Было темно, несколько женщин и мужчин, стоявших на остановке, с любопытством наблюдали за происходящим.

- Я врач. Позвольте посмотрю его, - миролюбиво сказал БД и, протиснувшись, подошел к сидящему. Парень был пьян, но ничего серьезного с ним, похоже, не было.

- Если с-сейчас не вызвать "скорую п-помощь", он умрет и у вас будут неприятности с полицией. - БД почувствовал, как парни напряглись.

- Не надо было про полицию, - с запоздалым сожалением подумал он.

- Дай этому козлу, Витюн! - Сказал один из них, и БД в отчаянии повернулся к нему, демонстративно подставляя лицо под удар. Он успел, однако, заметить высокого пожилого мужчину в приличном пальто, темных очках и темной шерстяной шапочке на голове, неприятно контрастирующей с интеллигентным лицом

- Ладно! Поехали! - Решили вдруг они и пошли к машине.

БД вздохнул, подошел к избитому, который успел сползти на землю и теперь лежал на боку, подтянув колени к подбородку. Он помог ему подняться, и спросил, не очень рассчитывая на ответ:

- Доберетесь домой?

- Доберусь, - внятно ответил парень и растаял в темноте...

БД отправился на троллейбус.

Через несколько остановок в пустой салон заскочил один из тех парней:

- Как твоя кликуха, доктор? Счас выйдем на остановке, поговорить надо.

- Н-не собираюсь. Выкладывайте прямо здесь. - БД трясло, будто в руки ему дали отбойный молоток.

Троллейбус остановился. Двери шумно отворились, и парень потянул за рукав:

- Пошли!

"Если остальные едут следом, мне конец", - подумал БД и внезапно, без замаха коротко ударил парня твердым носком башмака в нижнюю треть голени, стараясь попасть в кость. Он знал, что сила удара не играет большой роли, главное резкость и точность. Надкостница здесь очень болезненна, потому что защищена лишь тонким слоем кожи, и образующаяся поднадкостничная (так?) гематома вызывает нестерпимую боль. Парень дико заорал и согнулся. Не ожидая, пока тот созреет для ответных действий, он ударил ногой в пах.

- С гематомой мошонки он будет спокойнее, - размышлял БД, втаскивая парня на сиденье. Пьяный пассажир услужливо помогал, заглядывая в глаза:

- Ну ты даешь, мужик! Не забздел... Молоток.

- С-спасибо! Приглядите за ним. Я выхожу сейчас. - БД вышел из троллейбуса и быстрыми шагами направился к дому.

Когда он понял, что в большом темном "Ford Taurus", который только что миновал, сидят те самые парни, бежать было поздно.

- Где Витюн, падла? - Донеслось до него через приспущенное окно. БД приостановился, будто решил принять участие в дискуссии о судьбе неизвестного Витюна, но, опомнившись, опять зашагал дальше. Он прошел метров сто, все больше умирая от страха, когда его нагнал автомобиль.

- Садыс машина, генацвалэ! Падвизем! - Голос с грузинским акцентом, ударявший по всем гласным, был на удивление миролюбив.

БД продолжал идти по тротуару, не реагируя. "Форд" медленно двигался следом. Так вместе они продвинулись еще метров на сто, а потом, резко заурчав двигателем, машина перегородила дорогу. Он обреченно остановился, готовясь наделать в штаны и понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное.

Ему показалось, что подобное с ним уже было. Память молниеносно перелистывала страницы, пока не остановилась на нужной, и он увидел себя семнадцатилетним студентом-первокурсником, покорно стоящим на Лиговском проспекте перед группой неизвестно откуда появившихся людей.

Конец пятидесятых. Осень. Четыре утра. Мелкий противный ленинградский дождь. Я возвращался после ночного концерта в Смольнинском педагогическом институте, где мы играли впятером: барабаны, фортепиано, контрабас, тромбон и саксофон. Студенты-лабухи впервые взяли меня с собой на ночной концерт, и я лез из кожи, чтобы закрепиться в бэнде, дуя в старенький циммермановский тенор-саксофон, сделанный еще до революции и попавший неизвестно какими путями в институтский профком.

