Мысль такая и подстегнула, и заставила работать. Пребывая в некоторой прострации, Елена выбралась из-под Гонгвадзе и заглянула тому в лицо. Как он там? На себя было плевать, да и главное ли это? Потом огляделась, чтоб хоть как-то сориентироваться. М-да… Темно и не поймёшь сразу, где и находятся. По щеке текло что-то влажное и мокрое. Она машинально утёрлась и неожиданно для самой себя всхлипнула. Чёрт с ней, с кровью! А потом уселась, оперлась на руки и разревелась, совсем как маленькая девочка, потерянная и одинокая, как никогда. Ну почему?! За что ей это?! И взревела в полный голос, уже не стесняясь и никого не боясь — в ней заговорило в полном объёме то, что дремлет до поры до времени в каждом из нас и которое зовётся просто и лаконично — самобичеванием с отчаяньем вместе…
Когда Ирму отбросило, она сначала и не поняла, что это и отчего? Потом встряхнулась, как кошка, быстренько вскочила и направилась обратно, к выходу. Но замерла на полушаге, ибо поняла, что цель достигнута: все те, кто мешал, устранены. И больше ей тут, у входа, делать нечего. Некоторое время постояла, к чему-то прислушиваясь, а после развернулась и пошла туда, куда и стремилась всё это время — вниз, вниз и только вниз! К той, что сидела там и звала, звала и звала! Как в прорубь бросилась…
А внизу, возле самого лифта, её поджидал Баев. Ох, как… На ловца и зверь….
— Уйди, — глухо промолвила и посмотрела в глаза этого человека. Как на последнее, что смотрят в этой жизни. Холодно и отстранённо. Им она займётся позже.
— Ты проиграешь…
Ким глянул на Тори и Андрея, что распластались тут безвольными куклами в луже крови. И столько было невысказанных чувств в его взгляде, что даже Ирма поняла, что не всё так просто, как ей тут представлялось. А потом Ким тихо повторил, не отрывая взгляда от тел:
— Уйди… Я не хочу тебя убивать… Не хочу, чтобы ты выглядела так же… Хватит уже…
Желваки так и ходили на его лице. Больше ничего не сказал — итак всё было понятно. Более чем.
— Ты уверен? — хрипло рассмеялась та, что ещё недавно звалась Ирмой Миллер и сделала шаг вперёд, поднимая руки с растопыренными пальцами. Это было последнее, что она успела сделать.
— Уверен… — еле слышно ответил Ким, зажмурился и вдарил всей мощью пси-энергии, что была замешана на ненависти и отчаянье. А еще на сожалении. Удар вышел таким, на который он и рассчитывал — безжалостный, разящий и целенаправленный. Та тоже ударила, но его пси-волна оказалась куда сильнее и избранней. Ирму отбросило, как пластмассовый манекен после выпада умелого и уверенного в своих силах бойца, прирождённого охотника. Её буквально размазало по стенке. Некоторое время она дёргалась, пытаясь восстановить функции сломанного позвоночника, а потом затихла и всхлипнула напоследок, как совсем недавно бедный Демон. И молча отошла, так и не поняв, кем она стала и чего могла достичь, если бы…
Баев некоторое время стоял таким же манекеном, слепо глядя в пространство, а после будто очнулся, непонимающе огляделся и, механически переставляя ноги, подошёл к лежащей навзничь Ирме. Её ответный удар тоже был сильным, достаточным, чтоб свалить кого угодно, но только не Кима. Защита его с некоторых пор стала адекватна нападению. Некоторое время Баев смотрел на скомканную, как лист бумаги, фигуру, а потом медленно опустился на колени, закрыл ей глаза и прошептал:
— Ты не знала, что творишь… — и непонятно было, что сейчас больше в его голосе, то ли сожаления, то ли констатации того, что свершившееся уже не исправить никак и никогда. И ещё ощущал он бессилие. Что так вот, непоправимо и где-то по-дурацки, во многом бессмысленно. Как-то походя.
Видит бог, не всё было в его власти.
И сглотнул набежавшие спазмы. Отчаянья уж точно.
