И вот тут, на этой ПРС-32, в неё и вошло и осталось уже навсегда ощущение сопричастности с чем-то глобально-непостижимым и буквально выворачивающим тебя наизнанку своим составляющим. Показалось ей тогда, будто чьи-то остро-леденящие, холодные пальцы проникли в неё и тут же коснулись обнажённого и совершенно беззащитного мозга, перебрали в мгновение ока все его нервные окончания, впитали через них, подобно губке, ставшим тут же податливым и рыхлым сознание, и убрались прочь так же внезапно и скоротечно, как и проявились загадочно и неведомо откуда только что. Ирма же будто оглохла и ослепла, стала подобной человеку, который случайно, невзначай прикоснулся к оголённому высоковольтному проводу, но который не только не расстался с жизнью, но жизнь эта для него совершенно неожиданно взошла вдруг на качественно иной уровень, на котором всё, что ранее было привычным, обыденным, насущным и приземлённым, значения особого теперь уже не имело. Ирма на глазах совершила качественный скачок, на который природе при других-то обстоятельствах потребовалась бы целая эпоха. Она с лёгкостью определила, откуда всё это исходило — от стоящего на соседней платформе спецмодуля СКБ. И буквально задохнулась от ненависти к этой службе и к тому, что эта Служба сюда, на Землю, в очередной раз приволокла, несмотря на всю их борьбу, старания и усилия. По какому-то наитию она решила дальше с группой не лететь, а последовать за модулем с этим. И не прогадала. И если потом Баеву потребовалось время, чтобы привыкнуть и осмыслить, прочувствовать до конца своё новое состояние и оценить сверхъестественные способности, то ей, Ирме Миллер, врождённому и только что спрогрессировавшему экстрасенсу и биоэнергетику, его почему-то не понадобилось вовсе (психика, что ли, другая, а с ней и конституция?). Она стала одномоментно тем, кем являлась на сегодняшний день, здесь и сейчас — во всеоружии, наполненной Силой до краёв и вдобавок полностью осведомлённой. В том числе и о личности самого Баева, и о том, откуда и как тот заполучил это дьявольское отродье. Она просто знала о всей подоплёке, совершенно не интересуясь подробностями, как и почему всё это к ней пришло наряду с основным и главным — с той неведомой Силой. Просто в неё вдруг каким-то образом вошло наравне с Силой и то, что стояло рядом, особо и не прячась. И тогда Ирма поняла: уберечь Землю от ока тьмы — её непосредственная миссия. В том, что это порождение самого дьявола, она не сомневалась ни капли. Потому что такое не дьявольским быть не может по определению. Если не изначально.

И сейчас, глядя на неуверенного и встревоженного Ника Велеса и вполне представляя, что тот обо всём думает, видя его насквозь, ей хотелось и плакать, и смеяться над тем, что Ника волнует, какие, в сущности, мелочи, незначительные пустяки. И она бы скорее всё же посмеялась. Если б не тот зверь, что не давал ей покоя…

Она вдруг подумала, а что будет, если выпустить его на свободу хоть на минутку. И тут же представила, как он выходит из неё, как напрягает и без того упругие мускулы и поводит острой мордой по сторонам. Внутренне всколыхнулась и… И чуть сознание не потеряла. Два звука соединились в один — вопль Велеса, полный ужаса, и утробное, глухое рычание. На излёте сознания Ирма увидела рядом с собой нечто остро-клыкастое и чрезвычайно опасное. Опасное смертельно, как только может быть смертельно-опасным то, что выпускается из тебя наружу, как давний кошмар. Пусть и выпускается-то на минуту. Но той твари, что живёт у вас внутри, на уровне подсознания, иногда уходя, но всегда возвращаясь, той минуты хватит за глаза. Чтобы доказать, наконец, кто тут настоящий хозяин…

И всё же, в отличие от Велеса, сознание Ирма не потеряла, осталась на самой грани, удержалась. И удержала за шкирку тварь, что из неё вырвалась вопреки всем законам, а главное, здравому смыслу. Но несмотря на всё это, тварь её слушалась, не в последнюю очередь благодаря тому, что наполняло Ирму, как перебродившее вино малоёмкий сосуд. Вином в данном случае являлась именно та Сила. Вот только Велесу от этого нисколько не было легче.

