По мере того как власть Магомета возрастала в Медине, все более увеличивалась вражда курайшитов в Мекке. Абу Софиан начальствовал в священном городе и был постоянно подстрекаем к войне женой своей Хендой, неистовая злоба которой не могла успокоиться до тех пор, пока кровная месть ее не настигнет убийц ее отца и брата. Акрема, сын Абу Джаля, наследовавший ненависть своего отца, также требовал мести. И вот, на третий год хиджры, через год после Бедерской битвы, Абу Софиан выступил во главе трех тысяч воинов, преимущественно курайшитов, хотя тут находились также и арабы из племен катана и техама. Семьсот человек было снабжено латами, а двести – лошадьми. Акрема был одним из начальников, как и Халид ибн ал-Валид, неоценимый воин, получивший впоследствии громкую известность. Знамена, развевавшиеся перед войском, несли воины из рода Абд ал-Адара, ветви племени курайшитов, пользовавшейся наследственным правом занимать первые места в совете, в битве и нести знамя впереди войска.

За войском шла мстительная Хенда с пятьюдесятью главными женщинами Мекки, родственницами людей, убитых во время Бедерской битвы; они то оглашали воздух воплями и рыданиями об умерших, то воодушевляли воинов звуками тамбуринов и воинственных песен. Проходя мимо деревни Абва, где похоронена была Амина, мать Магомета, люди с трудом удержали Хенду от намерения вырыть ее кости из могилы.

Ал-Аббас, дядя Магомета, оставшийся в Мекке и считавшийся врагом новой веры, видя, что гибель грозит его племяннику, если на него нападут неожиданно, послал тайно уведомить его о грозящей ему опасности. Магомет находился в деревне Коба, когда посланный прибыл к нему. Он немедленно вернулся в Медину и созвал совет из главных своих приверженцев. Выставляя на вид то обстоятельство, что силы их недостаточно велики, чтобы встретить неприятеля в поле, он советовал ожидать нападения в Медине, где женщины и дети могли помогать им, бросая камни с крыш домов. Старшие из его последователей присоединились к его мнению, но молодые, как всегда горячие и к тому же гордые недавней Бедерской победой, требовали битвы в открытом поле.

Магомет уступил их требованию, но когда они начали собирать силы, то едва оказалась тысяча человек войска; только одна сотня владела латами, а конных было не более двухсот. Сердца тех, которые так недавно громко требовали открытого боя, теперь поостыли, и они охотно встретили бы неприятеля, не выступая за стены города; но тут возразил им Магомет: «Нет, – сказал он, – несвойственно пророку, вынув саблю, влагать ее снова в ножны, не выступив, поворачивать вспять, пока Бог не решит, на чьей стороне должна быть победа». И он повел свою армию вперед. Часть ее составляли евреи и хазрадиты под предводительством Абдаллаха ибн Обба-Солула. Магомет отклонил участие евреев, если они не примут ислама; а так как они на это не согласились, то он приказал им вернуться в Медину; в ответ на это их предводитель Абдаллах повернул обратно, увлекая за собой и хазрадитов, в силу чего армия Магомета уменьшилась до семисот человек.

С этой незначительной силой пророк расположился на горе Ухуд в шести милях от Медины. Местность эта была отчасти защищена крутыми холмами; впереди он расставил стрелков для защиты от нападения кавалерии. Пророк был защищен шлемом и двумя панцирями. На сабле высечены были слова: «Страх ведет к бесчестию, а слава всегда впереди. Трусость никогда не спасает человека от его судьбы». Так как он не намеревался принимать деятельного участия в битве, то передал свою саблю храброму воину Абу Дуджане, поклявшемуся, что будет носить ее до тех пор, пока она не притупится. Сам же Магомет занял возвышенное место, с которого мог обозревать поле битвы.

Курайшиты, полагаясь на свою многочисленность, стройно подошли к подножию холма с развевающимися знаменами. Абу Софиан предводительствовал центром; на каждом крыле было по сотне всадников; левым командовал Акрема, сын Абу Джаля, правым – Халид ибн ал-Валид. В то время как они приближались к холму, Хенда и ее товарки ударяли в тамбурины и пели военные песни, в промежутках выкликая имена людей, убитых в Бедерской битве. «Смело, сыны Абд ал-Адара! – кричали они знаменосцам. – Вперед на бой, сцепитесь с врагом! Разите, не щадя! Пусть сабли ваши будут остры и сердца беспощадны!»

