— Хорошо, — ответила Надя. — Но если меня сегодня немцы не запеленгуют, я буду считать, что родилась во второй раз.

Когда Надя закончила передачу, едва подрагивающая стрелка вольтметра сползла к нулю и замерла. Надя перевела на приём, послушала и сняла наушники.

— Кончено, — проговорила она и взглянула на Мишу. Он спал, прислонившись к спинке кровати. Надя подняла его ноги, положила на кровать, подсунула подушку ему под голову и стала терпеливо разбирать уже мёртвую рацию.

Одессу начало лихорадить. По многим признакам чувствовалось, что завоеватели города проявляют нервозность.

С двенадцатого января в городе ввели осадное положение. Прибыло много войск. На перекрёстках улиц и на берегу, в дотах и дзотах устанавливали орудия и пулемёты. Участились столкновения между немецкими и румынскими солдатами. Газеты печатали объявления о срочной продаже гостиниц и ресторанов.

Каждый день, каждую ночь шли облавы, — аресты, повальные обыски, расстрелы…

В то же время могучие тайные силы противодействия врагу стали повсюду решительнее и активнее. В порту участились аварии. Поезда с грузом то и дело наталкивались на составы порожняка или принимались на занятые пути. У грузовых машин лопались проколотые кем-то покрышки. Происходили диверсии и на судоремонтном заводе. Казалось, вся Одесса стала фронтом незримой войны.

Из дома в дом ползли слухи о том, что с моря ожидается десант советских войск.

И вот в такой момент Лена, Надя и Миша вынуждены были бездействовать. Состояние отрешённости тяготило их. Связь группы со штабом армии оборвалась. Им оставалось только обсуждать, строить разные планы и без конца спорить о том, как найти выход из трудного положения.

Конечно, батареи можно было купить на чёрном рынке, но это баснословно дорого. Миша обошёл всех знакомых в поисках батареек для карманных фонарей, но карманных фонарей уже ни у кого не было, их забирали при обысках. Оставалась надежда раздобыть их у немецких моряков, с которыми Миша встречался на кораблях.

Однажды группа собралась на военный совет и — в который уже раз! — строила планы дальнейших действий.

— Девочки, в порту стоит баржа со спиртом! — сказал Миша.

— Не хочешь ли ты её поджечь? — спросила Лена.

— Конечно, можно поджечь, но это варварство!..

Надя засмеялась:

— Хочешь разлить по бутылкам и продавать на Привозе?

Миша поднял палец.

— Не совсем так, но вроде! Мы уже с Ткачевичем кое о чём договорились…

— С Ткачевичем? — насторожилась Лена.

— Да, с ним!

— А ты, прежде чем это сделать, подумал, не может ли он нас продать?

— Подумал — не продаст!

— Откуда у тебя такая уверенность? — набросилась на него Надя. — Почему ты раньше о нём ничего не говорил? Миша, словно защищаясь, протянул руки ладонями вперёд.

— Так Лена же сама его отлично знает!

— Отлично я его никак знать не могу! — отрезала Лена. — Он помог мне устроиться в порт, но это вовсе не значит, что он достоин доверия! — разволновавшись, она поднялась, подошла к окну и вернулась обратно. — Расскажи подробно о разговоре с ним.

Миша помолчал, потом сказал:

— Так вот, чтобы вы знали, с Ткачевичем меня столкнула судьба, когда я бежал из плена, проник в Одессу, с огромным трудом прописался, но нигде не смог получить работу. Мне угрожала отправка в Германию. Вы-то знаете, что это такое. На моё счастье, судьба свела меня с Ткачевичем…

— Где? — строго спросила Лена. — При каких обстоятельствах?

— У моих знакомых. Мы разговорились, и я рассказал ему о себе. Всего, конечно, не сказал, но того, что он узнал, было вполне достаточно, чтобы испугаться…

— А он тебя обласкал, — усмехнулась Надя.

— Слушайте, девушки! — вспыхнул Миша. — Если вы будете ставить под сомнение каждое моё слово, я с вами поссорюсь… Да, он не испугался! Больше того, взял меня на работу в порт. Меня, комсомольца, скрывающего, что он военнопленный. Вам этого достаточно?!