Все музыканты, за исключением тромбониста, выгнанного за пьянство из профессионального оркестра, учились вместе со мной на старших курсах в Первом медицинском. Меня не слишком интересовали деньги, но возможность играть с хорошими музыкантами, импровизируя перед восхищенной публикой чужого, почти целиком женского института доставляла мне наслаждение. Я готов был дуть в саксофон часами. Наступали мгновения, когда все мы становились одним существом, свободным, немного анархичным, прекрасным и бесконечным, как сам джаз... В такие минуты наши поношенные профкомовские инструменты воспроизводили что-то большее, чем мелодия: технически немыслимое по сложности, необычное и невероятное по тембру, что на студенческих концертах в "большой аудитории" Первого Меда извлечь из наших дудок было бы невозможно. Это называлось играть между нот...

- Здорово, фраерок! - Мирно сказал один из них. - Куда канаешь так поздно?

- Я с-с-с-студент, - с трудом выговорил я. - Иг-г-грал в бэнде в С-смольном ин-нституте. В п-п-ервый р-раз.

Мне тогда почему-то казалось, что если в первый раз, то тогда не так страшно или не так больно.

- Башли есть?

- Есть! - Выдавил я из себя и полез в карман за деньгами.

Мне вдруг до смерти захотелось рассказать этим совершенно чужим людям с Лиговке о себе. О том, как прекрасно я играл сегодня в Смольном, как буду играть в следующую пятницу, какой я умный, добрый и хороший, как замечательно умею шутить и что весь институт от этого фигеет и повторяет мои хохмы. Я твердо верил, что, выложив им все эти обстоятельства, непременно спасу себя, потому что знал: если они заберут у меня деньги и саксофон, то непременно убьют, чтобы скрыть следы.

- А это че у тебя под мышкой, чувак?

Я принялся судорожно развязывать неподдающиеся тесемки мешка.

- Не дыбай шнифтами! Дай сюда! - Парень вырвал мешок и, покопавшись в карманах брюк, достал финку. Я понял, что теряю сознание, и хотел заорать на всю Лиговку, прежде чем в меня воткнут нож, но не смог издать и звука.

Мужик между тем вспорол мешок и вытащил саксофон, который в слабом свете редких фонарей засветился тусклым свинцовым блеском.

- Лабух что ли? - удивленно спросил он. - А трекал, что студент... Или мудло трясешь?!

У меня вдруг что-то произошло с голосовыми связками и, совершенно не заикаясь, быстро и четко я выпалил этим людям всю историю сегодняшнего вечера.

- Тогда не лимонь понты, взлабай! - согласился кто-то из них.

Я вставил трость в загубник и поднес инструмент к губам.

- Что вам сыграть? - Спросил я, а пальцы и губы стали привычно нащупывать первые джазовые каденции.

- Сыграй че хошь.

"Джо Сэмпл им понравится, - подумал я. - Не Мурку же дуть в тенор-саксофон на ночной Лиговке."

Я начал импровизировать на тему "Free Yourself", мучительно вспоминая, кто сказал, что блюз - это когда хорошему человеку плохо.

- Ладно! Хватит! - Распорядился мужчина, который до сих пор молчал. Где живешь?

- У П-п-пяти Уг-г-глов, н-н-на З-з-загородном...

- Забашляй ему, Егор! - распорядился молчаливый. - Стопорни тачку. Пусть канает... Без него головняк.

Подошла машина. Кто-то сунул мне в руку деньги. Ошалевший от счастья, я, вновь с трудом продираясь сквозь спазмы, сумел выговорить:

- Х-хочу пригласить вас всех к себе д-домой на ужин... на завтрак п-прямо с-сейчас. Б-бабушка б-будет р-рада... она ж-ждет...

- Не кроши батон, лабух! Вали! - Подвел кто-то итог встречи и толкнул меня в машину, и я, счастливый, зажав саксофон между колен, принялся излагать шоферу историю своего спасения.

- Говори, куда Витюна дел, сука? - раздраженный голос вернул его в сегодняшнюю действительность. Парень-гигант двинулся на БД.

- М-мальчики! Какой Витюн? - БД медленно возвращался из Ленинграда пятидесятых в рижское предместье девяностых.

Гигант не стал продолжать дискуссию и без предупреждения направил кулак в лицо, норовя вколотить очки прямо в глазницы. БД с трудом увернулся и посмотрел на остальных. Те молча наблюдали.