— Показывай все, что умеешь, — приказал он.

Я посмотрел на Олега, на его мать. Они улыбаются, кивают мне, будто хотят сказать: «Не стесняйся, чего бояться, смелее!» И правда, чего бояться? Я прошелся по ковру на руках, потом сделал «мост», ну и всякие там штуки начал показывать. И чем дальше, тем лучше у меня получалось, потому что великан говорил:

— Ну, ну, толково! Смотри, Олег, как он голову держит. Правильно, вот, вот.

Когда я показал все, что умел, и, задыхающийся, распаренный, остановился, великан сел на качели, посадил меня с одной стороны, Олега с другой, и мы стали разговаривать. Великан протянул руку над моей головой и взялся за канат. Ну и мускулы! Я касался головой груди великана, и мне казалось, что я прислонился к большому теплому дереву. Мне было хорошо, и мы замечательно разговаривали.

Я как-то совсем забыл, что хотел бросить занятия акробатикой, и с увлечением рассказывал, до чего это интересно. А потом узнал, что великан — отец Олега и что его зовут дядей Колей. И он сказал, чтобы я завтра приходил на репетицию, если захочу. Еще бы не захотел!

В этот вечер я шел из цирка домой и совсем по-новому разглядывал прохожих. Раньше это были просто люди, шагающие навстречу, идущие впереди, сзади. А теперь я смотрел на них и думал: каждый из них знает многое из того, что я не знаю, и каждый умеет что-то делать, и ездил по разным городам, а пожилые воевали на фронте… Ведь и представить себе невозможно, сколько умеет и знает каждый из них. Вот хотя бы Олег. Разве можно подумать, что этот школьник, каких сотни, тысячи, и вдруг лечит тигра, летает на качелях, словно птица, и ездит по всем городам?

Кате я не рассказал про цирк. Слишком много всего случилось: мне хотелось как следует обо всем подумать самому. А то всегда так бывает: рассказываешь родным, они-то ничего не видели и начинают посмеиваться. Настроение пропадает, и самому кажется, что все не такое уж замечательное…

На другой день в школе я ужасно томился на уроках. Хорошо, меня не вызывали, а то наговорил бы чепухи. Я ни о чем не мог думать, кроме цирка.

Валя Шарова смотрела на меня и удивлялась, а во время перемены спросила:

— Ты чего сияешь, как начищенная сковорода? «Волгу» по лотерее выиграл?

Что с ней разговаривать. Разве она поймет? Наконец уроки кончились, и мы с Олегом побежали в цирк.

Каждый знает такой номер: стоит внизу акробат и держит на лбу длинный шест, а наверху — поперечная палка, похожая на велосипедный руль. И на этом руле другой акробат выделывает фокусы.

Так вот, когда мы пришли на манеж, я рот раскрыл. Акробат с шестом на лбу поднимался по отвесной лестнице, прикрепленной к высокой площадке. Идет акробат и идет, держит на лбу длиннющий шест, а наверху стоит не шелохнувшись девушка. Та самая артистка, которую я принял за девочку. И не просто стоит, а головой вниз. Я дышать боялся, прямо потрясающе!

Поднялся акробат на площадку, повернулся и начал спускаться с другой стороны. Но артистка-то! Вот это работа, — стоит, точно припаянная к этому рулю.

Акробат сошел с лестницы, и артистка съехала с шеста совсем как матрос с мачты.

На манеже стоял пожилой мужчина и наблюдал за акробатами. Как только артистка спрыгнула на землю, мужчина схватился за голову и закричал плачущим голосом:

— Модница несчастная! Целых десять лет зря потратил на эту страшную тупицу!

Я оглянулся. Кому это он? Не может быть, чтобы такой артистке. А мужчина подошел к ней и ребром ладони стукнул ее между лопаток.

— Спина, спина! — продолжал он кричать. — Как держишь спину! Все мимо ушей, только и думаешь о шляпках да тряпках! О-о-о… модница дурацкая!

Олег посмотрел на меня и засмеялся:

— Удивляешься? Ничего, бывает. Это ее отец. Он строгий, но дело ух как знает! Все не может ей простить, что она в прошлом году опоздала на репетицию, задержалась в магазине.