— Нет, совершенно недостаточно! — холодно возразила Лена.

— Тогда слушай дальше! Я был у него в семье, видел его жену. Сын у них в Красной Армии. И они об этом со мной не таясь говорили. Однажды, когда я уже работал на складе, слышу отчаянный крик. Выскакиваю, вижу: на причале немец избивает нашу женщину. Я подскочил и двинул его в скулу. Он протянул меня дубинкой, потом выхватил пистолет… Тут, откуда ни возьмись, Ткачевич. Встал между мной и немцем, оттащил меня в сторону, а его утихомирил.

Миша посмотрел на Лену, но её взгляд по-прежнему оставался сухим и непреклонным.

— И, наконец, последнее, — Миша понизил голос, — он сказал мне, что оставлен в Одессе для подпольной работы.

— В этом он сам признался? — переспросила Лена.

— Конечно, сам!

— А почему? Может быть, что-нибудь почуял?!

— Если хочешь — да! — ответил Миша. — Это произошло после того, как мы поговорили с ним о барже со спиртом, и он одобрил мой план.

— Какой же у вас всё-таки план? — спросила Надя, ей давно хотелось задать этот вопрос.

— Весёлый! — улыбнулся Миша. — Натравить немецких солдат на эту баржу. Пусть перепьются. А потом показать туда дорогу румынам! Из всего этого может получиться кое-что интересное.

— Здорово придумали! — невольно одобрила Надя.

— Но обо мне и Наде ты ему, надеюсь, ничего не сказал? — уже более мягко спросила Лена. Она живо представила себе, что может произойти возле злополучной баржи, и это её немного примирило с Мишей.

— Конечно, нет. Я ведь не сумасшедший!

— И всё-таки связываться с ним повремени. Я постараюсь узнать о нём побольше.

Отношения между Леной и Мишей беспрерывно менялись. То Лена искала у него защиты и помощи, и в такие минуты ощущала себя слабой женщиной, которой нужна поддержка сильного человека; то он сам оказывался в положении ведомого, и каждый его шаг контролировался и направлялся ею.

Сведения, которые Лене удалось собрать о Ткачевиче, были крайне противоречивы. Одни поносили инженера, утверждали, что он христопродавец, на крови своих земляков заслуживший доверие немцев; другие рассказывали, как он защищал рабочих в порту и как делал вид, что не замечает, когда при погрузке что-нибудь портилось или ломалось.

Лена решила пойти на риск. Пусть Ткачевич, без помощи которого трудно провести операцию с баржей, участвует в этом деле. Его поведение будет проверкой. Если же, договариваясь с ним, Миша почувствует, что он хитрит и виляет, то надо будет свести весь разговор к безобидной шутке и выйти из игры.

Миша начал действовать. Ткачевич, казалось, только и ждал его сигнала. Он тут же предложил свой план. Баржа со спиртом стояла у стоянки причала, рядом с баржей, в которой находился керосин. Немцы перекачивали его в автоцистерны. Ткачевич предложил незаметно перетащить мостки от баржи, где хранился керосин, к барже со спиртом и отвинтить гайки на клапанах, закрывающих трюм. Таким образом, немцы сразу найдут прямую дорогу к спирту, и последствия этого не замедлят сказаться.

План Ткачевича был одобрен группой. Они условились, когда лучше осуществить эту операцию. Однако в назначенный час Ткачевича на месте не оказалось.

Миша нервничал, он ходил по берегу неподалёку от баржи, приглядываясь, нет ли каких-нибудь признаков готовящейся против него провокации.

Но вокруг всё как будто спокойно. От баржи с керосином отъезжали наполненные цистерны. Мимо проходили патрули, наблюдавшие за порядком. Они не вмешивались в дела тех, кто работал на корабле и на баржах.

Через полчаса должна кончиться смена. И пока одни грузчики уйдут, а другие заступят на их место, возникнет так называемая пересменка. Вот тут во время суеты, невольно возникающей в пересменку, как раз и удобно перетащить соединительные мостки с одной баржи на другую.

Миша уже совсем было потерял надежду на приход Ткачевича, когда тот неожиданно вынырнул из-за ящиков с грузами.