Уинчингему показалось, что цыгане вели себя довольно шумно, а когда вошли в комнату, оказалось, что их не двое, а трое. Хорошо, что он не стал

нападать на них из-за двери, как хотел это сделать вначале.

Вошедшие о чем-то болтали на своем языке, но Стерн не понимал ни слова. Очень скоро он почувствовал прикосновение их рук и догадался, что, выполняя указание Клода, они его раздевают.

Усилием воли он заставлял себя лежать неподвижно и беспомощно. Мерзавцы хорошо знали свое дело! Наверняка не первый раз раздевают и грабят!

Двое цыган подняли пленника с пола, а третий сгреб в охапку его одежду и быстро спустился по лестнице. Дождавшись сигнала, длинного, тихого свиста, цыгане стали спускать по лестнице лорда Уинчингема.

Он почувствовал, как его вынесли на солнечный свет теплый, ласковый и почему-то успокаивающий Глаз Стерн не открывал, но, хорошо зная мельницу понимал, куда его несут.

Цыгане шли налево, мимо колеса, к берегу пруда заросшего кустарником.

— Положи его вещи вон там! — приказал один из них, и лорд узнал по голосу одного из вчерашних похитителей.

— Давай!

Это был сигнал человеку, который держал лорда за ноги. Двое цыган раскачали Стерна и бросили в пруд.

Успев сделать глубокий вдох, лорд оказался под ледяной водой. Он чувствовал, что идет ко дну, словно какой-то водоворот увлекает его в свои глубины. Но был готов к этому.

Лорд Уинчингем быстро поплыл под водой в сторону берега, с которого его только что сбросили. Его продолжало засасывать; он это чувствовал и понимал, что глубже опускаться не следует. С другой стороны, цыгане, безусловно, наблюдают за прудом, поэтому выдавать своего присутствия нельзя. Стерн продолжал плыть, стараясь держаться, насколько это возможно, глубже под водой и подальше от середины пруда.

Легкие у него разрывались, а голова болела так, что казалось, он вот-вот потеряет сознание, прежде чем найдет то, что может спасти его: подводную часть старого мельничного колеса. Оно было прямо перед ним, и он с радостью ухватился за него. Еще одна секунда, и можно остановиться!

Держась обеими руками за колесо, лорд Уинчингем нырнул под него и начал осторожно подниматься из воды. Дыхание через ноздри действовало на него как живительный эликсир, но сначала он не мог думать ни о чем, кроме того, что жив и дышит. Затем, сознавая опасность, по-прежнему угрожающую ему, опустился пониже, так, чтобы над поверхностью воды остались только его глаза, и огляделся, дабы видеть, где находятся цыгане.

Они стояли примерно в тридцати ярдах от него, на берегу, с которого его сбросили, и смотрели на середину пруда, конечно не догадываясь, что их пленник сбежал не только от демонов, живущих в водовороте, но и от них.

С облегчением вздохнув, лорд Уинчингем спрятался подальше за мельничное колесо. Вода была невероятно холодной. У него уже стучали зубы, но он надеялся, что цыгане скоро уйдут. И не ошибся в своем предположении. Уходя, цыгане обернулись. Старший посмотрел сначала через правое плечо, затем через левое, а потом быстро и. бесшумно, как индейцы, все направились к лесу, что рос по другую сторону от мельницы.

Цыгане почти скрылись из вида, и лорд Уинчингем, благодаря Бога, решил, что теперь уже можно вылезти из воды, но тут кто-то из них вернулся. Стерн снова спрятал голову за колесо, но цыган даже не повернулся в его сторону. Это был молоденький мальчик, вероятно не присутствовавший при его утоплении. Он схватил под мышку одежду, лежащую у запруды, и убежал за остальными.

Лорду Уинчингему неудержимо хотелось крикнуть ему вслед: «Стой, воришка!» — но, вспомнив, что ни при каких обстоятельствах он не должен привлекать к себе внимание, сдержался.

Подождав около пяти минут, он, посиневший от холода и дрожа, поплыл к берегу и выбрался на солнечный свет. Ему очень хотелось немного отдохнуть и погреться на солнышке, но это было опасно. Тогда Стерн быстро юркнул в кусты, хорошенько отряхнулся и направился в сторону, противоположную той. куда ушли цыгане, — к Уинчу.

