«Он возьмет свой поцелуй силой и публично потребует моего подчинения? Будет ли он жадно пожирать дар своего нового отца?»

Одного взмаха ресниц достаточно, чтобы он принял своё решение.

Его веки закрылись на долю секунды перед тем, как я угадала его намерение.

Коул — не тот мужчина, который станет устраивать спектакль перед толпой. Он не ищет их одобрения и не жаждет их обожания.

Кивнув моему отцу, он тащит меня за руку и поворачивает к жадной толпе. Он не удостаивает никого ни единым взглядом, пока размерено шагает вниз по проходу, таща меня рядом с собой. Я неизящно спотыкаюсь в своей попытке не отстать, но он не притормаживает, не останавливается, чтобы прийти мне на помощь. Я не имею никакого значения для него, он владеет мной. Только поэтому он должен взять меня, но я ему не нужна.

Мой дефект, мои разные глаза не только дали мне дар виденья, но также они привели меня к этому ужасно мрачному мужчине, который может заполучить любую женщину, какую пожелает. Я — нежелательное бремя, единственная, кто будет быстро отвергнута, если судьба будет на моей стороне.

Люди глазеют, разинув рты, приподняв брови в раздражении, что их зрелище было быстро прервано, лишая их спектакля. Они заполняют воздух туманом цвета аметиста. Он клубится вокруг их тел, испаряясь в небытие над их головами, оставляя видимым декоративный потолок — долгожданный центр внимания для моего хаотичного разума.

Очень скоро холодный ночной воздух поражает меня, заставляя затаить дыхание, а в дальнейшем угрожая ослабить мои дрожащие ноги. Коул безразличен ко всему и не заботится о моём благополучии — ещё один большой прогресс на пути к цели. Его длинные ноги быстро преодолевают каменные ступени, что ведут от входных дверей к тихой улице. На дороге нет ни автомобилей, ни проходящих прохожих, чтобы стать свидетелями сцены, когда женщину в белом шелке тащат к темному Bentley, ожидающему в тени, с заведенным двигателем и открытой задней дверью — чтобы поглотить меня в чёрной дыре.

— Внутрь.

Мой муж выдает односложное слово, как указ. Это требование, которому я повинуюсь без сопротивления.

Я смотрю на темные глубины автомобиля и на мужчину рядом со мной, но он не смотрит на меня. Вместо этого он стоит и ждет, его ледяные голубые глаза уставились на здание позади нас — его обычная поза, в ней заключена сила, которую он олицетворяет.

Я тихо вздыхаю, мои глаза перемещаются от его лица обратно к открытой двери, я приподнимаю вверх объемную и замысловато сотканную юбку моего свадебного платья и залезаю в машину. Прежде, чем я успеваю полностью расположиться в дальнем углу заднего сиденья, дверь хлопает, закрываясь позади меня, и я поворачиваюсь, чтобы уставиться на лунный свет, льющийся на профиль моего мужа.

В его лице нет никаких резких граней, они все плавные, чувственные и взывают ко мне. Мои пальцы зудят от необходимости проследить плавные линии и болят от потребности проверить: будет ли его борода мягкой или колючей под моими ладонями.

Без предупреждения он бросает резкий взгляд на меня, пригвождая меня к месту. В его взгляде издевательская надменность.

Уголок его восхитительного полного рта приподнимается в усмешке:

— Нравится, что ты видишь, Фей?

Жар расцветает на моих щеках от позора, что меня поймали, глазеющей на него. Я опускаю взгляд, пялясь на свои колени, и проглатываю свои неравномерные вздохи, пока мои ладони сжимаются вместе из-за нервного страха.

Он делает движение, которого я и предвидеть не могла, — нападает, сжимая мою челюсть в болезненной хватке, поворачивая мою голову так, чтобы встретиться ещё раз лицом к лицу.

— Я задал тебе вопрос, жена, — его мягкий голос изящно пропитан ядом, и я упрямо опускаю свои глаза вниз, не осмеливаясь встречаться с его взглядом.

Его пальцы впиваются в мою кожу, пока он усиливает свою хватку, а мои накрашенные губы сжимаются, когда он слегка трясет меня, требуя ответа.

