Антон Иванович

Осенний вечер 1943 года, юг Франции.

Антон Иванович Деникин сидел в своём кабинете и что-то писал. Его жена, Ксения Васильевна, подошла к нему сзади, обняла и прижалась щекой к его щеке и сказала:

- Антош, а ты знаешь, что немцы, которые обосновались в школе, вовсе не немцы?

Ксения Васильевна смотрела на мужа таинственно и лукаво. Она почти на двадцать лет младше мужа, ей пятьдесят один год.

- А кто же, Чижик? – спросил Антон Иванович, не отрываясь от рукописи.

В его глазах она была по-прежнему той милой неунывающей девчонкой с забавной фамилией Чиж, как и двадцать шесть лет назад, когда они поженились. Жизни без неё он себе не представлял. Когда её забрали немцы 15 июня 1941 года, он очень переживал и постарел весьма сильно, за те две надели, пока её держали в тюрьме, а точнее за шестнадцать дней.

- Русские, - ответила Ксения Васильевна.

- Здесь, в Мимизане? – Антон Иванович оторвался от рукописи и посмотрел на жену. - Да ты шутишь, душа моя.

- И всё же.

- И что же они здесь делают?

- Строят чего-то.

- Ну да, немцы непонятно от кого хотят обороняться, всё побережье перекопали. Укрепляют оборону. Так ты хочешь сказать, Ксюша, что это русские, перешедшие на службу врагу?

- Да. РОА – Русская освободительная армия какого-то Власова.

- Кого же они здесь освобождают?

- Не знаю. И ещё мне передали, что узнав, что здесь живут русские, они хотели бы посетить нас, пообщаться.

- Они знают кто мы?

- Конечно, им же рассказали.

- Что ж, пусть приходят, интересно будет побеседовать. Только не все сразу. Сколько их в деревне?

- Рота, наверное.

На следующий день у домика, где жили Антон Иванович и Ксения Васильевна, появились трое солдат. Они нерешительно мялись у калитки, ожидая, когда их позовут. Их позвали.

- Проходите, гости дорогие, - приглашала Ксения Васильевна. – Чаю? Надоел, наверное, их кофе.

- Да уж не без этого, хозяйка, - сказал самый старый из гостей.

Ему на вид было лет пятьдесят-шестьдесят, другому лет около тридцати, а третьему не больше двадцати пяти.

- Садитесь, не стесняйтесь, - сказал Антон Иванович.

- Ну, как же, такие люди…

Для Антона Ивановича странно и нелепо было видеть русских людей в немецкой форме. Они назвали свои имена и отчества, фамилии называть не стали.

- Мы с вами, прежде всего, русские люди, - сказал Антон Иванович. - Хотя вот с вами не понятно. Вы «наши»? Хотя какие вы наши, на вас форма чужой армии, но вы и не немцы. И не наймиты, говорят, что добровольцы.

- Да, добровольцы, - сказал старый солдат. – Выбор был добровольный: или в лагере сгинуть или форму эту нацепить.

- Но ведь кто-то остался в лагере? – спросила Ксения Васильевна.

- Кто-то остался, - согласился старый солдат, глядя в пол, ему было неловко от этого вопроса.

- В лагере – кошмар, - сказал, оправдываясь, солдат средних лет, - из бараков каждый день утром трупы десятками выносят, как брёвна.

- Расскажите, пожалуйста, - попросил Антон Иванович, - я собираю свидетельства очевидцев о зверствах немцев в концлагерях и немного в курсе, что там происходит.

- А вы, наверное, офицер, - сказала Ксения Васильевна солдату средних лет.

Он кивнул.

- И большевик, - сказал Антон Иванович.

- Я скажу больше, - сказал молодой солдат, - он ещё и еврей.

- Как же так? – удивился Антон Иванович, - евреев немцы расстреливают в первую очередь, а тем более большевиков и офицеров.

- Немцы, они хозяйственные, - сказал пожилой солдат, - они просто так пули не расходуют. Газом душат, али так доводят до смерти. Мы в Гражданскую войну шашками рубили, потому, как патронов не было, а немцы вот из жадности экономят.

- Да, немцы, они такие, - согласился Антон Иванович. – А вы казак?

- Так точно, донской казак станицы Новочеркасской.

- На чьей стороне воевали в Гражданскую?

- На вашей, Антон Иванович, на вашей. В плен попал, прям перед самым Крымом, а потом в Польше за красных воевал.

- Понятно, не осуждаю, - сказал Антон Иванович и обратился к бывшему офицеру: - Так как же вам удалось скрыть, что вы еврей? Ведь есть маленькая анатомическая особенность, отличающая евреев от православных. Это не скроешь. Извини, Ксюша…

- Да что ты, Иваныч, - засмеялась Ксения Васильевна, - я всё же сестра милосердия, в анатомии немного разбираюсь. И мужчин голых повидала…

- Что верно, то верно, - сказал казак, - вы меня совсем не помните, Ксения Васильевна?

Ксения Васильевна всмотрелась в лицо казака, нахмурила брови:

- Нет, не помню, - замотала головой, - извините.

- Да чего уж там, благодаря вам и жить остался. Показать шрамы не могу, в таком месте… Хотя вы видели.

Он потрогал ладонью низ живота и продолжил:

- По Екатеринодаром, летом восемнадцатого, когда второй раз его брали.

- А, осколочное ранение, чуть-чуть мочевой пузырь не разорвало. Повезло вам, разорвало, вряд ли бы выжили.

- Так вы меня из боя-то и вытащили. Если бы не вы…

- Да ладно, - отмахнулась Ксения Васильевна, - не вы один.

