— А из беглецов никого не поймали? — спросил неаполитанец.

— Ищут их сбиры, да ведь где же найти — они, я думаю, давно за сто парасангов отсюда! — Говорят, что его святость обещал сжечь на костре всех тех, кого поймают!

Луиджи выспросил у приятеля все подробности о передаче записки синьорите и в свою очередь кратко поведал о своем посещении Маркони; о получении золотого и обо всем дальнейшем он умолчал.

Ян слушал с жадным вниманием.

— А Маркони молодой?.. — будто между прочим, обронил он.

— Так, средних лет… — ответил Луиджи. — Рожа порядочная…

— Да? в самом деле?..

— Да чего же мне врать: уж если я что говорю — значит, сама истина!.. Тут, брат, не любовь, а политика… это уж ты мне верь!.. Вот что, брат… кажется, мне на днях придется на некоторое время из города уехать, так ты с Марком почаще заглядывайте в собор — не будет ли там пометочки от меня!

— А куда ты собираешься?

— Дело наклевывается…

Приятели распили кувшин вина и, отуманенный им и мыслями о синьорите, Ян отправился домой; Луиджи поднялся на третий этаж в свою каморку; ворон, сидевший на спинке стула, с радостным карканьем перелетел к нему на плечо и стал тереться головой о щеку. Луиджи поласкал птицу, накормил ее и погрузился в раздумье — ему начало казаться, что он попал в скверную историю.

Через некоторое время он спустился вниз и пообедал, прислушиваясь к застольным разговорам; велись они о событии, взбудоражившем весь город; толковали шумно и горячо и доходили до таких прикрас, что если бы Луиджи не знал дела, то и не догадался бы, что речь шла именно о том, в котором он только что участвовал.

Наслушавшись вдоволь, Луиджи встал и направился к выходу. Проходя мимо стойки, он услыхал легкое «пст»… и оглянулся; мрачный, как всегда, хозяин подмигнул ему единственным глазом.

Луиджи подошел к прилавку и звякнул об него монетой.

— Надо обриться!.. — шепнул кривой, придвигая под видом сдачи деньги обратно. И сейчас же отвернулся и занялся резкой хлеба.

Луиджи дрогнул от неожиданности, но, зная нелюбовь хозяина к объяснениям и разговорам, молча вышел из тратторий.

Совет был дельный: догадливый хозяин видел, что его постоялец вернулся откуда-то в бурную, грозовую ночь весь мокрый до нитки и сопоставил эту ночную отлучку с происшествием у епископа.

Участие хозяина почему-то успокоило неаполитанца: он почувствовал у себя за спиной надежную, давно испытанную опору.

В первой же попавшейся лавочке перрукиери ему быстро смахнули усы и бородку и, преображенный и опять довольный собою, Луиджи отправился пошататься.

Издали, от угла, он посмотрел на дворец епископа, около которого продолжал толпиться народ, и свернул на другую улицу. Вскоре он заметил, что забрался далеко — перед ним оказался красный дом. Сердце у Луиджи ёкнуло: на среднем окне верхнего этажа висела красная занавеска.

Первым намерением Луиджи было немедленно исчезнуть от этого опасного места, но что-то подшепнуло ему, что этот сигнал имеет важное значение и для него лично. Стоять и раздумывать не приходилось: Луиджи осторожно огляделся, перешел через улицу и стукнул молотком. Дверь словно поджидала его и сейчас же отворилась; тот же густобровый слуга провел неаполитанца наверх к своему господину; он стоял в зале и внимательно рассматривал какую-то мраморную богиню. Услыхав шаги, Маркони оглянулся.

— Кто это?.. — с недоумением произнес он, не узнавая Луиджи. — В чем дело? Ба, да это ты, петушок?!

— Я самый, синьор!.. — ответил с низким поклоном неаполитанец. — Вы вывесили сигнал и я здесь.

— И притом первый!.. — с улыбкой сказал Маркони. — Твое усердие будет оценено по заслугам. А пока синьорита велела тебе передать на память вот это… — он достал из сумочки блеснувшее золотое кольцо с изумрудом и дал его Луиджи; неаполитанец раскланялся и надел его на палец.

— Теперь нам предстоит вот что… — продолжал, опустившись в кресло, Маркони. — Ты уже, конечно, слыхал городские толки про наше похождение?

— Как же, синьор… Все свалено на чертей — это самое приятное!