— Тебе бы не помешало хорошо усвоить урок: когда я спрашиваю — ты отвечаешь. Когда я хочу — ты даёшь. Посмотри на меня и ответь: тебе нравится, что ты видишь? — от его властного тона я впадаю в прострацию. Она сменила мое бархатное искушение. Даже не поднимая глаз, я могу лицезреть то, как его полный рот формирует слова: «хочу» и «даёшь», но если он хочет, чтобы я подняла свои глаза на него, я дам ему это. Я дам ему всё, что угодно, за большее количество нежных слов, независимо от боли в моей челюсти или паники в моей груди.

— Да.

Мои глаза встречаются с его, и я удерживаю его пристальный взгляд в поддельной демонстрации силы. Я не сильна, я — ничто, но я притворяюсь разноцветным ярким огнем, который может расплавить лед в его глазах.

Моё признание приносит удовлетворение лишь на секунду, затем он отбрасывает меня прочь с силой, которой хватило, чтобы ударить меня головой о стекло с глухим резкий звуком, эхом, отразившимся в тишине автомобиля.

Если он думает, что эта демонстрация отвращения заставит меня и дальше зажиматься, то он ошибается. Не его агрессия пугает меня, а его красота.

Люди ошибочно полагают, что все, радующее взор, должно быть обязательно хорошим. Наши инстинкты говорят нам, что зло не скрывается под привлекательной маской — это невозможно.

Любой человек с обостренным чутьем знает, что это ложь, это только для того, чтобы поймать в ловушку. Природа показывает нам, что красота может быть использована против нас, соблазняя сладким нектаром, подобным венериной мухоловке, стремящейся объесться нашей плоти и медленно переваривать наши жизненные силы. Это только средство к существованию. Это делает Коула ещё более опасным. Он не пирует, чтобы питать своё тело, он делает так, чтобы насытить свою потребность. Он — плотоядный монстр, а я — его следующая жертва.

Автомобиль начинается движение без очевидного указания Коула и выезжает на тихую улицу. Я хочу спросить, куда мы едем, но проглатываю слова, зная их тщетность. Я сижу в тишине, которая настолько оглушающая, что я борюсь с потребностью закрыть свои уши руками в надежде заблокировать её снаружи. Не более, чем через десять минут, мы паркуемся на улице у невзрачного таунхауса в неблагополучном районе Лондона. И вновь улица кажется странным образом тихой, даже в этот поздний час: без проезжающих автомобилей или такси, никаких припозднившихся людей, гуляющих с собаками, или даже гуляк, возвращающихся домой с вечерних посиделок.

Я смотрю на здание, облицованное серым кирпичом, и замечаю вспышки света за тусклыми чистыми занавесками, как если бы кто-то внутри смотрит в темноте телевизор.

Сосредоточившись на доме, я не замечаю движение Коула до того момента, как он мягко размещает свою руку на моей. Его прикосновение немедленно успокаивает дрожание моих пальцев, которые переплелись так сильно, что костяшки побелели. Я вздрагиваю, мягкий контакт неожиданный и полностью противоречит тому, как он прикоснулся ко мне менее чем четверть часа назад.

— Настало время тебе узнать, кто твой муж, Фей. Пойдем.

Он буквально разрывает пальцы, разделяя мои руки, и берет мою левую руку в свою. Затем открывает дверь и выходит на улицу, мягко вытаскивая меня за собой.

— Это твой дом? — слова срываются с моих губ, пока я пялюсь на типовой белый поливинилхлорид, из которого сделана передняя дверь с дешевыми медными светильниками и уродливыми двойными застекленными панелями.

Он усмехается от отвращения и тащит меня на небольшую лужайку, с пронзительным скрипом открывая ржавые ворота.

— Это работа — не игра. Только тараканы живут в лачугах, и ты увидишь, как твой отец обращается с насекомыми, которые воруют у него. Смотри и учись. Это будет твоим уроком, и если ты будешь мудрой, то накрепко запомнишь.

Он тащит меня наверх по трем низким ступенькам, а затем я замечаю широкую тень, появившуюся из узкого прохода между этим домом и следующим. Тень приобретает форму мужчины, его массивное тело и лицо в шрамах свидетельствует о том, насколько неудобно он себя ощущает, скрываясь в темноте, готовый атаковать.