— Закрываемся, джентльмены, закрываемся, — объявил хозяин и, обращаясь к Капитану, конфиденциальным тоном добавил: — Это, конечно, не относится к вам, сэр: вы ведь наш постоялец. Могу я предложить вашему малышу еще оранжаду?

— Лучше не надо, — сказал Капитан. — А то, знаете ли, слишком много газов образуется.

Со временем я обнаружу у Капитана весьма нетерпимое отношение к газам — чувство, которое я разделял, ибо по ночам в спальне слишком многие из моих соучеников любили посостязаться в умении испортить воздух.

— Так как насчет того, чтоб нам поужинать пораньше? — сказал Капитан.

— Мы обычно не подаем ничего горячего до восьми. Но если вы не возражаете против чего-нибудь вкусненького из холодных закусок…

— Я это даже предпочту.

— Скажем, кусочек холодного цыпленка и ломтик ветчины?..

— Ну и еще, пожалуй, немного зеленого салата? — подсказал Капитан. — Мальчику для роста нужна зелень — во всяком случае, так говорила его мать. Что же до меня… я слишком долго жил в тропиках, где салат — это дизентерия и смерть… Но вот если у вас осталось немного того яблочного пирога…

— И кусочек сыра к нему? — предложил хозяин с явным желанием угодить.

— Нет, вечером для меня это не пойдет, — сказал Капитан, — опять-таки газы. Ну а теперь мы двинулись. Посмотрю на рекламные кадры у кинотеатра. Вы сказали «Дочь Тарзана», не так ли? Обычно по рекламным кадрам можно понять, подходящий это фильм для ребенка или нет. Если неподходящий, мы просто погуляем, а я потом сбегаю на вечерний сеанс, когда уложу мальчика в постель.

— Как выйдете, сверните налево, и там через дорогу, ярдах в ста отсюда, будет кино.

— До скорой встречи, — сказал Капитан, и мы вышли на улицу, но, к моему изумлению, сразу повернули направо.

— Кино ведь в другой стороне, — сказал я.

— А мы не идем в кино.

Я расстроился и попытался переубедить его:

— У нас многие мальчики, которые живут не в интернате, видели «Дочь Тарзана».

Капитан остановился. Он сказал:

— Даю тебе право выбора. Мы пойдем смотреть «Дочь Тарзана», если ты так настаиваешь, и потом ты вернешься — как же этот чванливый осел сказал? — в свое «жилище», или же мы не идем смотреть фильм — и ты не возвращаешься в свое «жилище».

— А куда же я денусь?

— В три часа есть хороший поезд на Лондон.

— То есть мы, значит, поедем до самого Лондона! А когда вернемся?

— Мы не вернемся — разве что тебе так уж захочется посмотреть «Дочь Тарзана».

— Да не так уж мне и хочется смотреть «Дочь Тарзана».

— Ну в таком случае… Это у нас дорога на станцию, малыш?

— Да, но вы это и сами знаете.

— Откуда, черт подери, мне это знать? Я сегодня утром шел другой дорогой.

— Но вы же учились в этой школе, директор сам сказал.

— Да я в первый раз вижу этот чертов город. — Он положил руку мне на плечо, и по этому жесту я почувствовал, что он человек добрый. Он сказал: — Когда ты лучше узнаешь меня, малыш, ты поймешь, что я не всегда говорю правду. Как, наверное, и ты.

— Но я всегда на этом попадаюсь.

— Ха, придется тебе поучиться, как надо врать. Что толку во лжи, если она сразу заметна? Вот когда я вру, ни один человек не отличит это от чистейшей правды. Иной раз я и сам не могу отличить.

Мы пошли по так называемой Замковой улице, которая пролегала мимо школы, и я со страхом подумал: а что если Капитан выбрал не ту улицу и вдруг директор школы выбежит со двора в своей мантии, надутой, точно мачта баркаса, и схватит нас с Капитаном? Но вокруг стояла полнейшая тишина.

У «Швейцарского коттеджа» Капитан на секунду приостановился, но дверь была заперта — бар был закрыт. Какой-то мальчишка что-то нам крикнул с пестрой баржи, плывшей по каналу: ребята с барж вечно что-то кричат школьникам. Враждуют как кошка с собакой — шуму много, но до укусов дело не доходит. Я сказал:

— А как же ваш чемодан — ведь он остался в гостинице?