— Да она же так работает! Да если бы я хоть…

— Это кажется, когда не совсем понимаешь, что значит хорошо. А на самом деле тренируешься, тренируешься, а лучше-то еще можно сделать, — вздохнул Олег. — Это я знаю во как. Сам испытал!

Артистка стояла с опущенной головой и молча слушала отца, который никак не мог успокоиться. А я еще весь день мечтал стать цирковым артистом! Если ее после целых десяти лет так ругают, то куда же мне…

Вдалеке послышался лай — тоненький, визгливый. И вот по манежу забегали хлопковые собачки, белые пушки. А за ними влетел большой пес с узкой красивой мордой. Длинная шелковистая шерсть разделялась пробором на его широкой спине.

— Руслан! — крикнул Олег.

Пес мимоходом ткнулся носом в руку Олега и заторопился по своим делам. А дела у него были важные, не то что у других псов. Руслан прыгнул на барьер и словно поплыл вокруг манежа. Большое сильное тело пса стремительно неслось вперед, лапы еле касались барьера, и видно было, что Руслан наслаждается бегом.

Я следил за псом и не заметил, как на манеже оказалась мать Олега. Она хлопнула себя прутиком по ноге и сказала:

— Руслан, ко мне!

Пес прыгнул с барьера и лег возле Анны Ивановны. Все время новости! Значит, мать Олега вовсе не домашняя хозяйка, а дрессировщица. Вчера в общежитии она в простом халате и косынке чистила картошку и вообще показалась мне такой, как бывают мамы, которые сидят дома… Анна Ивановна что-то сказала Руслану; он послушал и, медленно переставляя ноги, пошел по ковру. А одна из хлопковых собачек стала бегать вокруг передних лап Руслана, делая восьмерки. Остальные собачки маршировали на передних лапках, точно настоящие акробаты. И морды серьезные у всех; очень это смешно получалось.

Но рано я посмеивался. Вскоре пришлось мне накричаться так, что я чуть не охрип. Вот как получилось.

Собачки еще порепетировали, потом их унесли, и на манеже остался один Руслан. Служащие в четырех местах держали над барьером большие металлические обручи. Руслан с увлечением выполнял свое дело: бежал по барьеру и плавно прыгал сквозь обручи. Но, видно, слишком увлекся и, когда потом соскакивал с барьера, бестолково метался по манежу и убегал в проход для зрителей, вместо того чтобы идти к месту выхода артистов. Нас с Олегом поставили в артистическом проходе, и после каждой пробежки по барьеру мы звали Руслана. Иногда он бросался к нам, но чаще его несло в другую сторону.

Ну и терпение нужно с шальным псом! Мне казалось, что это никогда не кончится, и у меня выскочат легкие от бесконечных воплей. Так и не добились толку на репетиции.

Когда служащие увели Руслана с манежа, Анна Ивановна бодро сказала, вытирая пот со лба:

— Недельки через две научится. Молодой еще, горячий. И так уже много сделал; нельзя все сразу требовать.

Недельки две. Вот так та-ак!

Наверно, за всю жизнь у меня не было так много взрослых знакомых, сколько появилось за последний месяц. И не только акробаты, наездники, жонглеры и другие артисты, и даже электросварщик. Он сваривал металлические части в трапеции. Ответственность-то какая. Люди под самым куполом работают на этой трапеции. Чуть где непрочно, — упадут.

Познакомился я с веселыми музыкантами из оркестра, с конюхами, с художниками, с ветеринаром. Да всех не перескажешь.

По-моему, они считают меня за своего. Конечно, видят каждый день, привыкли.

А Олег говорит: это потому, что я стал работать вместе со всеми, и им нравится, как у меня идет дело. Ну, Олег преувеличивает; какая там работа. Правда, великан со мной репетирует вовсю, но и ругает… Так что до настоящей работы ух как далеко!

Олег переживает, что мне достается от его отца, и теперь, если мы раньше освобождаемся в школе, то сразу зовет в цирк, и до начала репетиции мы еще тренируемся одни.

…Мы были вдвоем на манеже, и Олег показывал мне, как держать плечи, когда стоишь на одной руке.