Клава вдруг поймала себя на том, что уже не думает о маньяке, что мысль стала вялой и рассеянной.

«Фу ты, глупость какая! Прекрати! Дел и так полно. И вообще, не думать о нем больше. Выкинуть из головы, вычеркнуть, вымарать и поставить большой жирный крест».

Клавдия уставилась в дело, но мысль все цеплялась за прошлое.

«А все-таки он подлец. Столько лет прожить вместе, и… А может, это из-за того, что начали жить по-человечески? Ведь он начал деньги в дом приносить, снова мужиком себя почувствовал…»

Где-то Клава читала, что у мужчин в этом возрасте наступает период так называемой половой зрелости, когда нужно себе доказать, что ты еще кое на что способен. Большинство измен у мужчин происходят именно в этот период. Читала, знала, даже подумывала иногда, но почему-то была уверена, что с ней этого не случится. Что вообще ничего с ней никогда не случится. Как те женщины, фотографии которых теперь покоятся в папке у нее на столе.

— Привет-привет. — Дверь распахнулась, и на пороге появился Кленов. — Как дела?

— У вас как? — Клава быстро вытерла глаза платком. — Есть что-нибудь?

Николай Николаевич посмотрел на ее заплаканное лицо и тут же перевел взгляд на дыню.

— О-о, какие у нас деликатесы. Кучеряво живем.

— Угощайтесь. — Клава протянула ему тарелку. — Чубаристов из Сочи привез. Вы с ним пока не знакомы?

— Пока нет. — Кленов отрезал себе здоровенный кусок и плюхнулся в кресло. — Значит, так, убитый этот Марин Юрий Яковлевич. Сорок восемь лет. Но это для вас не новость.

— Нет, не новость. — Клава улыбнулась.

— Разведен. Бывшая жена, Дышкова Галина Родионовна, вышла замуж вторично и уехала с мужем в Канаду. Так что это все отпадает.

— Вы мне лучше объясните, почему этот убийца вдруг на мужчин переключился? Это же какой-то абсурд.

— А вы не перебивайте. — Кленов облизал пальцы и бросил кожуру в мусорное ведро. — Путем сложных психоаналитических умозаключений я нашел ответ на этот неразрешимый вопрос. Марин был убит потому, что, возможно, в свое время являлся знакомым убитого.

— Как?! — Клава преувеличенно удивленно всплеснула руками. — Как вы догадались?! Неужели, кто бы мог подумать?!

— Я же говорю: путем сложных умозаключений, — подхватил Клавдин тон Коля. — Вы, конечно, знаете, что этот Марин одно время жил в Хабаровске. С семидесятого по восемьдесят второй год.

— А я уж и вправду поверила, что вы волшебник. — Клава разочарованно улыбнулась.

— Нет, пока только учусь, — вздохнул Кленов и полез в карман. Достал оттуда ножнички в чехольчике и бумагу. Наверное опять начнет вырезать свои гирлянды.

— Значит, так, — сказал он, закрыв глаза. — Наш подопечный довольно странный человек. Религиозный маньяк, если судить по страничкам Библии у убитых и по крестам на груди. Судя по всему, он окончил семинарию или работал когда-то в патриархии.

— Почему вы так решили?

— По Библии. Если бы это был просто верующий, у которого крыша поехала, то он оперировал бы Евангелием. Простой верующий в Ветхом завете мало что поймет. Они его и не читают почти никогда. Но у нас именно Ветхий завет. Причем я связи между главами не вижу. Может, она и есть, но на таком уровне, который доступен людям, в этой части Библии разбирающимся очень хорошо.

— Может быть.

— Но в любом случае что-то тут не клеится. — Кленов поморщился.

— Что же? — Клава внимательно слушала.

— Почему разные орудия убийства? Почему? — Коля посмотрел на Дежкину.

— Вы меня спрашиваете? — удивилась она.

— Нет, его. — Он опять закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. — Или, точнее, себя. Для религиозных маньяков убийство является своеобразным обрядом, Это как литургия, молебен или еще что-то в этом роде. Простите за такое некорректное сравнение. Наверняка наш подопечный поет молитвы во время этого, читает проповеди и все тому подобное.

— Ну и что вас смущает? — осторожно спросила Клава.