— А в нем нет ничего, кроме двух кирпичей.

— Кирпичей?

— Ну да, кирпичей.

— И вы их что же, оставите?

— А почему бы и нет? Кирпичи, если понадобятся, всегда можно найти, а чемодан — он старый. Старые чемоданы, да еще с наклейками, всегда внушают доверие. Особенно если наклейки заграничные. А новый чемодан кажется ворованным.

Но сомнения мои не рассеялись. В конце концов, я уже достаточно знал жизнь и понимал, что, даже если у него самого есть обратный билет, ему же надо платить за меня. А мои денежки ушли на оплату его джина с тоником в «Швейцарском коттедже». И потом, мы ведь обедали — это было настоящее пиршество, на моей памяти ни разу еще такого не было. Мы уже почти дошли до вокзала, когда я спросил:

— Но вы ведь не заплатили за наш обед, правда?

— Побойся бога, малыш. Я же расписался на счете. Чего ты еще от меня хочешь?

— И ваша фамилия действительно Виктор?

— Ну, иногда такая, иногда другая. Не очень-то это весело, верно, от рождения и до смерти ходить под одной фамилией. Взять хотя бы Бэкстер. Не скажу, чтоб это была красивая фамилия. А ты ведь носишь ее уже немало лет, верно?

— Двенадцать.

— Слишком долго. Мы придумаем тебе в поезде что-нибудь получше. Да и Виктор мне тоже не нравится, если уж на то пошло.

— Но вас-то как мне звать?

— Зови меня просто Капитан — впредь до дальнейших указаний. Возможно, со временем мне захочется, чтобы ты звал меня «Полковник», а то и «папа» — это тоже может оказаться полезным при определенных обстоятельствах. Хотя по мне, так лучше этого избегать. Я тебе скажу, когда что требуется, но думаю, ты скоро сам все раскумекаешь. Я вижу, ты мальчишка смышленый.

Мы вошли в вокзал, и Капитан безо всякого труда выложил деньги на мой билет — «Один неполный третьего класса до Юстон-стейшн». В купе мы оказались одни. И это придало мне мужества сказать ему:

— А я думал, у вас нет денег.

— С чего это ты взял?

— Ну, ведь после того нашего обеда вы только подписали какую-то бумажку, да и потом, у вас, похоже, не хватило денег, чтобы рассчитаться в «Швейцарском коттедже».

— Ха, — сказал он, — тебе придется еще и этому научиться. Деньги-то у меня есть, но я люблю приберегать их на необходимости.

Капитан пристроился в уголке и закурил. Дважды он посматривал на часы. Поезд шел очень медленно, и всякий раз, когда он подходил к станции, я чувствовал, как напрягался человек, сидевший напротив меня у окна. Сухопарый и смуглый, Капитан походил на пружину, которая ударила меня по пальцам, когда я однажды разбирал на части старые часы. В Уилсдене я спросил его:

— Вы чего-то боитесь?

— Боюсь? — переспросил он меня с таким озадаченным видом, точно я употребил слово, которое ему придется искать в словаре.

— Вам страшно, — перевел я ему.

— Мне никогда не бывает страшно, малыш, — сказал он. — Просто я настороже, а это немного другое.

— Да.

Будучи амаликитянином, я понимал разницу, и у меня возникло впечатление, что я, пожалуй, начинаю понемногу узнавать Капитана.

На Юстон-стейшн мы взяли такси и ехали, как мне показалось, очень долго — тогда я не мог еще определить, двигались ли мы на восток или на запад, на север или на юг. Я мог лишь предполагать, что поездка на такси принадлежала к числу тех необходимостей, на которые Капитан придерживал деньги. Тем не менее я был немало удивлен, когда, прибыв к месту назначения — одному из домов, стоявших полукругом на пыльной площади, где громоздились неубранные бачки с отбросами, — Капитан дождался, чтобы такси отъехало, проводил его взглядом, пока оно не исчезло из виду, а уж затем двинулся со мной в долгий путь назад, по той дороге по которой мы только что ехали. Должно быть, несмотря на мое молчание и покорность, он почувствовал, что я озадачен, и ответил, хотя и неудовлетворительно, на мой невысказанный вопрос.

— Ходьба полезна для нас обоих, — заявил он. И добавил: — Я всегда хожу пешком, как только представляется возможность.