В отсутствие любви взаимной, утешной и подкрепляющей, можно любить себя, футбол и пиво. Вадим Андреевич в ином искал оправдания. Ему было доверено вершить и исправлять земной произвол. И как перышко на чаше весов, он был нужен миру для какого-то равновесия, обозреть которое с матушки-земли еще никому не удавалось, разве что из окон небесной кузни, где куются крепи судьбы, подковы случая и гвозди для разбойничьих крестов.

   В столе лежал подписанный рапорт на увольнение как выкуп за разглашение корпоративной тайны. Так и безупречный рыцарь Ланселот Озерный предал своего короля. Он даже лжесвидетельствовал на суде из преступной любви к своей королеве. Потому и не смог добыть драгоценный Грааль, чашу вечности. Но Вадим Андреевич заставил замолчать недремлющий голос совести, ибо давно известно, что любовь перекрывает лишние каналы чувств, в силу этого она всегда права перед собою.

   Скоро он сдаст табельное оружие, удостоверение и будет совершенно свободен. Он вспомнил печаль в глазах старого сухаря Болдыря, когда тот подписывал его рапорт. Значит, не самый последний следак был Вадим Андреевич Костобоков, если так расстроилось несентиментальное начальство!

   Для трудного разговора с Гликерией он собирался сполна использовать тактическую силу эффекта внезапности. Стратегический букетик туго спеленатых тюльпанов дозревал на окне. Если ночью их подержать в тепле, то уже к утру они нальются цветом, заполыхают степным пожаром, но такие алые цветы могут вспугнуть его ундину – обитательницу снов и вод.

   Крылечко богемного ВУЗа было стилизовано под античный портик с гипсовым виноградом в облупившихся амфорах и коринфскими колоннами, из-за которых, того и гляди, выглянет легконогая нимфа, а то и чернобородый сатир выкажет свой горбоносый профиль, а уж если где завелась такая нечисть, пиши пропало… Всех нимф и сильфид в округе перепортит.

   Лекции только что кончились. Вадим нервно рыскал взглядом в поисках Лики.

   В первую секунду он не узнал ее в высокой стройной девушке в черном облегающем платье. Даже в толпе она двигалась со стыдливой грацией, порывистой и одновременно сдержанной. Что-то неуловимое выделяло ее среди хорошеньких сверстниц. Ей было даровано нечто большее, чем просто красота. Женский Пречистый Свет, почти исчезнувший на Руси, как журавли, подснежники и благородные олени.

   Вадим обреченно шагнул наперекор людскому потоку и схватил ее за руку.

   – Лика!

   Она резко выдернула руку, брезгливо отерла и, не оборачиваясь, пошла обратно по коридору. Там было уже пусто, и Вадим Андреевич в два прыжка настиг ее. Взял за плечи, развернул лицом к себе и, продолжая с силой удерживать, заговорил:

   – Успокойся, Гликерия, успокойся и слушай…

   Он остро чуял ее телесное тепло сквозь тонкое черное платье и одуряющий запах пышных золотистых волос. «До чего же она теплая и душистая… Тут и растаять недолго…»

   Он, как умел, расписал ей опасности, что грозят ей и Алексею.

   – Мне нечего бояться. Меня оговорили. Я даже знаю кто….

   – Каштелян?

   Она резко покраснела и притворилась, что ищет в сумочке платок, чтобы он не заметил краски стыда на ее нежных щеках, но злая воля к сопротивлению уже покинула ее.

   – Я размажу эту тварь… Постой, не уходи, Лика! Мне удалось выйти на след экспедиции «смертников». Они пропали почти в тех же местах… Пойми, как это важно! Надо ехать на Север! Опрос свидетелей и поиски на местности всегда срабатывают. Я сделаю все, что смогу, клянусь тебе! – Он до боли сжал ее ладони.

   Все сомнения были отброшены в единый испепеляющий миг, и он уже знал, что ради нее пойдет на все безумства и преступления и повторит все мужские ошибки со времен сотворения человечества.

   Он с жаром рассказывал Гликерии о своих изысканиях и планах на будущее. А девушка все пристальнее и тревожнее всматривалась в его глаза, словно ища подтверждения чему-то тайному, какой-то глубокой женской догадке. Удивление чуть приподняло ее атласные брови, теперь она слушала его очень внимательно. Внезапно теплая волна омыла ее лицо, и Гликерия улыбнулась следователю:

   – Спасибо, вы так много успели узнать! Так, значит, мир?

   – Мир, Гликерия, мир на вечные времена!

   Вместе они вышли в сырой мартовский сумрак. Фонари плыли в радужном мареве. Всхлипывал под ногами тающий снег. За пазухой Вадима Андреевича маялись тюльпаны, и так же томно и сладко маялось его бывалое милицейское сердце. Хотя чего он так радуется? Он всего лишь нанятый следак, гончий пес охотника Ориона, добросовестный и рьяный, и, вероятно, заслужил слабое поощрение.

   – Кажется, сегодня я готов бесконечно слушать про «камень с Ориона», – начал Вадим. – Расскажите мне о нем, Гликерия.

   – По преданию, камень-Алатырь упал с неба, на нем были написаны письмена с законами Сварога, Творца Вселенной.

   – А как же предание о скрижалях Моисея?

   – Все не так просто… Влад занимался древними языками: латынь, иврит, греческий, арабский, иероглифы Древнего Египта… Так вот, он считал, что самая первая книга человечества «Бытие…» первоначально была написана на русском языке и уже после переведена на другие языки. Но оригинал был русским!

   – Вот это дела! И это можно доказать?

   – Конечно! Автор «Бытия…» описывает сотворение мира по дням. Русское слово «дны» обозначает не дни, а уровни. То есть мир сотворен не семидневным, что совершенно невозможно, ибо тогда и дней-то не было, а семидонным, поуровневым, иерархически правильным. И современная метафизика это подтверждает. Но русская книга «Сотворение мира», написанная семь с половиной тысяч лет назад, почти наверняка была уничтожена, и с тех пор славяне уже «не имели книг поганыя быша»…

   Вадима уже не смущал и не пугал ее отрешенный вид пифии-вещуньи. Ее суровость и страстное упорство соседствовали с нежной мечтательностью и печальной, но прелестной улыбкой, словно из-под глухой кольчуги пробивался пушистый, солнечный локон.