Посмотрев на солнце, лорд определил, что уже, наверное, часов девять, и, тихо застонав, пусти, » л бежать.

Девять часов! А Тина выходит замуж в одиннадцать! Ведь все тщательно спланировано: в полдень свадебный завтрак, а после него жених с невестой отправляются в свадебное путешествие. У них будет немало времени, чтобы до наступления ночи добраться до Ньюмаркета. Лорду Уинчингему хотелось биться головой о камни, когда он вспомнил, что сам устроил так — это казалось ему разумным. Почему он не назначил свадьбу на вторую половину дня? Тогда успел бы!

Через некоторое время Стерн был вынужден замедлить бег, не потому, что устал, а потому, что у него . нестерпимо болели ноги. Со времен мальчишества ему не приходилось ходить босиком, да еще по такой неровной, каменистой почве, превращавшей каждый шаг в адские муки.

Время шло, а он продвигался вперед потихоньку. В этой части поместья не было ни одного дома. Сельскохозяйственные угодья находились в другой стороне, и там лорд появлялся только во время охоты.

Совершенно голый, обгоревший на солнце, искусанный насекомыми, с разбитыми в кровь ногами, он мужественно шел, движимый одним желанием: успеть спасти Тину! И гнал от себя мысль, что это практически невозможно.

Даже взяв самую резвую лошадь из своей знаменитой конюшни, все равно не успеет.

Через три четверти часа лорд Уинчингем попал на пшеничное поле, в центре которого стояло пугало. Кинувшись к нему, он увидел очень старые штаны, набитые соломой, и потрепанный камзол. Распотрошив пугало и отряхнув солому, он обрадовался, что теперь у него есть хоть какая-то одежда и не придется появиться дома в чем мать родила. Натянув на себя жалкие обноски, громко скомандовал себе: «Вперед!»

Никогда раньше лорд не представлял, как обширны его владения и как много нужно сделать, чтобы улучшить дороги, построить коттеджи! Теперь же поклялся, что, если когда-нибудь ему представится возможность, он построит много домов, проложит приличные дороги, словом, улучшит жизнь тех, кто ему верит.

А между тем все шел и шел… Голова болела, ноги кровоточили… Но он не обращал на это внимания. Сейчас главное — Тина! Тина, принесенная в жертву из-за его глупого эгоизма!

Увидев впереди, дорогу в Лондон, проходящую через поместье, лорд с облегчением вздохнул. Позади осталась почти невозделанная земля, а впереди раскинулся любимый парк, обнесенный кирпичным забором.

Он уже собирался пересечь дорогу, как вдруг вдалеке заметил приближающую карету. Мысль работала быстро. Если попросить о помощи, его, вероятно, отвезут или в Лондон, или в Уинч, где он сможет взять свою лучшую лошадь. Последнее, конечно, лучше! Ведь, в конце концов, довольно странно явиться в церковь, чтобы отменить свадьбу своей подопечной, в рванье, снятом с пугала!

Лорд протянул руку, приготовившись шагнуть навстречу карете, но предчувствие опасности заставило его отступить. В последнюю секунду он спрятался за кустом у дороги и пробормотал:

— Они в любом случае не остановились бы, приняв меня за бродягу или разбойника.

Сидя в укрытии, лорд понимал, что это лишь предчувствие, но нечто посильнее, чем здравый смысл, повелевало ему не останавливать карету.

Теперь он видел, что правит каретой человек, немилосердно хлещущий кнутом двух лошадей, которые, развевая гривами, мчались по дороге с почти невероятной скоростью. Когда лошади промчались мимо, из-под колес ливнем полетели камни, и карету скрыло облако пыли.

Но, несмотря на скорость, лорд Уинчингем узнал человека, который правил лошадьми. Это был Клод! Его зубы были оскалены в почти дьявольской усмешке, а глаза бешено сверкали, что удалось рассмотреть даже за доли секунды.

Лорд Уинчингем, не дожидаясь, пока уляжется пыль, пересек дорогу и перепрыгнул через забор в парк.

Куда несется Клод и зачем? Стерн не мог этого знать, но какое-то предчувствие подсказывало ему, что дело касается Тины. Тина в опасности. Он должен… он должен спасти ее!