— Да, но я слышал, будто один из сторожей запомнил двоих из нас. Ты, между прочим, хорошо сделал, что обрился. Это предусмотрительно! Так вот… в городе оставаться нашим друзьям очень опасно: черти чертями, а вся полиция на ногах и у ворот усилена стража. Необходимо вывести беглецов из города…

— Это очень трудно, синьор!

— Знаю. И тем не менее — надо. Ты ловкий и сметливый молодец; скольких же человек ты возьмешь на себя?..

Луиджи задумался.

— Двоих, синьор, не больше!..

— Хорошо… — подумав, согласился Маркони. — Но помни, что епископ зол до бешенства и если кого поймают, то за сношение с дьяволом тому не миновать костра!

— Огонь неприятная штука, синьор. Охотников изжариться живьем найдется мало и они дороги!

Маркони достал из сумки вязаный кошелек и бросил Луиджи; тот подхватил его.

— Срок два дня!

— Три, синьор, не меньше!

— Пусть будет по твоему. Бартоломео?.. — обратился Маркони к слуге, стоявшему между каменных статуй. — Условься с Яном, где и в какое время ты сможешь найти его. Твое имя Ян, кажется?

Луиджи закашлялся.

— Да, синьор… Но чаще меня зовут Луиджи!..

— Отлично. Итак, помни: я надеюсь на тебя, как на себя самого. Действуй!

Движением руки Маркони отпустил неаполитанца.

Луиджи вышел озабоченный. На улице подозрительных лиц не было и он, раздумывая, что предпринять, поплутал по закоулкам и вдруг вспомнил о Марке; в голове его появилась мысль попытаться выпроводить из города беглецов под видом студентов, отправляющихся в обход по монастырям.

Луиджи поспешил в общежитие. Как назло, Марка не оказалось и никто не мог сообщить, когда можно было ожидать его возвращения в город. Раздосадованный неаполитанец вернулся в свое убежище и, не желая показываться в траттории, потребовал вина к себе наверх и стал забавляться с вороном.

На другой день Луиджи побывал в соборе и сделал в определенном месте условленный призывной знак. Выполнив это, он боковым ходом вышел наружу и только повернул за угол — крепко столкнулся с машисто шагавшим человеком. Луиджи отлетел от толчка в сторону, выругался и вдруг уцепился за рукав встречного.

— Маркушка, ты?!.. — радостно вскрикнул он. — А я тебя ищу везде!..

— Мы только что вернулись из обхода… — улыбаясь, ответил Марк. — Я в собор шел… посмотреть!..

— И я оттуда же… теперь ко мне пойдем!..

Луиджи оглянулся через плечо и, хотя никого не было, шепотом произнес:

— Очень важное дело есть!

Близ университетской площади они заслышали какой-то странный гул и крики.

— Что бы это значило?.. — проговорил неаполитанец.

— А тебе не все равно? — равнодушно отозвался Марк.

— Как все равно?!.. — возразил, начиная воспламеняться, Луиджи. — Да ведь там дерутся!!.

— Ну и пускай!..

— Нет, брат, надо взглянуть!.. — Луиджи чуть не бегом бросился в сторону шума; Марк, не торопясь, следовал за ним.

На площади они остановились. Часть ее, ближайшая к университету, кишела народом и происходило нечто невообразимое — над головами мелькали кулаки и палки, как цепы, молотившие кого и по чем попало; стена из нескольких сот человек наседала на другую, куда менее многочисленную; она подавалась назад, слышался рев, вой и дикие возгласы.

— Что такое?!.. — в полном недоумении проговорил Марк.

— Студенты с профессорами своими дерутся!.. — хихикая, пояснил незнакомый пожилой сосед, с интересом следивший за боем. — Ученый спор какой-нибудь разрешают!..

Луиджи весь кипел.

— Вот здорово!.. — так его!., вали-вали!!. — то и дело приговаривал он, забыв все и видя только побоище.

Студенты явно одолевали. Но в ту минуту, когда профессора, бакалавры и лиценциаты уже были притиснуты к самой стене, та часть бойцов, что была загнана внутрь университета, вдруг хлынула обратно, но уже в шлемах, латах и в железных перчатках; за ними выбежали сторожа, кто с метлой, кто со скамьей или палкой, и с яростью обрушились на студентов; опять закипел бой. Передние, поразбив себе кулаки о железо лат и шлемов, отхлынули под градом ударов и черная лавина, усеивая свой путь отступления сшибленными с ног товарищами, стала откатываться от университета. Свалка шла уже около Марка и Луиджи.