— Как по-твоему, сколько может быть в этом эшелоне человек?

— Больше тысячи!

— А почему его так усиленно охраняют?

— Наверно, это пленные, работавшие где-то на секретном строительстве. Немцы стараются их изолировать.

— Боятся, что они передадут сведения?

— Конечно!..

Издалека донёсся приглушённый расстоянием рокот бомбёжки. На горизонте метались бледные лучи прожекторов; с земли поднимался красноватый пунктир трассирующих пуль и таял во мгле.

— Где-то в Люсдорфе бомбят, — сказала Лена.

— Нет, дальше, километрах в двадцати.

Несколько минут они шли молча. Миша почувствовал, что Лена чем-то встревожена.

— Что с тобой? — спросил он.

— Как по-твоему, сколько сейчас времени? — не отвечая на вопрос, спросила Лена.

— Примерно половина двенадцатого.

— Можно успеть, — с облегчением сказала она.

— Что успеть?

— Миша, ведь они погрузят пленных на баржи, которые на рассвете уйдут с караваном?

— Да, так я понял!

— А караван направится в сторону фронта?

— Ты хочешь сказать, что они потопят баржи.

— Конечно! Зачем бы им пересаживать из вагонов тысячу человек на баржи и везти их в обратном направлении, туда, где сейчас идут тяжёлые бои?..

— Ты, наверно, права.

— И мы потопим их собственными руками! Наши лётчики станут бомбить баржи!

— На баржах нет зениток — чудная мишень для лётчиков! Немцы наверняка на это рассчитывают. Надо предупредить, чтобы баржи не бомбили!..

— Это ещё не всё! — сказала Лена. — Если самолёты запоздают, то, приближаясь к порту, немцы сами потопят баржи.

— Как же быть? Пока мы тут разговариваем, Надя связывается со штабом. Я пойду!

Теперь до причала, где и ночью не приостанавливалась погрузка, было каких-нибудь двести метров. На одиннадцатом в ночную смену работает бригада Марии Афанасьевны. Появление Лены не вызовет её недоумения. Лена скажет, что решила поработать часть ночной смены и днём пораньше освободиться, ей это нужно для домашних дел.

Дойдя до того места, где Миша должен был свернуть на дорогу, ведущую в город, они остановились.

— Будь осторожен, Мишенька!..

Миша махнул на прощание рукой, и его тонкая фигура быстро утонула во тьме. Лена постояла немного, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, а потом медленно направилась к причалу.

Куда она идёт? Зачем?.. Эта мысль внезапно ударила её, словно хлыстом. Почему она отпустила Мишу одного?

Для того чтобы быстрым шагом дойти от порта до её дома, нужно всего двадцать пять минут. Но это днём. А ночью?! Улицы пустынны, и ежеминутно из-за угла может появиться патруль…

Но имеют ли право рисковать сразу двое? «Без истерики, Ленка, без истерики!» — строго останавливала она себя. Но тут же вновь начинала мучиться сомнениями. Сама не пошла, подставила парня. Испугалась!..

Почти дойдя до причала, метнулась назад, в темноту. Долго бежала между нагромождениями ящиков и ржавого железа. Вдруг чья-то рука с силой отбросила её в сторону.

— Хальт!…

Лена испугалась. Плотной массой прямо на неё медленно надвигались люди. По топоту сотен ног, по крикам конвойных Лена поняла: ведут пленных. Она уже видела теперь их первые ряды. В сумраке нельзя разглядеть лиц, но заметно, что на некоторых русские шинели. До её слуха долетели отдельные слова, произнесённые шёпотом:

— Куда нас ведут?

— Наверно, на корабль.

— Тише, ребята!..

И резкие, властные окрики конвойных:

— Шнель! Шнель!

Лена притаилась за железной фермой сломанного крана, чутко вслушиваясь в каждый звук.

Пленные уже близко. Кто-то споткнулся, застонал. Суета. Крик конвойного. Товарищи, очевидно, не дали ослабевшему упасть, подхватили под руки.

«И все они погибнут, — думала Лена. — Нет, нет, этого нельзя допустить! Невозможно!..»

Всё, что она пережила за последние месяцы, показалось ей вдруг ничтожным по сравнению с трагедией этих людей, которые непрерывным потоком шли мимо неё.

Внезапно прогремела автоматная очередь. Дикий крик:

— Добей! Добей!..

Ещё одна короткая очередь, и крик оборвался.

