Около юго-восточного угла четырехугольника имеется пространство, огороженное железной зеленой решеткой филигранной работы, перевитой позолоченной проволокою, так что внутренность нельзя видеть иначе как через маленькие окна в шесть квадратных дюймов. Это огороженное пространство, куда сходятся богомольцы, называется гаджирой и заключает в себе гробницы Магомета и двух друзей его – преемников Абу Бакра и Омара. Над этим священным местом возвышается величественный купол с позолоченным шаром и полумесяцем на вершине, при первом взгляде на который богомольцы, подходящие к Медине, поклоняются гробнице пророка, глубоко склоняясь всем туловищем и произнося положенные молитвы. Существовала чудесная сказка, долго считавшаяся достоверной, будто гроб Магомета висит в воздухе без всякой поддержки; христианские же писатели объясняли это тем, что гроб железный и искусно помещен на середине между двумя магнитами, но вся эта сказка оказывается глупой выдумкой.

Мечеть эта подвергалась многим переделкам. Однажды во время страшной бури часть ее обвалилась и разрушилась, но впоследствии была восстановлена египетским султаном. Некоторые халифы расширяли и украшали ее, особенно Валед I, при котором Испания потерпела нападение и была завоевана. Множество сокровищ, пожертвованных по обету, было похищено, когда ваххабиты овладели Мединой и произвели в ней разгром. Теперь мечеть эта поддерживается, хотя и с меньшей роскошью, под наблюдением тридцати агаханов, глава которых называется шейх ал-Харам, или глава священного дома. Он – главное лицо в Медине. Посещение Медины хотя и считается делом очень благочестивым и почтенным, но необязательно для магометан; посещение же Мекки признается религиозным долгом; поэтому Медину в настоящее время богомольцы навещают все реже и реже.

Вышеприведенные подробности сообщены Буркхардтом, который проник и в Медину и в Мекку, хотя для этого ему пришлось переодеваться и подвергаться большим опасностям, так как посещать эти города могут только одни мусульмане.

Магомет, судя по сведениям, сообщаемым преданиями, исходящими от его современников, был среднего роста, плотно сложен, мускулист, с большими руками и ногами. В юности он обладал необыкновенной силой и крепостью, а к концу жизни проявлял наклонность к тучности. Голову имел большую, прекрасной формы и отлично сидевшую на шее, выступавшей, как колонна, из его полной груди. Лоб у него был широкий и высокий, изборожденный вплоть до бровей жилами, надувавшимися всякий раз, когда он был возбужден или рассержен. Лицо его было продолговатое, выразительное, с резкими чертами; нос орлиный, глаза черные, окаймленные дугообразными, близко сходившимися бровями, рот широкий и выразительный, указывавший на его умение владеть словом; белые зубы, несколько редкие и неправильные; волосы черные, волнистые, ниспадавшие кудрями на плечи; борода длинная и густая.

В обращении он был вообще спокоен и ровен, иногда даже допускал шутки, но обыкновенно он был серьезен и полон достоинства, хотя улыбка его, как уверяют, была обворожительно приятна. Лицо его было более румяно, чем обыкновенно у арабов, и в минуты возбуждения и восторга блистало и сияло, что ученики объясняли сверхъестественным светом пророчества.

Его умственные качества, без сомнения, незаурядные.

Он отличался быстротой соображения, хорошей памятью, живым воображением и гениальным творчеством. Не получив почти никакого образования, он развил и обогатил свой ум тщательными наблюдениями и массой разнообразных познаний относительно различных систем, господствовавших в его время или известных с древности по преданию. Разговор его отличался важностью тона и обилием сентенций, афоризмов и апологий, обычных у арабов; воодушевляясь, Магомет становился красноречивым, причем он обладал звучным, приятным голосом.

В пище он был умерен и даже воздержан, тщательно соблюдая все посты. Он не выносил наружного великолепия, этого предмета тщеславия ограниченных умов; но простота его одежды не была искусственная, а выражала только его действительное пренебрежение к таким пустякам. Одежда его была иногда шерстяная, иногда полосатая бумажная, какую принято ткать в Йемене, и часто на ней встречались заплаты. На голове он носил чалму, по примеру будто бы ангелов, причем чалма обвивалась вокруг головы так, что один конец спускался и висел между плеч, ибо так, по его словам, носили ее и ангелы. Он запрещал чисто шелковые одежды, но дозволял смешанные с бумагой. Точно так же им не допускались красные одеяния и золотые кольца. Сам он имел серебряный перстень, служивший ему печатью. На внутренней стороне перстня, прилегавшей к ладони, вырезаны были слова: «Магомет, посланник Бога». Магомет отличался щепетильностью относительно чистоты и соблюдал частые омовения. В некоторых отношениях он был человек очень чувственный и часто повторял: «В мире есть две вещи, восхищающие меня: женщины и благовония. Они радуют мой взор и придают мне силы быть более ревностным в благоговении». Благодаря чистоплотности и употреблению духов и благовонных масел для смазывания волос получалось, вероятно, то приятное благоухание, которое ученики приписывали врожденному и сверхъестественному свойству его тела. Его слабость к женскому полу имела громадное влияние на все его дела. Уверяют, что в присутствии красивой женщины он постоянно гладил лоб и расправлял волосы, как бы из желания казаться интереснее.

