– Монах Ши, ты стрелял?

Его назвали «монах Ши» и к имени не добавили почтительное «праведный».

Это вывело из оцепенения Сюй Хун-фа, Пи-эра и всех остальных: праведный Ши – всего-навсего монах, самый обыкновенный человек! Все пережитое разом нахлынуло на людей. Чаша терпения переполнилась…

– Эй, Ши! Так вот ты, оказывается, какой!.. Ты… ты!

– Он и сегодня думал одурачить нас, он хотел…

– Держите его!

Кто-то вырвался из толпы и с яростью вцепился в праведника.

«Стрелять», – мелькнуло в его голове, но было поздно.

– Смотрите, как бы не сбежал монах Дяо!

– Убить эту сволочь! Это ты звал Бодисатву, ты, поганое отродье! Ты! Ты! Ты!

Вырваться монахи не могли: их крепко держали за руки и за ноги, осыпая ударами, разбивая в кровь лица.

Кто бы мог поверить, что крестьяне с таким остервенением бьют монахов, да еще приговаривают:

– Не жить вам, до смерти забьем!

У дверей двое поддерживали раненого. Пуля попала ему в грудь. Кровь из раны капля за каплей медленно стекала на пол. Несчастный корчился в судорогах, лицо его покрылось мертвенной бледностью.

– Надо вынести его на воздух!

– Воды! Скорей воды!

Праведник и его ученик никак не могли вырваться, несмотря на отчаянные попытки.

– Хватит! Довольно! А-а!! – беснуясь, кричали они.

– Бодисатва, ай-а! Разгневали Бодисатву! Бодисатва поразит вас громом! Мы сейчас же… мы…

– Теперь нам все едино, все едино!

– Монах поганый! Паршивец!

– А ну, смелей! Убьем их и двинемся к дамбе, чтобы открыть амбары!

В доме все было опрокинуто вверх дном, пол дрожал от топота ног.

– Бей!

– Отомстим за Гао-саня! Отомстим!

Стол с треском разлетелся на куски. На пол попадали чашки и рюмки.

В доме стало темно.

Дяо Цзы-дун стонал, но его никто не слышал. Праведник бился в судорогах.

– Ну, кончать надо! Хватит с ними возиться!

– К дамбе! К дамбе!

Спустя несколько минут по деревне разнеслись частые удары гонга: дон-дон-дон-дон…

Эти звуки разорвали черную ночь и заставили содрогнуться землю.

1935