- Так как же вас в лагере не убили? – спросил бывшего офицера Антон Иванович.

- Ну как? Я представился рядовым, беспартийным и крымским татарином. И сразу же стал почти арийцем, потомком каких-то крымских го́тов. Немцы попервоначалу думали, что все обрезанные евреи, а потом разобрались, что обрезанными бывают ещё и мусульмане. У меня в роте служил один, вот я его именем и назвался. Так оно лучше, у меня семья в Москве.

- Не понял, - сказал Антон Иванович, - причём здесь семья?

- Что тут не понятного, - ответил бывший офицер. – Если я пропал без вести, то мою семью не лишат продовольственной карточки, а если узнают, что я попал в плен, то я сразу же становлюсь дезертиром и предателем, мою семью лишают карточек, и она будет голодать.

- Но надев форму врага, вы на самом деле стали предателем, - Антон Иванович посмотрел на бывшего офицера с некоторым отчуждением.

- Жизнь в лагере уж очень невыносима, - сказал бывший офицер.

- Вы знаете, чем там кормили, папаша? – сказал молодой. – Картошку в чан кинут даже не чищенную, даже не мытую, с землёй и варят её пока она в кашу не превратиться. Вот этой бурдой и кормят.

- А вы как попали в плен, молодой человек? – спросил Антон Иванович.

- Я – матрос. Когда из Севастополя эвакуировались, бомба попала в наш корабль. Румыны спасли, из моря вытащили. Мы эту форму-то, зачем надели? Думали, что нас на передовую погонят, там бы мы и сдались нашим. И нам ещё обещали, что по своим стрелять не будем. На фронте так, по хозяйству будем.

- А немцы оказались не дураками и на фронт вас не погнали, - сказала Ксения Васильевна притворно-сочувственно.

- Так и есть, - вздохнул казак. – И где мы сейчас, даже и не знаем.

- Ну, это просто, - улыбнулась Ксения Васильевна. – Вы сейчас в деревушке Мимизан на юге Франции, к юго-западу он города Бордо.

По лицам солдат было видно, что они не понимают, где это.

- Могу на карте показать, - сказал Антон Иванович.

Солдаты кивнули, они встали и направились в кабинет Антона Ивановича. Подошли к большой карте на стене, утыканной красными флажками.

- Вот Москва, - показывал Антон Иванович, - вот Ростов-на-Дону, Новочеркасская чуть северней, вот здесь. Вы откуда, молодой человек?

- Из Керчи.

- Вот Керчь. А мы вот здесь.

- Это океан? – подивился казак.

- Да, Бискайский залив Атлантического океана. От этого дома до океана вёрст пять будет.

- О, как! – ахнул казак. – На самый край, значить, нас завезли!

- А что это за флажки, Антон Иванович? – спросил бывший офицер.

- Это я отмечаю, куда продвинулась наша армия.

- О! В Днепр упёрлись, - сказал казак.

- И даже за Днепр, - сказал Антон Иванович, - под самым Киевом стоят. Скоро, думаю, возьмут.

- Да взяли уж Киев, наверное, - предположил бывший офицер, - сегодня 7 ноября, двадцать шестая годовщина Октябрьской революции. Наши любят к таким датам чего-нибудь приурочивать.

- Не знаю, лондонское радио ничего пока ещё не говорило такого.

- Скажут ещё, - убеждённо сказал бывший офицер.

Вернулись назад в гостиную. Чувства у солдат РОА были смешанные: толи радоваться успехам своих, толи огорчаться. Что лично с ними будет, после войны? А то, что войну выиграет именно Красная армия никто и не сомневался.

- А почему вы, Антон Иванович, к немцам служить не пошли? – спросил казак, - Как атаман Краснов? Вы же, вроде как, были против большевиков?

- Я, милейший, и сейчас против большевиков, но я не против России. Я сын крепостного крестьянина и древней родословной похвастаться не могу, но честь офицерскую имею. Ни мой отец, ни я никакой чужой армии не служили. Извините, если обидел.

- Да чего уж там, - махнул рукой казак.

- В Гражданскую войну и мы, и красные воевали за Россию. Будущее её видели по-разному, но воевали за Россию. А Краснов ещё тогда в восемнадцатом году под Ростовом к немцам приглядывался, симпатизировал он им.

- Так вы сами же, Антон Иванович, у них через него боеприпасы покупали, - сказал казак.

- А что было делать? – Антон Иванович развёл руками. – Армию снабжать надо было. Немцы царские склады наши разграбили и нам же с них и продавали. Враг врага – друг, как известно, только если раньше он был врагом, то он всё равно врагом остаётся. И это рано или поздно проявиться. А с врагами России дружить нельзя, и служить им нельзя ни при каких обстоятельствах.

- Что же нам делать? – спросил бывший офицер.

- Не знаю, - сказал Антон Иванович. – Если вас раньше только считали предателями, то теперь вы ими стали. Что за жизнь в России стала? Вы врёте власти, власть врёт вам. Поэтому белое движение и войну проиграла. Наврали народу с три короба: землю – крестьянам, фабрики - рабочим. Казак, землю-то вам большевики дали?

- Я казак, у меня земля была. А иногородних, тех обманули, это да. Отобрали у нас, казаков, землю, не всю, часть оставили, остальное иногородним отдали. А зачем она им? У них инвентаря нет, быков нет. Потом в колхоз загнали. Быков моих… Эх! Сгорели мы аккурат в тридцатом году, одни быки и остались. Да орден у меня «Красного знамени» за Польшу. Поэтому мне, может быть, чуток полегче было, я в одночасье бедняком стал.