Магомет сдерживал нетерпение своих войск, запрещая им начинать битву и убеждая их твердо стоять, пользуясь преимуществом более возвышенной местности. Стрелки должны были удерживать свое положение и изменять его только в том случае, если кавалерия будет нападать на них с тылу.

Всадники левого крыла, предводительствуемые Акремой, пытались было атаковать мусульман, но были отброшены стрелками и отступили в замешательстве. При этом Гамза, громко повторяя военный клич мусульман: «Амит! Амит!» (Смерть! Смерть!), набросился со своими силами на центр. Абу Дуджана находился у него с правой стороны, вооруженный саблей Магомета; на голове его был красный тюрбан с надписью: «Помощь идет нам от Бога! Победа наша!»

Враги дрогнули при этом натиске. Абу Дуджана прорвался в середину их, нанося смертельные удары направо и налево и восклицая: «Сабля Бога и Его пророка!» Семь знаменосцев из племени Абд ал-Адара были один за другим повержены, и центр начал отступать. Мусульманские стрелки, считая победу обеспеченной, забыли запрещение Магомета и, покинув свой пост, с криком «Добыча! Добыча!» рассыпались в поисках трофеев. Вслед за этим Калед, собрав конницу, завладел местностью, оставленной стрелками, напал на мусульман с тыла, некоторых обратил в бегство, а остальных привел в замешательство. Среди этого замешательства всадник по имени Оббидж ибн Ха-лаф, старался протиснуться через толпу, крича: «Где Магомет? Пока он жив, нам не будет покоя!» Но Магомет, выхватив копье у ближайшего воина, бросил его прямо в горло идолопоклоннику, который мертвым свалился со своего коня. «Так, – продолжает набожный ал-Джаннаби, – умер этот враг Бога, за несколько лет перед тем грозивший пророку, говоря: „Я как-нибудь приищу день, чтоб убить тебя“. – „Берегись, – отвечал пророк, – ты сам падешь от моей руки, если на то будет воля Аллаха“».

Среди этой сумятицы камень, пущенный из пращи, ударил Магомета в рот, рассек ему губу и выбил один из передних зубов; он был также ранен в лицо стрелой, железный кончик которой застрял в ране. Гамзу, в то время как он нападал на курайшита, проколол копьем Вакса, раб-эфиоп, которому обещана была свобода, если он отомстит за смерть господина своего, убитого Гамзой в битве при Бедере. Мусаб ибн Омайр, знаменосец Магомета, был также убит, но Али схватил священное знамя и высоко понес его среди бури битвы.

Так как Мусаб похож был лицом на Магомета, то враги распустили слух, что пророк убит. Курайшиты при этой вести воодушевились и стали нападать с двойной энергией; мусульмане бежали в отчаянии, унося раненых Абу Бакра и Омара. Рааб, сын Малека, увидал, однако, Магомета, лежавшего среди раненых во рву, узнав его по оружию. «О правоверные! – воскликнул он. – Пророк Божий еще жив! Помогите! Помогите!» Магомета взяли и понесли по склону до самой вершины горы, где мусульмане приготовились к отчаянной защите. Курайшиты, однако, думая, что Магомет убит, не стали преследовать врагов, а занялись грабежом и уродованием умерших. Хенда и ее товарки первые занялись этим диким делом мщения, причем кровожадная героиня хотела даже вырвать и съесть сердце Гамзы. Абу Софиан, неся часть изуродованного тела на своем копье и победоносно спускаясь с холма, воскликнул восторженно: «Война не лишена превратностей! За Бедерской следует Ухудская битва».

Когда курайшиты удалились, Магомет спустился с горы и осмотрел поле битвы. При виде трупа своего дяди Гамзы, так зверски изуродованного и обесчещенного, он поклялся нанести такое же бесчестье семидесяти врагам, когда они попадутся ему. Его горе, судя по преданию, было смягчено архангелом Гавриилом, который, явившись, возвестил ему, что Гамза взят на седьмое небо и назван «Львом Бога и Его пророка».