Сел на краешек постели, в которой ворочался и метался измученный ребенок.

Мысли нагрянули непрошенно, и в голове у него все смешалось. Если она умрет, я - свободен. Это выход. Трудно было удержаться и не мечтать о свободе… уже знакомой, но утерянной свободе. Снова сам себе хозяин. Ни на кого не оглядываешься. Раз-два и наших нет; шагай себе по какой угодно дороге, останавливайся в любом городе. Хочешь - устраивайся на работе, не хочешь - откажись.

Упрекнут его, если она умрет? И не подумают. Да, но сам он как при этом будет себя чувствовать? Обыкновенно… Он ведь может с чистой совестью сказать: сделал все, что он меня зависело. А зачем говорить-то? Совесть успокаивать, тщеславие свое тешить? Отчего он с ней так возится, отчего вдруг кинулся лечить каким-то дикарским способом - неужели просто оттого, что сердце не на месте; а сам чуть ли не надеется, что из его стараний ничего не выйдет? Он не мог бы определенно ответить на этот вопрос.

Утром, когда в комнату просочился рассвет, Маколи стряхнул с себя дремотное отупение и увидел лицо на подушке, маленькое, осунувшееся, прозрачно бледное, поблескивающее крохотными капельками пота. Он стал нащупывать пульс на худенькой ручонке. Как цыплячья лапка, подумал он. Приложив ухо к тщедушной груди, он услышал ясные и четкие удары сердца. Он поглядел на пепел в печке. Там не осталось ни единой щепки. Все поглотил огонь.

Когда немного погодя Пострел открыла глаза, лицо Маколи выражало полное равнодушие.

- Ну как - лучше тебе?

Слабая улыбка и кивок - вот и весь ответ.

Обожженные лихорадкой губы высохли, потрескались, покрылись коричневой корочкой. Поблескивали выпирающие, как у кролика, зубы.

- Пить хочется.

Он отвернулся.

- Сейчас принесу.

Маколи вышел. С проволоки на изгороди свисали капли росы. Блестела мокрая трава. Что же это с ним творится? Для чего он все это затеял - разжег такой огонь, навертел на девчонку бог знает сколько одеял. Мог ведь он и эту ночь скоротать в промозглой от холода комнате. А все-таки ясно: Пострел оклемалась. Ликование, упорно пробивающееся сквозь сумятицу мыслей, раздражало, сердило его.

Когда он вернулся, она уже сидела и с жадностью накинулась на воду.

- А где Губи?

Маколи сходил за ним в другую комнату. Когда он отдал ей игрушку, глаза девочки просияли. Она заключила Губи в объятия и с материнской заботливостью начала укладывать рядом с собой.

- Я хочу кушать.

- Тебе просто кажется.

- Хочу.

- Сейчас я посмотрю, что у нас есть.

Когда он принес ей кусок хлеба с маслом, Пострел уже сидела. Теперь, когда ей стало лучше и видно было, что она пошла на поправку, он мог уже и позлиться и не нянчиться с ней. Сел на кровать и задумчиво свертывал самокрутку, тем временем, как Пострел старательно разевала рот, откусывая от слишком толстого ломтя. Почувствовав себя хорошо; она стала непомерно болтливой. Маколи не мешал ей лопотать, а сам молчал, как будто ничего не слышал.

- Я была очень больная, да?

Не вмешайся я, все бы уже кончилось.

- А сейчас я не больная. И Губи не больной.

Ты и не знала, что мне приходило на ум.

- А огонь в печке совсем погас?

Только я один о тебе думал; но что я думал…

- Это ты меня вылечил, правда, пап?

Сейчас бы уже умерла; и так бы и не узнала…

- Ты почему не разговариваешь? Папа!

Господи, да что же это со мной?

- Папа, говори. Что, у тебя языка нету?

Он поднял голову.

- Заткнись, - сказал он. - Не трещи. Слишком много ты болтаешь.

- А где наша старая комната?

Вдруг она поняла, что не может доесть хлеб. Она отдала его отцу и, обессилевшая, опустилась на подушку. Маколи велел ей лежать и отдыхать. Сам он пошел к столовой. Крапинка был уже там и выглядел заправским свэгменом, с головы до пят. Нагнувшись к печке, он раскуривал тоненькую самокрутку.

- Как девочка?

- Нормально. По-моему, теперь все будет в порядке, - сказал Маколи.

