"ЗАВТРА". Сколько поколений философов должно смениться, чтобы призраки диамата и истмата навсегда покинули пространство русской мысли?

А.С. Призраки, как известно, бессмертны - главным образом потому, что они уже умерли. Но в отличие от упокоенных душ они суть беспокойники и, как вы верно заметили, предпочитают бродить и являться в тех местах, где сохраняется надежда на новое воплощение. Поэтому есть основания полагать, что "территорию русской мысли" они не покинут никогда - по крайне мере, этого не случится в обозримом будущем. Наоборот, именно ближайшее поколение, незнакомое с гнусностью исторически отработанных воплощений, представляет для призраков особый интерес - и опасность очередного соблазнения я оцениваю как достаточно высокую.

Что же касается пребывания истмата и диамата в состоянии призрачности, тут я не вижу большой беды: благодаря работе ассоциаций они могут внести свои особые краски в духовное производство России подобно тому, как средневековая практика кабалистики и гематрии до сих пор расцвечивает духовную жизнь еврейских диаспор.

"ЗАВТРА". Чем, по вашему мнению, стилистически разнятся академическая философия и философская публицистика (беллетристика)?

А.С. Именно стиль служит критерием для этого зыбкого, меняющегося от эпохи к эпохе различия. Основные пассажи метафизического ворчания в адрес фельетонной эпохи всем известны, и повторять их нет особого смысла. Они в значительной мере справедливы, хотя забавно, что многие признанные метафизики впадают в публицистический тон как раз тогда, когда обличают публицистику. Хотелось бы отметить другое. Сама по себе академическая среда отнюдь не является сверхпроводником истины, особенно в философии, зато в качестве убежища для бездарностей она гораздо более надежна, чем открытый всем ветрам агон публичности. Ведь одно дело тексты Гегеля или Хайдеггера, служащие абсолютно аутентичным выражением мысли, и совсем другое - дремучее косноязычие многочисленных эпигонов.

"ЗАВТРА". Согласны ли вы с таким тезисом, что философию нужно нести в массы?

А.С. От этого вопроса можно было и отмахнуться, например, сказав: нести чушь и нести философию в массы - это одно и то же. Но в действительности дело обстоит вовсе не так просто. Тут уместно вспомнить точное замечание Антонио Грамши относительно философского проекта Маркса: "Марксизм, - говорит Грамши, - отличался и отличается от имманентных философий тем, что он неустанно заботился о своём проникновении в массы, и эта забота не только не привела к профанации продуманного теоретического содержания, но и закалила в полемике его философский стержень". С другой стороны, схожий по своей интенции поход психоанализа в массы закончился плачевно. То есть, завершился полной профанацией. Стало быть, однозначного ответа здесь не существует - но, наверное, стоит привести любимое изречение Шнеура Залмана, одного из основателей Хабада: "Будучи первичной в порядке творения, Тора, тем не менее, изливается в мир, лишь повинуясь встречной духовной жажде".

"ЗАВТРА". Возможно ли искусственное стимулирование создания оригинальной русской философии всемирно-исторического масштаба (например, гуманитарный "манхэттенский проект" Олега Матвейчева)?

А.С. Относительно упомянутого вами проекта, мне, к сожалению, ничего не известно. Но как-то, наполовину в шутку, наполо- вину всерьёз, Константин Пигров заметил: "Мы, в сущности, ничем не хуже французов, разница лишь в том, что их философия раскручена, потому что они непрерывно друг друга цитируют и успешно продают в упаковке последней философской новости. Мы же друг друга даже не читаем, а при этом мечтаем о том, чтобы когда-нибудь понравиться тем же французам".

Я полагаю, что возможность раскрутки на ровном месте сильно преувеличена. Даже если миф о всемогуществе политтехнологов и кураторов-артмейкеров имеет какое-то отношение к реальности, философии он касается в последнюю очередь. Вспоминается проект под условным названием "Семиотика", которым были буквально загипнотизированы европейские интеллектуалы 1970-х годов. Что осталось от него сегодня? Слабый шлейф в виде текстов Кристевой и, отчасти, тартусской школы. Плюс ощущение схлынувшего наваждения. А "Курс лекций" Фердинанда де Соссюра, по-прежнему пробуждающий мысль, не потеряется и за пределами отработанного и отброшенного дискурса.