— А то, что если это ритуал, то у него должны быть неизменные атрибуты. И орудие убийства — главный из них. Оно не может быть все время разное.

— Вы так хорошо знаете этих людей?

— Это моя работа. — Николай Николаевич улыбнулся. — И потом, должны же быть какие-то святые вещи, даже для маньяков. Для них тем более.

— Не знаю. — Клава пожала плечами. — Наверное. Но вот же у него есть неизменное — восемь дней.

— Ну на это может быть любая субъективная причина, — ответил Кленов после минутного раздумья.

— Значит, все эти магии — побоку?

— Не совсем так… Но если останется только число дней, а все остальное меняется — тот тут нет ритуала, нет однообразия.

— А может, и не должно? — возразила Клава. — Ведь человека никогда нельзя предсказать до конца.

— Именно! — воскликнул он. — Нормального человека до конца нельзя. А сумасшедшего можно. Люди такого рода — они как машина. Какая-то пружинка в ней сломалась, но машина продолжает упорно работать. Сумасшедшие, они все очень последовательны и конкретны. У них своя философия, свой мир, свои законы. И эти законы они никогда не нарушают.

— Послушаешь вас, так вы чуть не завтра назовете мне его имя. — Клава почему-то начала злиться.

— Назову, — уверенно ответил он. — Но не завтра. Еще убийств семь-восемь, и назову. А пока у меня слишком мало информации. Только вы ведь не хотите ждать, правда?

— Конечно, не хочу. — Клава посмотрела на него с изумлением. — И как вы можете так говорить? Это же не просто дополнительные кусочки мозаики, это живые люди.

— Аминь… — Кленов отвернулся.

— В смысле?.. — не поняла Клава.

— Извините. Издержки профессии. — Он посмотрел на нее с какой-то странной улыбкой. — Я ведь с людьми вообще нормально разговаривать не могу. Смотрю, слушаю и тут же анализирую. И получается не человек, а какой-то сгусток комплексов и привычек.

— Это я уже заметила.

— Вот вы, например…

— «Синдром недооценки»? — отмахнулась Клавдия.

— Нет, поскольку мы одни, я могу и подробнее.

— Неужели? — Клава напряженно вытянулась на стуле.

— Вы женщина переломного возраста. В семье отношения ни к черту. Сильно развит комплекс матери — вы все время стремитесь к тому, чтобы кого-нибудь опекать. Муж от вас именно поэтому и ушел — не вынес. Какой мужчина согласится всю жизнь чувствовать себя ребенком. Не удивлюсь, если узнаю, что на праздник вы ему подарили какой-нибудь домашний халат, пижаму или что-то в этом роде.

— Тапочки. — Клава покраснела. — Я ему тапочки подарила.

— Ну вот видите. — Николай Николаевич виновато вздохнул. — На работе вы ощущаете постоянный дискомфорт из-за того, что вы женщина. Боитесь, что коллеги из-за этого пренебрежительно к вам относятся. Чтобы расположить их к себе, стараетесь и тут создать домашнюю атмосферу, где вы были бы хозяйкой. Отсюда и постоянные пирожки для сослуживцев. Потом еще… — Он посмотрел на Клаву. — Или, может, хватит?

— Хватит. — Она опустила голову. — Вы просто алой мальчишка.

— Вот видите, обиделись. Потому что я знаю то, в чем даже вы себе не признаетесь. И мне, честно говоря, неприятно это знать. Чем меньше для тебя остается тайн, тем скучнее жить на этом свете. Ладно, хватит об этом.

— Да, хватит. — Клавдии вдруг стало весело. — А вам нравится Набоков?

— Кто? Набоков, писатель? — насторожился Кленов.

— Да, Владимир Набоков. — Клавдия внимательно смотрела на психолога.

— Нет, не нравится, — отрезал тот.

— Ну, я так и знала! — расхохоталась Клавдия.

— Что, что вы знали? — вдруг не на шутку разозлился Кленов.

— А это пусть будет пока секретом.

И Клавдия поправила прическу таким томно-призывным жестом, что у Кленова невольно грешные мысли полезли в голову.

— Ничего не понимаю. — Батюшка закрыл Библию и пожал плечами. — Какое отношение друг к другу могут иметь эти два отрывка?

— Вот это я у вас и хотел спросить. — Игорь вздохнул.