Когда возникшее из ниоткуда чудовище косматой глыбой вдруг прыгнуло на него, он только и успел что издать сдавленный вопль да прикрыться рукой, а потом провалился туда, где было тепло, хорошо и уютно, где не надо было ни о чём думать, где не было этого нереально-смертельного, где не было, наконец, Ирмы, с некоторых пор ставшей не пойми кем. Однако пребывал Ник в этом тёплом и уютном недолго. Стресс, отправивший его туда, за грань реальности, почти тут же и вернул обратно; уж слишком напряжены были нервы, чтобы позволить себе в данную минуту такую роскошь, как беспамятство. И первое, что он узрел, вернувшись из уютного и безопасного, была эта ведьма в обличии невзрачной, худой женщины с бледным, осунувшимся лицом. Только внешность-то в данном случае как раз и оказалась обманчива. В глазах её, холодных, равнодушных, стыло выражение презрительной снисходительности к ним, людишкам, что копошатся тут, у её ног. Ещё там проглядывала надменность и скрытая угроза всему, что может ей хоть чем-то помешать. Она сидела в кресле нога на ногу, с гордо поднятой головой, и небрежно оглаживала примостившуюся рядом бестию, наваждение из давних, полузабытых кошмаров — с огромной головой, ершистым панцирем вокруг шеи, вытянутым туловищем, под которыми прятались мощные лапы с остро поблёскивающими когтями. Глаза химеры были тускло-багровыми, в них, казалось, навечно застыли отблески пламени самого Ада. Ник содрогнулся, аж до мурашек, не в силах взгляда отвести от этого монстра, этого кошмара, непонятно как материализовавшегося здесь, в таком же материальном и осязаемом. Что до недавнего времени звалось их миром.

— В общем так, Лоцман, — тяжело и тускло упало её голосом. И даже в таком, в полуобморочном состоянии, но Ник уловил, чего ей стоило сейчас говорить, какое внутреннее напряжение владело ею, выдавливая на поверхность свинцовые бруски слов. — Мне нужно, чтобы ты был в…

Она назвала объёкт, и он тут же намертво застрял в памяти — институт Биотехнологий. Словно калёным железом приложилась, выжигая в мозгу два этих слова — «Институт Биотехнологий». Он отрешённо смотрел в тёмно-багровые глаза чудовища у ног такого же чудовища. Понял он это теперь с ослепительной ясностью, и такое даже принесло некоторое облегчение — наконец-то хоть что-то прояснилось. Но Велес был настолько поражён всем сейчас происходящим и вдруг открывшимся, что вопрос «как такое может быть вообще?!» в голову не приходил. Вернее, что-то такое внутри имелось, себя обозначало, но не более. Во многом его душой сейчас распоряжалась и командовала Ирма. Душеприказчик в её лице не только держал все нити, но и плёл новые, перекраивая его сознание стежками-установками буквально на живую, подгоняя под свои цели и задачи, обозначая приоритетное и ставя необходимое.

Но смотрела Ирма на Велеса через силу, через «не могу» вбивала в него установку, ей самой хоть в обморок падай, так погано ей никогда не было. Она совершенно не ожидала подобного эффекта. Из искры — пламя! Браво, Владимир Ильич, ты зрел в корень. Фантом зверя неожиданно вдруг ожил, обрёл зримые очертания, стал абсолютно материален, жизнеспособен и выхлестал попутно из неё почти всю энергию. Он даже пах чем-то знакомым, то ли тиной, то ли болотом, какой-то затхлостью. Хорошо, не серой. Сейчас большая часть её сил уходила на то, чтобы контролировать это создание, выросшее и обретшее разум и эмоции у неё внутри. Никогда бы она не поверила, что такое может быть, а тем более, что это может иметь с ней общее, некие точки соприкосновения, может вырасти в её внутреннем мире и дальше выйти наружу, как птенец из яйца. Пока не убедилась воочию. Зверь, чудище, монстр, химера, — называй как хочешь, но оно жило, дышало и лежало рядом, наплевав одним своим присутствием на всё, что люди раньше думали о сознании и подсознании. И она где-то боялась своё же собственное наваждение, обрётшее вдруг законченный образ в виде этого монстра, что только и ждал команды разорвать в клочья. Кого угодно, лишь бы показать, кто тут хозяин, и что он, как хозяин, может.