Игорь первым выказал нетерпение. Он потянулся к стакану и снова налил себе чаю.

— Теперь еще, — не обратил внимания на Игоря Кленов. — В двух случаях мы имеем также крест на теле, вырванные из Библии страницы и зашитое влагалище. И это как бы указывает нам на некие религиозные мотивы в преступлениях. Впрочем, я заговорился, времени у нас не так уж много, — неожиданно сказал Кленов. Игорь даже застыл со стаканом в руке по пути от стола к стулу.

— Дело в том, что, по моим скромным соображениям, следующее убийство должно состояться не далее как завтра, — сказал Кленов и опустился на свой стул.

Какое-то время в кабинете была гробовая тишина. Именно гробовая, потому что на всех как будто пахнуло могильным холодом.

— Черт возьми, — сказала Клавдия, прихлопнув по столу рукой. — Точно…

— Что? Что? Почему? — первым высказал удивление Беркович. — Откуда вы?..

— Клавдия Васильевна, что? — вскочил Игорь.

— Господи Боже мой! — застонала Клавдия. — Что ж я раньше-то?!..

— Да что такое, в конце концов?! — взорвался наконец и Саша Самойлов. — Коля, почему завтра?!

— Ну, госпожа следователь, — прищурил глаза психолог, — объясните.

— Периодичность, — сразу нашла нужное слово Клавдия. — Календарь, дайте календарик, у кого есть?

Суета началась несусветная. На стол Клавдии легли сразу три календарика.

— Смотрите, — поставила она точку на пятнадцатом февраля. — Это первое убийство. Так? Двадцать третьего — второе. Второго марта — третье… Нет, Коля, не завтра — послезавтра. Периодичность — каждые восемь дней.

Мужчины тут же стали пересчитывать на пальцах — у всех получалось девять.

— Что-то совсем запутались, — признался Игорь.

— Да вы на календарь смотрите! — пыталась их угомонить Клавдия и вместе с тем благодарно поглядывала на Кленова.

— А вы молодец, Коля. И знаете, что еще — в Хабаровске тот же человек был.

— Да? — Кленов сунулся в календарь.

— Нет, этот не годится, надо за восемьдесят второй год, — сказала Клавдия.

— А какая разница? — наконец сообразил Саша Самойлов.

— Действительно! Ну-ка…

Когда сличили даты и числа — получилась тоже строгая периодичность. Но только не восемь, а тридцать пять дней.

— Интересно… — Кленов откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Руки, правда, не забывали при этом вырезать что-то из бумаги. — Это очень интересно… Но непонятно. Это имеет какой-то смысл…

— А что значит число восемь? — поинтересовался Игорь.

— О! Восьмерка — это очень интересная цифирка. — Психолог окинул окружающих взглядом. — Вы, конечно, знаете, что существует такая наука о магии цифр. Пушкин, кстати, очень этим увлекался. Вот его «Пиковая дама». Там, говорят серьезные люди, вообще основы квантовой механики заложены и теории относительности.

— Ла-адно, — иронично улыбнулся Игорь.

— Ну, может привирают, — тут же согласился Кленов. — Но я не об этом. Я о цифрах. Так вот в этой самой магической табели о рангах цифра восемь имеет самую плохую репутацию.

— А тринадцать? — спросил Беркович.

— Глубокие познания, — бестактно заметил Кленов. — Нет, восьмерка пострашнее будет. Это одновременно и петля и бесконечность. Как бы даже считается, что восьмеркой вызывают темные потусторонние силы…

— Так наш маньячина — сатанист? — подал голос Игорь.

— Не исключено. Хотя, кроме восьмерки, других признаков нет.

— А тридцать пять? — напомнила Клавдия, подумав при этом: «Кто бы послушал со стороны — дурдом!»

— Магия чисел доходит только до тринадцати, — ответил Кленов. — Но мы можем взять две цифры: тройку и пятерку. Тройка — это любовь. Хорошая цифра. Святая Троица, тридцать три года Христу… Вообще, хорошо… Пятерка — тоже, в общем, неплохо…

Кленов остановился. Все смотрели ему в рот.