Как же он не успел?.. Да и как успеть, если минутами ранее пребывал он в месте, которому даже и названия-то в человеческом языке не имелось, одни мало что значащие понятия и определения? Слишком многое поставлено на карту. Баев понимал, что прошёл недавно нечто, больше подходящее по смыслу с понятием «инициация», и поэтому просто не был в состоянии предотвратить тут недавнюю трагедию. Утешало это мало, но хоть как-то, чуть-чуть успокаивало. Не так рвало душу. Однако, посмотрев на Тори и Андрея, Ким снова почувствовал внутри звенящую пустоту, тоску и безысходность. И на негнущихся ногах, так же оловянно, подошёл к Тори и сделал единственное для неё возможное — закрыл той широко распахнутые, мёртвые глаза. Рука коснулась всё ещё тёплой кожи, и Баев чуть не взвыл, до крови закусив губу. Постоял некоторое время с закрытыми глазами (но всё равно видел окружающее, уже новым, сверхчувствительным зрением, основанном на пси-восприятии), потом двинулся в сторону Андрея и проделал то же самое, прикрыл и его такие же мёртвые, пустые глаза. Постоял, полный внутренней боли, сожаления и… скорби. Думать ни о чём не хотелось. Даже о будущем.
И особенно — о нём…
Гонгвадзе застонал и прерывисто, хрипло задышал, Елена бросилась к нему, мгновенно позабыв и о себе, и о сотрясающих её рыданиях, и о том, что едва не разбились.
— Как вы, Ираклий Георгиевич? — наклонилась она над шефом, с невысказанной надеждой и болью всматриваясь в такое знакомое, но отчего-то вдруг сразу, одномоментно постаревшее лицо. Она чисто женским движением подобрала волосы, рассыпавшиеся по плечам, и всмотрелась ещё раз. Свет от торчащего рядом фонаря был резким, с чуть желтоватым отливом, и поэтому казалось, что кожа лежащего какого-то неестественного, мёртво-жёлтого оттенка. Или не казалось?.. И действительно всё так плохо?
Гонгвадзе пошевелился, глухо простонал и медленно открыл глаза. Было видно, что ему трудно, больно, и что он с трудом приходит в себя. Но вбитый в подкорку, под кожу, подсознание опыт оперативника имел на сей счёт иное мнение.
— Где мы? Что с людьми?.. Что с ним?
Елена моментально поняла, о ком речь.
— Не знаю, Ираклий Георгиевич, ничего не знаю, — она всхлипнула. — Люди в танках с ума посходили, вы меня вытащили, и вот мы тут… Приземлились… Чуть не разбились, правда… Ох… Да что ж такое-то?…
Слов не хватало, не находилось точных, они крошились и комкались, превращаясь в итоге в междометья и ненужные сейчас эмоции, банальные слёзы и всхлипывания. Елена элементарно растерялась, а мысли о Киме вообще вводили в самый настоящий ступор. Где он? Что с ним? Жив ли?!.. Ни о чём другом думать женщина не могла, да и не хотела.
Гонгвадзе опять прикрыл глаза, так было легче, темнота успокаивала, и боль вроде бы чуть-чуть отпускала.
— Лена… Слышишь?
— Я здесь, Ираклий Георгиевич…
— Ранили меня и, по-моему, крепко ранили, так что… Соберись, девочка, негоже расслабляться… Прежде всего связь… Вызывай сюда всех, кого сможешь, оперативников в первую очередь… Хотя я сам! Активируй свой трэк, а то мне и руку не поднять, онемело всё… Готово?
— Сейчас, Ираклий Георгиевич, сейчас… Чёрт!
Она торопилась, спешила и поэтому руки дрожали, не попадали в нужные кнопки и комбинации. Ругая себя последними словами, Елена собралась, натыкала нужный код и поднесла руку с трэк-браслетом чуть ли не ко рту шефа. Но даже в таком состоянии она сделала всё правильно, вышла именно на дежурного по Сектору, а не на кого-нибудь второстепенного, необязательного в такой ситуации человека. Свою подругу, например. Стресс в данном случае заставил как раз собраться и адекватно принимать те решения, что необходимы в первую очередь.
— Кто это? — Гонгвадзе говорил медленно, затуманенно смотря на Елену. Та опять к нему наклонилась, и полностью заслонила льющийся от фонаря свет. Над головой женщины будто нимб образовался, лица совершенно не видно, лишь волосы в обрамлении чего-то радужного, струящегося. Или это у него в глазах всё так расплывается? Вон и картинку с трэк-сигнала еле видит. — Дежурный? Да, я, Гонгвадзе… Срочно поднимай опергруппу и в Институт Биотехнологий… Отставить! Они же там вляпаются по незнанию, прямо в пасть… Так. Поднимай их и направляй сюда, по маяку этого трэка. Дальше! В непосредственной близости от института потерпели катастрофу два флайтанка, медиков давай, спасателей и прочих спецов, сам знаешь. Что? Уже был сигнал и уже отреагировали? Тогда тревогу по Сектору и императив категории «УГРО». Да, первой степени. Угроза жизни более чем… О-о, маймуни бавшвеби!..