... Когда Кубышка выходил в толпе рабочих со двора завода, его дружески похлопывали по плечу, угощали папиросами, совали в карман бумажные деньги. Один подвыпивший парень, которого даже праздничный костюм не освободил от запаха сырой кожи, крепко обнял артиста за шею и громко сказал:

- Правильный старик! Хрен редьки не слаще! Всех бы их... под Петрушкину палку!

А Лясе уступали дорогу и смотрели ей вслед ласково, благодарно и немного удивленно: трудно было понять, что заставляет эту девушку, хрупкую и такую красивую, ходить с тяжелой гармошкой в самую гущу простого народа.

ЗАПИСКА

Утром, когда Кубышка опорожнил карманы пиджака, он в ворохе денег заметил белую бумажку. Развернув вчетверо сложенный листок, видимо вырванный из записной книжки, он прочитал:

"Вам и вашей дочери грозит опасность Будьте осторожны. Лучше всего бегите из города. Записку порвите".

У старика сжалось сердце. Кто мог это написать? Во всяком случае, не Герасим: на кожевенном заводе Герасима не было. Да и незачем ему в толпе всовывать в карман записку, если он может все необходимое передать через одноногого.

Кубышка опять прочитал записку. Безусловно, писал хорошо грамотный человек: ни одной ошибки, почерк устоявшийся. Кто может знать об опасности и что это за опасность, от которой надо бежать?

Кубышка крепко задумался. Да, конечно, вчерашнее представление было очень рискованным: сказка не только намекала на то, что делается на заводе, но и заключала в себе "рецепт" порчи кожи. Только дурак не догадался бы, кто такие белые и серые мыши и кого под одобрительный хохот рабочих бил палкой Петрушка. Но тогда почему не арестовали дерзких кукольников там же, на заводе? Не хотели делать этого на виду у всех рабочих? Если так, то арестуют этой ночью.

- Папка, о чем ты думаешь? - сдвинув брови, спросила Ляся.

- Вот... - смутился Кубышка. - Вот все думаю, какую бы разыграть новую сказку. Знаешь, такую, чтобы...

- Неправда, - глядя в упор, прервала Ляся. - Я отлично вижу по твоему лицу: что-то случилось. Говори. Кубышка помялся и протянул записку.

- Да, - сказала Ляся, прочитав три лаконические строчки, - это не может быть шуткой. На нас надвигается беда. Но уходить не стоит, пока Василек не вернется от калеки "Там" всё должны знать.

- Ляся, пойми, я старый... - с покрасневшими глазами начал было Кубышка, но девушка опять прервала его:

- Знаю: "Я старый, мне умирать не страшно, а у тебя вся жизнь впереди". Зачем ты это, папка, говоришь? Будем жить вместе, а придется - и умрем вместе.

Василек вбежал запыхавшийся, но радостный, с влажным сиянием в своих чуть раскосых глазах.

- Вот! - Он вытащил из-за пазухи тетрадь. - Одноногий сказал: "Ты малый что надо. Дай срок - я тебе пару сизоплечих подарю". И еще сказал: "В случае чего, листок проглоти, а обложку выбрось".

В листке сообщалось, что представление получилось на славу, но можно было бы дать немного запутаннее, а то очень уж рискованно. И опять рекомендовалось налегать на поговорки.

- Значит, "там" не знают, - опечаленно сказала Ляся. - Что же нам делать?

- Вот теперь и я скажу: давай пробираться в Москву, - решительно заявил Кубышка. - Бросим тут и кукол и ширму - налегке двинемся.

- В Москву?.. - В памяти вспыхнул всеми своими огнями огромный, весь в золоте и красном бархате, зал. Даже в груди защекотало - так захотелось всё бросить и сейчас же, сию минуту пуститься в путь. - Вот какой ты у меня, папка, умный! Конечно, в Москву! Сегодня же, папка, да? Сейчас же, да?

- Да, чем скорей, тем лучше. Собирайся, доченька. Возьмем самое необходимое... Ох, к зиме дело идет, а у тебя даже пальтишка нет!.. Ну, денег у нас теперь достаточно, купим по дороге. Только бы из города выбраться...

Лицо девушки вдруг затуманилось.

- Подожди, папка, - сказала она, сдвигая, как всегда, когда ей приходила в голову новая мысль, свои милые бровки, - только как же оно получается? Мы, значит, убегаем и от "тех" и от "этих"?