— А вот если сложить… — выговорил он.

— Восемь, — шепотом сказал Игорь.

Конечно, этот день был рабочим. И не только у Клавдии. Вся бригада моталась по городу.

Клавдия тоже ездила куда-то, тоже суетилась, но что особенного она могла предпринять? Были, конечно, даны инструкции МВД, чтобы постовые милиционеры обращали внимание на подозрительных личностей, преследующих женщин в возрасте около сорока лет. Чтобы постоянно находились под контролем пустыри, парки и скверы.

Клавдия даже хотела дать сообщение в прессу, предупредить, но Левинсон, этот говорливый пресс-секретарь, только замахал на нее руками — ты что, дескать, с ума сошла?!..

Саша Самойлов продолжал опрашивать свидетелей, но безрезультатно, из диспансеров ответа не было пока. Игоря в командировку она не посылала. Клавдия решила, что пока лучше оставить его в Москве.

Каким-то детским чувством она неосознанно надеялась, что вот захочет она очень-очень, что вот очень-очень постарается — и вдруг увидит на улице убийцу.

Ну а взрослым опытом понимала с ужасом, что завтра одна из проходящих мимо нее женщин будет мертва.

И от этого становилось так страшно, так противно, так безысходно на душе.

Она всерьез повторяла слова Кленова, что отличным людям должно же когда-нибудь повезти.

Дежурному МВД по городу было дано указание, чтобы о всех подозрительных случаях было сразу доложено в прокуратуру.

Была еще одна, совсем маленькая надежда, что Саша или Кленов найдут что-нибудь, можно будет хоть как-то предостеречься. Но и она таяла с каждой минутой.

Свидетели — а Саша с целым роем помощников опрашивал целые микрорайоны, — никакого подозрительного мужчину не видели в тот день и в то время. Они смутно вспоминали и убитых, но уж про подозрительных спутников даже тени воспоминаний не было.

А диспансеры обещали дать ответ только к понедельнику. Ну да, в субботу и воскресенье они не работали.

К вечеру Клавдия совсем извелась. Тупо смотрела на телефон, понимая, что никаких добрых вестей он не принесет.

Позвонила Ленка, Клавдия накричала на нее.

Потом позвонил Макс. И она решила, что надо ехать домой. Все равно сегодня ничего не будет.

Все случится — не дай Бог! — завтра, в воскресенье.

К вечеру Клавдия поняла, что потихоньку сама начинает съезжать с катушек. Она уже вздрагивала от каждого резкого звука, слова, не говоря уж о телефонных звонках.

Ни вчерашний день, ни сегодняшний никаких изменений не принесли. Было только нарастающее, даже физически ощутимое, наркозное бессилие. Больное и ноющее. От которого хотелось завыть, забиться в угол, вцепиться во что-нибудь зубами, чтобы почувствовать, что жизнь еще идет, еще теплится.

С какой-то маниакальной энергией Клавдия пыталась совершить невозможное — угадать сегодняшнюю жизнь убийцы. Это было что-то сродни насильственному переселению собственной души. Только угадать, в кого же переселиться, Клавдия не могла. Она представляла себе высокого мужчину, левшу, а дальше начиналась всякая киношная банальщина вроде тяжелой походки, мрачного взгляда, татуированных рук, кепки на самые глаза и злобной улыбки.

Клавдия пускала свою ищущую мысль по неведомому следу и каждый раз натыкалась на полную пустоту. Ничего угадать она не могла.

Раз ей показалось, что она уже видит, даже очень явственно, человека, идущего за женщиной в шубе. Она даже как будто слышала его дыхание, его злобные мысли, она даже попыталась определить, где же все это происходит. И увидела, что женщина идет по Поклонной горе.

В каком-то азарте морока, Клавдия тут же вызвала дежурного и приказала направить наряд в это место.

— А что такое?! — всполошился он. — У нас там и так полно народу. Там же сегодня фейерверк устраивают.

— Какой фейерверк?

— А в честь Женского дня.

— Так сегодня десятое марта, а не восьмое!

Мимолетом вспомнила, что с Женским днем ее никто не поздравил.