Людей похожих на меня, за время моего перекуса, заметить так и не довелось, что конечно же не страшно, но и не совсем хорошо. Снова оказаться белой вороной, в серьёзной стае орлов, мне не хотелось бы.

— Да, один я тут такой, как сирота казанская. Одиночка, по другому и не скажешь — сделав заключение из увиденного, высказался я вслух.

Утолившая голод местная мацарелла, попав в желудок, вызвала у него нестерпимую жажду. Закинув мешок за плечи, конечно так чтобы не расколоть находящиеся в нём стеклянные предметы, пошёл на поиски воды, стараясь не смотреть в глаза серьёзным, а порой и очень суровым мужчинам.

Возвратившись к магазину, к той его части, где висела надпись «скупка», обнаружил довольно приличную очередь, выстроившуюся к ещё так и закрытым дверям. Уперевшись в спину последнего, из числа желающих в неё попасть, спросил:

— Вы последний?

— Чего? — грубо ответил повернувшийся ко мне мужчина, по всему видно еле сдерживающий себя, чтобы не харкнуть в мою, излишне культурную, харю.

— Ты, спрашиваю крайний? Чего? — небрежно сплюнув на землю, сквозь свои белоснежные зубы, ещё не окончательно забывшие о существовании зубной пасты, снова спросил я.

— А чего не видно? — не менее агрессивно, узнали у меня.

— Раз спросил, значит не видно — жёстко ответил я, давая понять, что не намерен терпеть разное хамло, случайно оказавшееся рядом.

На этом, дружеская беседа, к моей огромной радости закончилась. Мужик отказался со мной разговаривать в таком тоне и снова повернулся лицом в сторону магазина. Хорошо, что свершилось это до того, как к нему подошли не менее серьёзные, чем он сам, подельники. Иначе огрёб бы я по полной, от этой многочисленной компании, полностью подтвердив своё гордое звание «одиночка», так как заступаться за меня навряд ли бы кто то захотел.

Очередь для меня точно такой же праздник, как и Новый год, но только в том случае, когда её продвижение находится в моей власти. Тратить же время попусту, находясь среди лиц, дышащих в спину друг друга ядом нетерпения, это не про меня. Предупредив стоящего за мной, низкорослого, загорелого, широкоплечего крепыша о том, что отойду минут на пять, отправился во второе отделение магазина, туда, где на стене висела короткая надпись — «Продажа». Дверь в этот отдел давно открыта и люди в неё заходят, но правда в таком количестве, что образовать очередь у них навряд ли когда получится. Ещё на подходе пытался разглядеть, сквозь пустые глазницы окон, ассортимент товара этого отдела, но плохое внутреннее освещение сделать этого так и не позволило. Не получилось заняться изучением образцов и сразу после проникновения внутрь торгового зала, какое то время глаза привыкали к помещению, в котором отсутствовало искусственное освещение. К осмотру приступил лишь после того, как вместо серых пятен перед ними показались предметы и образы. Стеллажи, полки и витрины, в которых стёкла заменяли деревянные решётки, были заставлены всем чем угодно, только не тем, что ожидал здесь увидеть. Магазин был до отказа забит продукцией, носимой и таскаемой с собой людьми, стоящими рядом со мной в очереди и без дела болтающимися возле неё. Здесь было всё: одежда и обувь, головные уборы и орудия промысла, металлическое и деревянное оружие, просто дикого качества, средства для переноски и упаковки грузов, спальные принадлежности и ёмкости под жидкость. Не было только одного, вещей, которые пытаются продать в соседнем отделе, а меня сейчас интересуют именно они.

Только третий по счёту дом, какая либо надпись на котором отсутствовала вообще, оказалось тем отделом, где реализовывали приобретённые у, так называемых, «одиночек» вещи и в нём я задержался на долго, стараясь отыскать что то похожее на свой товар, для определения его реальной, закупочной цены. Из хозяйственного стекла имелась лишь тёмно зелёная бутылка, ёмкостью ноль семь, с отколотым горлышком, стоившая, как пятьдесят с лишним головок сыра, из обуви не было совсем ничего, а современной мне одеждой, так и вовсе в этом отделе не пахло. Зато барахла, типа того, что коллекционирует Ден навалом, но мне сейчас не до него, что толку разглядывать фарфоровые безделушки, когда тебе надо выяснить, сколько следует просить за мало ношенные джинсы.