- От "этих"? Что ты, доченька, не-ет!.. Да если б "эти" знали, они бы сами нам приказали бежать. Мы пошлем им записку с Васильком... Василек, снесешь, а?

- Снесу-у-у!.. - вдруг заревел мальчик; из глаз его светлыми горошинками покатились слезы.

- Василек, милый мой Василек! - бросилась обнимать его Ляся. - Не плачь! Ты же такой сильный, ты же такой храбрый! Ты ж, малый, что надо!.. Разве мужчины плачут?

- Да-а, вас там поубива-ают!..

- Я сам всех поубиваю! - подмигнул Васильку Кубышка. - У меня за пазухой бомба.

Но мальчик во всемогущество деда уже не верил: раз бежит, какая уж там бомба!

Записка была написана, самое необходимое в рюкзаки уложено, и, когда, прежде чем двинуться в путь, по старому обычаю присели. Ляся, о чем-то все время размышлявшая, сказала:

- Знаешь, папка, мы, кажется, глупость делаем. Если нас в обычных местах сегодня не увидят, то сразу догадаются и бросятся догонять. Давай сначала покажемся с куклами на базаре.

Кубышка, который и сам об этом с тревогой думал, тотчас ответил:

- Доченька, на свете была еще только одна женщина, равная тебе по уму, твоя мать! Бери скорей гармошку!..

Ляся не все договаривала. Она думала: если тот, кто написал записку, действительно что-то знает и хочет им добра, он попытается проверить, остались они или уехали. Он будет искать их по городу, и, может быть, ей удастся узнать, кто он и что им угрожает.

Пока шли к рынку, она еще и еще раз говорила:

- Только смотри, Василек, внимательней, у тебя такие зоркие глаза! Как узнаешь кого-нибудь, кто вчера на заводе был, толкни меня.

И Ляся почувствовала толчок, едва они начали на рынке представление.

- Вон, - показал Василек глазами, - рыжий. Он и вчера все время на нас смотрел.

- Да, я тоже заметила, - тихо сказала Ляся. - Василек, подойди к нему и шепни, чтоб он в три часа пришел в "Дубки".

Мальчик отошел, пошнырял в толпе и с безразличным видом остановился около худощавого юноши в потертой студенческой тужурке.

- Ну что? - спросила Ляся, когда Василек вернулся к ней.

- Сказал: "Приду".

- Ах, Василек, - шепнула Ляся, обдавая мальчика ласковым сиянием глаз, ты ж действительно парень что надо. Я только одного такого знала - Артемку...

Артемка! Сколько раз слышал Василек от Ляси это имя! Оказывается, здесь, в этом самом городе, жил удивительный мальчишка. Он лучше всех сапожников умел пристрочить к сапогу латку, глубже всех нырял в море, а уж бычков ловил таких, каких теперь никто не ловит, - сладких, как мед! Главное ж, он был великим артистом. Он мог изобразить и базарную торговку рыбой Дондышку, и сына американского миллионера Джона. Сам черный великан Чемберс Пепс, знаменитый чемпион мира по борьбе, дружил с ним. И вот этот мальчишка сгинул. Сгинул, так и не сшив Лясе обещанных туфель, в каких и царевы дочки не ходят. Чего б только ни сделал Василек, чтоб хоть краешком глаза посмотреть на этого Артемку!

После двух представлений Кубышка направился с ширмой и сундучком в чайную "горло попарить", Ляся пошла к крестьянским возам, а Василек с другими ребятами полез по узенькой лестничке наверх, на дощатый пол, крутить карусель: самый опытный шпион не сразу бы сообразил, за кем увязаться.

Час спустя Ляся и Василек уже были за городом, в дубовой роще. В степной полосе южной России это было редкое место, где росли дубы столетнего возраста. Здесь, в стороне от городской пыли и копоти заводов, промышленники строили свои дачи, сюда, под густую листву деревьев-великанов, приходили справлять маевки рабочие. Но теперь, в осеннюю пору, в роще было безлюдно и так тихо, что слух улавливал даже слабый шорох, с каким ложились на землю пожелтевшие листья

Девушка шла, опустив глаза к носочкам туфель, будто они только и интересовали ее. Зато Василек оглядывал каждый куст.

В стороне из-за могучего, в три обхвата, ствола высунулась студенческая, с голубым околышем, фуражка.