- Да… ты здорово ее пропарил. Повезло. - Он кивнул, потом поежился. - Когда я от вас вышел, забрался в кучу шерсти, прямо в пальто, - а сна ни в одном глазу, хоть провались. - Он поднял голову и, неожиданно повеселев, широко улыбнулся. - Стало быть, малышка, говоришь, в порядке?

Маколи кивнул.

- Сам не понимаю, - сказал он довольным голосом. - До чего живучая козявка, сроду таких не видал. Была бы она целлулоидной собачкой, то, наверное, и в адском пламени бы не сгорела.

- Не то что этот тип, - вздохнул Крапинка.

- Кто?

- Хинчи, мой напарник. И не сказать, чтобы он был какой-нибудь там придурок или в этом роде. Вовсе нет. Разберись-ка тут.

Маколи положил ему на плечо руку.

- Послушай, - сказал он мягко. - Брось ты психовать из-за него. Пусть уж он сам психует.

Крапинка подскочил, возмущенный.

- Я из-за него психую! Было бы из-за кого… очень нужно - из-за барана безмозглого. Я ведь так просто, к примеру. Я…

Он встретил понимающий взгляд Маколи и, осекшись, отвернулся.

- Черт те что, - сердито буркнул он. - Печь какая-то аборигенская, дунь - и погаснет.

- А ты бы дров подбросил.

- Дров! - взвизгнул Крапинка. - Подбросил бы, если бы были. Нигде ни щепки.

- Да успокойся ты, - сказал Маколи, криво улыбнувшись. - Не так уже все плохо. Кое-чего мы с тобой авось насобираем.

Он намерен был уйти как можно раньше. Пешком до Колларенебрай - день пути, а ему хотелось добраться до города засветло. Постреленка надо было устроить так, чтобы она хоть немного окрепла. Ей требовался теперь хороший уход, и у Маколи возникла на этот счет одна идея. Белла Суини, вот кто ему поможет. По пути от Колларенебрай он завернет в Уолгетт и подкинет Постреленка Белле, пока не найдет работу, а может, Белла согласится оставить у себя девочку насовсем.

Он уговорил Пострела поесть мяса. Потом одел ее как можно теплее. Она проковыляла несколько шагов по двору и села на свэг, греясь на солнышке. Маколи прибрал в обеих комнатах, чтобы они выглядели чисто, как до их вселения, глянул, не оставил ли чего-нибудь, и собрался в путь.

Вперевалочку, с угрюмым видом, подошел Крапинка.

- Жаль, что ты уходишь, - сказал он.

Маколи пожал ему руку.

- Понравился ты мне, приятель, - сказал Крапинка. - Мы с тобой бы спелись.

- Да ты бы заморил меня своей добротой.

Крапинка ухмыльнулся.

- Нет уж. Иной раз под настроение я бываю как кремень. Жаль только, настроение это на меня редко находит. Как у тебя с деньгами?

- Нормально.

- Я это к тому, что в случае чего мог бы тебе малость подкинуть.

Маколи похлопал его по плечу - ладно, мол, спасибо, но не надо.

- Ты ведь будешь тут, когда приедут стригали. Если встретишь парня по прозвищу Счастливчик Риган, можешь передать: я говорил, что глаза у него больно завидущие. Да, а еще Страус Маккензи, Грин-Узелок, Мик и Тед Беннеты. Этим скажешь, я, мол, спрашивал про них и любой когда угодно может подкинуть свое полено в мой костер.

- Все сделаю, приятель.

Маколи перебросил свэг через плечо, другой рукой поднял Пострела. Его поразила ее легкость, лишь сейчас он понял, как она исхудала.

- Удачи тебе, - крикнул Крапинка вслед. - Пришли как-нибудь весточку.

- По какому адресу? - оглянулся на ходу Маколи.

- Да куда-нибудь в Австралию, подальше от обжитых мест. - Крапинка помахал рукой.

У Маколи осталось еще одно дельце в домике с кухней. Когда чернявая девушка вышла на его стук, он сунул ей в руку фунтовую банкноту. Она взглянула на него полуиспуганно, робко.

- Возьми, - сказал Маколи. - Это твоё. Теперь я ничего тебе не должен. Мы в расчете.

Больше он ни слова не сказал. Он знал, что она смотрит ему вслед, и был доволен. Доволен потому, что ничем никому не обязан, все поставлено на свое место, названо своим именем. Ни она к нему претензий не имеет, ни он сам к себе. Долг выплачен.

Прошагав милю, он опустил на землю свою ношу и остановился передохнуть. Пока он курил, его потное лицо обсыхало.