Так что, когда я слышу о внешнем стимулировании философской востребованности, мне всегда хочется сказать: "Пустые хлопоты…"

"ЗАВТРА". Какую ценность для вас имеет русская философия почвеннического извода XIX века? Насколько перспективны славянофильские идеи сегодня?

А.С. В плане политических предпочтений мне симпатичнее евразийская идея. А с точки зрения философской крутизны, конечно же, Николай Фёдоров. И ОБЭРИУты.

"ЗАВТРА". Можно ли назвать вашу философскую манеру фаст-фудом?

А.С. Это дело ваше, хотите - называйте. Но мне больше по душе другая кулинарная метафора. Как-то недавно мой приятель, петербургский фундаменталист, писатель Сергей Коровин, заявил мне: "Секацкий, по-моему, ты печешь книжки как блины…" Я хотел было обидеться: дескать, что ты имеешь против блинов? - но вовремя остановился, ведь как раз блины всегда казались мне недосягаемым образцом кулинарного мастерства. Испечь блин мне ни разу не удалось, и подозреваю, что не удастся. Вместо них я и пишу книжки - пока пишутся.

Кстати, если говорить о том, что вызывает у меня наибольшее уныние, так это натужная имитация позы мудрости - нет ничего более фальшивого и далёкого от обыкновений вменяемого человека, чем такая имитация.

Беседовал Алексей Нилогов

Владимир Дмитренко

Владимир Дмитренко

ГАЛЕРЕЙСТВО ИСКУССТВОВЕДУЕТ

Послесловие к XII-й ярмарке современного искусства «Арт-Москва»

На Арт-Москве была очевидна полная победа - как художественная, так и организационная - Марата Гельмана. Человек с безусловным нюхом, он всегда чётко понимал, на что сделать ставку, чтобы оказаться в выигрыше. Так, в девяностые годы это почти всегда были провокации - иногда безумно романтичные, в случае "человека-собаки" Олега Кулика, иногда граничащие с хамством, в случае вандализма Авдея Тер-Оганьяна, затеявшего прилюдную рубку православных икон. В конце концов, по итогам того скандала в Прагу эмигрировал Тер-Оганьян, Марат же чуть позже - в респектабельный модерновый дом с окнами на Храм Христа Спасителя… И так как стало понятно, что респектабельность, буржуазный лоск и необходимая доза серьезности - новый стиль современного русского искусства, можно не сомневаться, что Гельман будет так же уверенно и успешно следовать новой конъюнктуре, как раньше - эпатажу и скандалам.

Конечно, художник-талисман Гельмана на своем месте - очередная бронзовая скульптура Александра Косолапова. Произведение демонстрирует, на мой взгляд, отличный пример, как может прогрессировать, казалось бы, и без того законченный идиотизм. На этот раз скульптура изображает традиционного для Косолапова Микки-Мауса, под руку которого куда-то бодро ведут Ленин и Христос. Говорить тут не о чем, зато куда большего внимания требуют соседи этого сомнительного объекта. В первую очередь это великолепнейшая графика Алексея Каллимы. Вполне фигуративное, традиционное искусство Каллимы, конечно, дает необходимый простор для упражнений арт-критиков в псевдофилософском маразме. Но, в отличие от многих других произведений, этими упражнениями ценность рисунков Каллимы - а на "Арт-Москве" было представлено огромное, в несколько метров полотно - не исчерпывается. Новую серию, преимущественно пейзажей, Каллима назвал "Безымянная высота" и исполнил углем в черных и красных тонах. По-моему, пейзажи в галерее Гельмана - это еще несуразней, чем выставка Энди Уорхола в православном храме. Однако они там появились, и они абсолютно прекрасны - более точного, свободного, любовного и попросту красивого изображения русской действительности (будем честны, бедной, нищей, местами просто неприглядной) я, пожалуй, за последние годы не встречал. И - никакой иронии! Далее, на этом фоне куда уверенней выглядит Валерий Кошляков. Раньше его работы в галерее Гельмана воспринимались достаточно несуразно - их безусловная серьезность выглядела на фоне бесконечных смешочков других артистов просто наивно. Теперь наивно смотрятся скорее сами шутники. Кошляков пишет белилами здания советской архитектуры на огромных кусках серого гофрокартона, добавляя акварельные подтеки, сюрреальные размытия. И, напуская туману, дарит им - а заодно и всей эпохе - какую-то совершенно античную красоту. Если бы не подпись "Лужники" под картиной, я бы принял этот величественный вид как минимум за Колизей.