Очередь двигалась медленно, к моему возвращению впереди, перед дверью, топталось ещё человек семь, если отсечь всех остальных членов групп, стоящих рядом. Это давало возможность спокойно подумать над самым важным вопросом из тех, которые когда либо стояли в моей жизни, возникшем, как и всё самое важное, внезапно и очень категорично. Звучал он просто: «За сколько продавать всё, что осталось при мне на данную минуту, после перемещения сюда на замечательной машине времени, принадлежавшей моему самому дорогому приятелю?» Пускай список лотов и не велик, но его неповторимость, и свежесть позволяет надеяться на многое. Я решил продать всё, кроме спичек и часов, даже банку с закручивающейся крышкой и ту оставлять себе не собираюсь, не дай бог, где поколотится и живи потом с таким горем всю оставшуюся жизнь. Нет вру, себе оставлю ещё плавки, можно было бы и их толкнуть, но снимать исподнее у всех на глазах, такой поступок мне пока не под силу. И что тогда получается? На реализацию я выставляю две стекляшки, в сумме тянущее на три с половиной литра, джинсы, толстовку, одна сторона которой приняла цвет местного хаки, кроссовки с белыми шнурками, пару грязных, но ещё достаточно прочных носков и два, почти новых, пакета из супермаркета. Список просто ошеломляющий. С учетом моего личного обаяния, опыта продаж и цены на бутылку ноль семь, стоящую в соседнем отделе, чьё состояние и внешний вид далеки от идеального, можно просить за всё…

— Чего прилип?! — услышал я громкий вопрос, ощутив при этом не сильный толчок в спину.

Очередь резко пошла вперёд, чего я, пытаясь в уме определить ценность своих вещей в будущем, откровенно говоря не заметил. Между мной и входом, остался лишь один человек, а у меня в голове даже приблизительная сумма ещё не сформировалась. В нерешительности сделал пять шагов вперёд и начал всё заново. И так: — Сколько стоила та бутылка из под дешёвого портвейна?

Ужасный скрип двери, висевшей на качественно изготовленной деревянной коробке при помощи, ранее не виданной мной конструкции, прервал все мои размышления, а довольный голос вышедшего из помещения человека, громогласно объявившего: «Следующий!», заставил собраться и снова стать тем, кем был до этого странного происшествия, так круто изменившего мою жизнь. Я решительно вошёл в магазин, где уже высоко поднявшееся солнце позволило осмотреть всё и сразу, обратил внимание на не высокого, прилично одетого молодого человека, без бороды, с ухоженной причёской, стоявшего по ту сторону длинного прилавка и твёрдой походкой направился к нему. Сейчас этот мир перевернётся, он наконец то узнает, что действительно означает магическое слово «продавец» и возможно, после этого станет более пригодным для жизни.

Очередной возглас: — «Следующий», вырвавшийся из моего охрипшего горла словно жалобный писк, обрадовал очередь, ставшую за время моего отсутствия ещё больше, вдвойне. Он позволил ей сократиться на одного человека, а кроме этого внёс в её ряды веселье и смех, на что, за время моего стояния в ней, не было даже и намёка. С огромным удовольствием поддержал бы это праздничное настроение, внезапно возникшее у серьёзных людей, но состояние моё было таковым, что мне проще было лечь в гроб, нежели вяло улыбнуться. Время, проведённое в магазине, с, казалось бы, совсем никчёмным человечком, убило моё самолюбие наповал и показало, как легко могут разрушиться надежды излишне самонадеянного пришельца, внушившего себе, что он великий и неповторимый.

Чем одолел меня этот представитель поколения «next»? Своей болтовнёй, заставившей мой голос срываться на фальцет, холодным взглядом, сумевшим заморозить голосовые связки или знанием предмета, который я изучал на практике, сотни лет тому назад? А кто его знает, чем. Возможно чем то по отдельности, а может быть и так, что всем вместе взятым, но этот дохляк завалил меня словно только что народившегося цыплёнка, не дав выторговать у него не единой монетки, независимо от того, что вещи мои произвели на парня серьёзное впечатление. Цена, которую мне назвали при первом же взгляде на предмет, так и осталась неизменной, и через пол часа нашей беседы, и через час. Да бог с ними, с деньгами! Их конечно же жалко, но это дело наживное. Сейчас важно другое, со мной произошло то, что обычно называют «непоправимым горем», мне цинично указали на место в этом обществе, твёрдо сказав, что его для меня нет, по ту сторону прилавка. Чтобы научиться так работать, как этот молокосос, мне надо прожить в этом термоядерном котле не одну сотню лет и то не ясно будет ли из этого толк. Убил! Привёл в полный паралич! Похоронил заживо! Сволочь! И куда теперь податься, где работать и чем зарабатывать на жизнь, снова в деревню возвращаться, баранам и козлам хвосты крутить? Денег, что выручил за наследство, хватит от силы на месяц, а потом что, вешаться?