– Рис…

Его глаза открылись, и пелена влаги в них вызвала горячую волну слез в ее собственных.

– Я был одинок с трех лет… черт, я был одинок всю жизнь. Я думал, во мне есть какая-то ущербность, из-за которой меня невозможно любить. Айрис и Грэм… да, они научили меня многому, но у них своя жизнь, свои семьи. Но ты – ты полюбила меня. Я говорил себе, что это ненадолго, что ты молода и независима и можешь получить кого и что захочешь.

– Я хочу тебя, – перебила Анджи, с трудом произнося слова из-за комка в горле.

– Я знаю, – ответил Рис. – По какой-то непостижимой причине ты хочешь меня. А я хочу тебя. Ты нужна мне, Анжелика. И я не потеряю тебя, – добавил он яростно, растягивая слова, чтобы подчеркнуть их значение.

Он поцеловал ее ладонь.

– Так что теперь ты видишь, – продолжал он мягче, – что я не совершил ничего героического. Это, может быть, один из самых эгоистических поступков в моей жизни.

Не пряча струившихся по израненным щекам слез, она коснулась пальцами его подбородка.

– Я люблю тебя, – проговорила она.

– Я люблю тебя, Анжелика. – Он нагнулся, чтобы еще раз поцеловать ее, потом приподнял голову и чуть неуверенно улыбнулся. – А вот спасение твоей кошки действительно было героическим поступком, – сообщил он, очевидно желая снизить пафос.

Она нахмурилась.

– Ты мог погибнуть! Это было не геройство, а глупость! Как ты мог рисковать жизнью из-за кошки?

– Это была твоя кошка, – просто ответил он. – И потом, я ведь знал, где она. Это было недалеко.

Она не могла больше хмуриться. Мысль о том, как погибла бы в огне милая киска, заставила ее содрогнуться.

– О, Рис, спасибо. Твоя жизнь мне дороже всего на свете, но я так рада, что Цветик спасена.

Он улыбнулся и поднял руку, демонстрируя длинную глубокую царапину.

– Жаль, что кошка не испытывала такой благодарности. Она перепугалась до безумия и не оценила мою идею вытащить ее из убежища под стулом. Слышала ты когда-нибудь, чтобы кошка кашляла? Она кашляла и ругалась как черт все время, пока я выносил ее.

Анджи подняла бровь и тут же вынуждена была подавить гримасу боли, всколыхнувшейся от этого движения.

– Цветик ругалась? – скептически повторила она, удивленная вдруг проявившимся богатством его воображения.

Он серьезно кивнул.

– Как сапожник.

– А это точно был не ты?

– Я внес свою лепту, – признал Рис. Отпустив наконец ее руку, он поправил простыню и встал. – У тебя утомленный вид, моя любимая. Может быть, попробуешь заснуть?

Зная, что он видит все у нее на лице, Анджи не стала спорить.

– Пожалуй, да, – слабо проговорила она, чуть шевельнувшись под простыней в безуспешной попытке устроиться удобнее.

– Я попрошу, чтобы тебе ввели болеутоляющее, – объявил он, услышав ее стон. – Тебе будет легче уснуть.

– Нет, Рис, я не хочу…

Но он уже нажал на кнопку, взглянув так, что она замолчала. Анджи вздохнула и сдалась, понимая, что имеет дело с тем, кого сослуживцы называют диктатором. Он умел спрятать свою нежную, беззащитную сторону, когда это было нужно.

Жить с ним будет нелегко, подумала Анджи, закрыв глаза. Ой, как не скоро он научится открывать свою душу – если научится вообще, – хотя уже успел доказать, что способен сделать это. А она так любит его, что не захочет менять в нем ничего, даже если бы это было возможно.

Он – это он. А она – это она. Навсегда.

Анджи поморщилась, читая утром статью в субботней газете. Одна из сестер решила, что ей будет интересно, и принесла газету вместе с завтраком. После сухого сообщения о скоплении газа, которое было признано причиной взрыва – расследование продолжается, – статья сообщала обо всех драматических деталях спасения одним из самых богатых и преуспевающих бизнесменов Бирмингема своей невесты, не упустив случая посмаковать тот факт, что Рис оказался у ее дома в столь поздний час. Невеста, добавлялось затем, является дочерью Нолана Сен-Клера, бостонского финансиста, осужденного на тюремное заключение за уклонение от налогов и другие криминальные действия.