Лена почувствовала, что дрожит как в ознобе. Скорее, скорее выбраться из порта и бежать домой! Кто-нибудь из двоих прорвётся…

Простучали шаги последних конвойных, которые замыкали колонну. Лена быстро пошла к выходу из порта. Но она опоздала. Ворота были оцеплены. Получен приказ: до утра из порта никого не выпускать. Хотят, очевидно, сохранить в полной тайне час выхода каравана в открытое море.

С тяжёлым сердцем Лена побрела на причал. Она сказала Марии Афанасьевне, что хочет работать. В ответ та только удивлённо повела бровями, ничего не сказала.

У Нади в это время тоже были большие волнения. В двенадцать ночи она вызвала штаб. Конечно, ворвалась в чьё-то расписание, но её оправдывало то, что необходимо было срочно передать важное сообщение.

Штабной радист откликнулся быстро. Но в Надином передатчике стало быстро падать напряжение. Истощённые батареи отдавали последнюю энергию, и ей пришлось подключить ещё одну, тоже старую, чтобы как-то выйти из затруднения.

И вдруг в дверь постучали. Сначала осторожно, потом сильнее.

— Надя! Надя! — кричала за дверью соседка Клавдия Фёдоровна и стучала всё сильнее.

Надя не открывала. Сворачивать рацию, когда связь налажена, а батареи едва дышат, совершенно невозможно!..

Она продолжала работать под аккомпанемент сотрясающих дверь ударов. Наконец соседка угомонилась. Надя вздохнула с облегчением и перестала нервничать. Она уже начала принимать радиограмму, как вдруг за дверью послышались тревожные голоса многих людей, звякнул металл, кто-то начал взламывать замок.

Надя едва успела передать «квитанцию». С быстротой молнии она свернула рацию, завязала голову полотенцем и отперла дверь.

В коридоре стояли соседи из разных квартир и среди них дежурный полицейский.

— Что с тобой случилось? — увидев Надю, заволновалась Клавдия Фёдоровна. — Я ведь знала, что ты дома! Ты не открывала, когда я так громко стучала, и я подумала, жива ли ты?

— Жива, — едва слышно ответила Надя. — Я ужасно угорела…

Полицейский проворчал что-то насчёт молодёжи, которая даже печь истопить как следует не умеет, и удалился. Разошлись и соседи, явно разочарованные тем, что тревога, которую подняла глухая, оказалась ложной.

Теперь Надя должна была изображать больную. Она прилегла на кровать. Сердобольная соседка ни на шаг от неё не отходила. Она раскрыла окно настежь, чтобы проветрить комнату, выгребла из печки все угли и поминутно меняла Наде компрессы. Скоро в комнате стало дьявольски холодно, и Наде пришлось залезть под одеяло.

Оказалось, что вся катавасия поднята из-за утюга: Клавдии Фёдоровне зачем-то ночью понадобилось гладить, а её утюг был у Нади.

Наконец-то, решив, что Надина жизнь вне опасности и захватив свой утюг, соседка пошла к себе, а уставшая от всех переживаний Надя стала засыпать.

Но в этой ночи не было покоя. Вскоре трёхкратный стук в дверь снова поднял её на ноги. Миша! Так поздно!..

Он стоял перед ней с потемневшим исцарапанным лицом. Воротник его пальто был порван.

— За тобой гонятся, Миша? — испуганно спросила Надя.

— Нет, всё в порядке! Просто немного не повезло. Неудачно перепрыгнул через ограду сквера. У тебя уже была передача?

— Была, а что? Почему ты волнуешься?

Он тяжело опустился на стул.

— Плохие новости, Надя…

— С Леной что-нибудь?

— Нет, она в порту. Тебе надо немедленно связаться со штабом.

Миша рассказал всё, что они с Леной узнали. Надя выслушала и развела руками.

— Ничего не могу сделать!..

— Что ты, Надя! — вскрикнул он. — Там же люди погибнут! Тысяча человек! У меня энергии осталось только на одну передачу. А мы ещё не ответили на многие задания…

— Надя, ты понимаешь или нет? — схватил её за руку Миша. — Завтра наши начнут бомбить караван. И первыми потопят незащищённые баржи. Чтобы передать тебе это, мы с Леной рисковали жизнью. Когда я бежал сюда, по мне стреляли. Подумай о своей, о нашей общей ответственности! Меня послала Лена, и я говорю от её имени! А батареи, клянусь, достану!..