандинавии и той же Балтии, совершенно инфантильная и вообще они все по жизни заторможены, словно пыльным мешком из-за угла долбанутые. Вялые какие-то, вечно себе на уме. Да неужели? А как же насчёт бой-бабы? — воскликнула она и повалила его на кровать. Заторможенная? Инфантильная? Сейчас посмотрим!.. И тут же обоих как прорвало, словно накрыло чем-то. Как же они любили тогда друг друга! Исступлённо, будто в последний раз. Не могли оторваться, насытиться, испить самих себя до донышка, которого всё не было и не было, сил, казалось, друг для друга немеренно… Как чувствовали… А теперь вот её викинг ушёл. Навсегда.