После очень тяжелой ночи это было не то начало дня, какое выбрала бы Анджи.

Позже начал звонить телефон на тумбочке. Гей, Дала, Джун и Ким по очереди осведомлялись о ее самочувствии и спрашивали, не нужно ли что-нибудь принести. Микки потребовал трубку, чтобы лично убедиться, что Анджи в порядке, и заверить, что он наилучшим образом позаботится о Цветике, пока она в больнице.

Анджи в четвертый раз повесила трубку, задумчиво покусывая нижнюю губу. Очевидно, сейчас уже все знают об отце. Если это изменило отношение к ней новых друзей, то она не заметила. Только ли социальное положение привлекало к ней прежних бостонских друзей? Действительно ли друзья, которых она приобрела в Бирмингеме, менее корыстны и более человечны – или изменилась она сама? Наверно, раздумывала Анджи, в Бостоне она не правильно выбирала друзей. Пожалуй, она не меньше их виновата в том, что деньги и социальное положение были обязательным условием вхождения в элитарный круг. Может быть, она отдавала новым друзьям больше себя, не имея возможности предложить что-нибудь другое. Об этом определенно стоило подумать.

Невидяще уставившись на свои ноги, Анджи хмурилась, решая философские проблемы.

– Как дела? Болит? Нужно болеутоляющее?

Анджи не заметила, что Рис вошел в комнату, пока он не заговорил так обеспокоенно. Она взглянула и увидела, что он выглядит гораздо лучше, чем вчера вечером, когда она наконец уговорила его пойти поспать. Если бы она могла сказать то же о себе! У нее-то вид, наверное, ужасный.

– Нет, Рис, не болит. По крайней мере не сильно. Просто я задумалась.

Он заметил газету на кровати и нахмурился.

– Откуда это?

– Сестра принесла.

– Которая? – грозно поинтересовался он.

– Рис, все в порядке. Она думала, что мне будет интересно. И была права.

– Ты же не хотела читать эту грязь, – мгновенно парировал он.

– Нет, – согласилась Анджи. – Но мне нужно было знать. Это не так плохо, как могло быть. По крайней мере статья не упоминает о допросах, которым я подвергалась во время расследования отцовского дела.

– Вообще нечего было им упоминать о твоем отце, – заявил он, с отвращением глянув на газету. – Он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с домом.

Она небрежно махнула рукой.

– Очень дотошный репортер. Провел расследование, чтобы выяснить, не водится ли чего-нибудь интересного за будущей женой генерального директора «Вейк-тек». Выяснил, что водится. Это его работа.

– Его работа – сообщать новости, а не сплетни. Взрыв – новость. О твоем отце – сплетня.

– Ты пришел навестить меня или обсуждать вопросы журналистской этики? – сурово спросила Анжелика, наградив его ироническим взглядом.

Он улыбнулся, нагнулся и поцеловал ее.

– Навестить. Как ты спала?

– Бывали ночи и получше, – призналась она. – И мне не хватало тебя.

– Я хотел остаться. Ты сама меня выгнала.

– Тебе нужен был отдых, – ответила Анджи и улыбнулась. – И душ.

Рис хмыкнул.

– Понял. Я пару раз был под душем с тех пор, как уехал отсюда вчера. Один – как только добрался до дома, и второй – этим утром после того, как провел пару часов, осматривая твой участок.

– Ты ездил ко мне домой?

Он кивнул, перестав улыбаться.

– Да. Хотел узнать размеры ущерба.

Она сглотнула.

– Там что-нибудь осталось?

Ответ был написан в его глазах.

– Боюсь, нет. Огонь распространялся слишком быстро, чтобы пожарные могли локализовать его. Хорошо еще, что они не дали пожару перекинуться на соседние дома.

«Не буду плакать», – говорила она себе. В конце концов, важно только то, что она и Рис живы, что они вместе.

– Я рада, что больше никто не пострадал, – сказала она вслух.

Рис неуклюже протянул бумажную сумку, которую держал в руке.

– А нашел я вот это, – тихо сказал он. – Единственное, что не обгорело до неузнаваемости.