Число его жен неизвестно. Абульфеда, наиболее осторожный из всех арабских историков, ограничивал число их пятнадцатью, хотя некоторые утверждали, что у него было двадцать пять жен. В момент смерти у него оставалось девять жен, и каждая обитала в отдельном здании близ мединской мечети. В оправдание того, что он имел больше жен, чем дозволял своим последователям, приводят его желание дать своему народу особенное племя пророков. Если таково было действительно его желание, то оно не осуществилось. Из детей одна только Фатима, жена Али, пережила отца, да и та умерла вскоре после его смерти, а из всего ее потомства лишь старший ее сын, Хасан, достиг престола халифов.

В своих отношениях пророк был справедлив и обращался одинаково и с друзьями, и с врагами, и с бедными, и с богатыми, и с сильными, и с слабыми, простой народ любил его за то, что он приветливо принимал каждого и внимательно выслушивал жалобы, с которыми обращались к нему.

Магомет по своей природе был раздражителен, но научился сдерживаться, так что даже в домашней жизни, где царил полный, ничем не сдерживаемый произвол, он был всегда добр и терпелив. «Я служила ему с восьмилетнего возраста, – говорила его служанка Анаса, – и он никогда не бранил меня, хотя нередко мне случалось портить разные вещи».

Теперь невольно возникает вопрос: был ли он тем беспринципным самозванцем, каким его рисуют? Были ли все его видения и откровения сознательным обманом, а вся его система – сплетением лжи? Рассматривая этот вопрос, мы должны помнить, что Магомет неповинен во многих нелепостях, связанных с его именем. Многие из видений и откровений, передаваемых за полученные будто бы им, в действительности поддельны. Все чудеса, приписываемые ему, являются плодом фантазии ревнителей мусульманской веры. Он положительно и неоднократно отрицал все чудеса, кроме Корана, который, в силу его замечательных достоинств и того, каким способом он ниспосылался ему с неба, признавался им за величайшее чудо. И здесь мы должны сделать несколько замечаний относительно этой книги. В то время как ревностные мусульмане и некоторые ученые из числа правоверных приводят доказательства ее божественного происхождения, ссылаясь на неподражаемое превосходство слога и содержания ее, равно как и на безграмотность самого Магомета, менее набожные критики признают ее за хаотическую смесь красот и недостатков, лишенную не только системы, но изобилующую всякого рода неясностями, туманностями, ложными версиями исторических событий и даже прямыми противоречиями. Действительно, Коран в том виде, как он существует теперь, не есть тот Коран, который Магомет передал своим ученикам, а книга, значительно искаженная и со множеством вставок. Откровения, заключающиеся в Коране, получены были в различное время, в разных местах и при разнообразных свидетелях; иногда они записывались секретарями или учениками пророка на пергаменте, на пальмовых листьях или даже на бараньих костях и складывались в ящик, о котором заботилась одна из жен Магомета; иногда же они даже просто запоминались слушателями его. Никто, по-видимому, при жизни его не позаботился соединить их в стройную систему, и даже после его смерти они долго сохранялись в виде разрозненных отрывков в изменчивой памяти его последователей. Только после его смерти Абу Бакр через некоторое время решился собрать и соединить их. Дело это поручено было Зайд ибн Табету, одному из бывших секретарей Магомета. Зайду утверждал, что знает многие части Корана наизусть, записывая их со слов пророка; другие он собирал из разных рук в виде отрывков, записанных на память тем путем, о котором мы выше говорили, и, наконец, немало пришлось ему заимствовать и у различных учеников, утверждавших, что они слышали передаваемое из уст самого пророка. Разнообразные частицы, таким образом собранные, записывались без разбора, без хронологического порядка и без всякой системы и составили том, который во время халифства Абу Бакра переписывался различными руками, причем многие копии с него, выдаваемые за подлинники, пускались в ход и распространялись по магометанским городам. В эти копии вскоре вошло так много ошибок, искажений и противоречий, что Осман, третий халиф, собрал различные рукописи и, составив названный им подлинным Коран, велел уничтожить все остальные.